Прогулка с собакой
Кустарник инеем порос,
Дымится голубой мороз,
Идём мы рядом в поздний час
Твой пёс гулять выводит нас.
О, поцелуя холодок!
Ты отпускаешь поводок.
Я брошу палку, чтобы пёс
Зачем-то нам её принёс.
Слились дыханья на ветру
Пёс хочет продолжать игру
И ждёт нас царственно красив,
Как изваяние, застыв
На фоне ночи ледяной,
Облитый ртутною луной.
Дырявит снег алмазный ток,
Когда струю пускает дог.
И бесподобный карий глаз
Косит презрительно на нас.
В кафе
В дешёвом уюте, в московском кафе,
Где странные люди сидят подшофе,
Где официантам не выскажут «фе»,
Но всё же ни дня без скандала,
Шофёры в шарфах всевозможных цветов,
Красавцы южане усатей котов
И с ними девицы известных сортов
Сидят, развалившись устало.
Где воздух тоскою и кухней пропах,
И где подливают в отчаянье страх
Старухи с помадой на дряхлых губах,
На гуще кофейной колдуя,
Где смутные мысли, бессвязная речь,
Где юные пары с кудрями до плеч,
Где ждут роковых и рискованных встреч,
Волнующих кровь молодую.
О, где я на дне иль в горячечном сне?
Но истина тонет в креплёном вине.
И что ещё может привидеться мне
На этой сверкающей свалке?
Здесь улей пчелиный иль птичий базар,
Где празднуют что-то корсар и гусар,
Где старый полковник в отставке швейцар
Сурово стоит в раздевалке.
А я за тобою в огонь и беду
Всему вопреки обречённо иду.
Ты мой проводник, как Вергилий в аду,
Устало присевший за столик.
Здесь чувства застыли на крайней черте,
Здесь теплится жизнь в мировой пустоте,
И здесь забывает о мёртвом холсте
Художник один алкоголик.
Понять бы зачем мы приходим сюда?
А в небе звезда, в океане вода,
И мы затерялись с тобой навсегда
В бездонной Вселенной огромной
С подносами бледные тени снуют,
А им чаевые небрежно суют.
Кафе городское, казённый уют,
Приют вечной страсти бездомной.
Иллюзион
Я помню, как давным-давно
Мы шли с тобою из кино
И затевали бурный спор
(Не поумнели мы с тех пор),
Хоть было жаль смеяться нам
Сквозь слёзы старых мелодрам.
А нам вослед глядел сквозь сон
Кинотеатр «Иллюзион».
И замедляло время бег,
И под ногами таял снег,
И трогал нас озябший вид
Заплаканных кариатид.
Два бедных пасынка зимы,
Зачем так горячились мы,
Зачем, дурачась и остря,
Мы столько слов бросали зря?
Зачем, не склонные к слезам,
Не дали говорить глазам
Неповторимою зимой,
Как в мелодраме той немой?
Мой милый, без вести пропавший
В декабрьском сне (О главном помните!),
В Москве, морозами пропахшей,
В душе моей бездонном омуте.
Мой друг, кудрявый и картавящий,
Не притворялась притворяла
Глаза. Какого я товарища
Нашла! А твёрдость потеряла.
Мой нежный, мой пропавший без вести
(О, не сдержать сердцам испуг свой!),
Был Пушкинский музей убежищем
Двух душ погреться у искусства.
Всё поровну с тобою квиты мы.
Не притворялась претворяла
В стихи. Со свитками, со свитами,
Со свистом билась и шныряла
Метель. За ледяными иглами
Ко мне ты тянешь кроткий рот свой.
Заигрывалась не заигрывала.
Декабрь, безвременье, банкротство.
Москва загадочна, заснежена,
Слезам не верит, пустословью.
О, как измучена, изнежена
Я лучшею твоей любовью.
Мой вечный юноша, мой умница,
Утешить незачем и нечем.
О, лёд и месяц, ночь и улица,
Метель и темень, чёт и нечет!
Как по подстилке белой войлочной,
Вчера и завтра, и сегодня
Идём Москвою вечно-ёлочной
В огнях, Москвой предновогодней.
Метель, мелькание, метание
Но разве скажешь: «Что такого?»,
Когда в душе сплошное таянье.
Прощай, период ледниковый!
Фантазия зимней ночи
Какая погода не видно ни зги!
И всё ж эта ночь хороша.
Но в вихре вальпургиевой пурги
Не сгинет ли часом душа?
Как жалко погибнуть в кружении злом
От силы безжалостных лап,
Что скрутят мне руки морозным узлом,
Из ветра состряпают кляп.
Не проще ли лечь в ледяную постель?
(О, милый, приди и согрей!)
Я вижу, как в бешеной злобе метель
Обмотана вкруг фонарей.
Врасплох меня страх этой ночью застиг.
«Прости!» прорыдаю сквозь тьму.
Пытает мороз миллионами игл
(Тебя я не выдам ему).
Нестройный оркестр то гудят провода,
То жалобно воют в дуду.
Автобус сюда не придёт никогда,
Напрасно надеюсь и жду.
Помпезнее оперы эта пурга,
Фальшивя, срывается вой.
О, сгинет душа или вмёрзнет в снега,
Иль вырвется, чудом, живой?
Кромешная тьма, помраченье ума
(Мой милый, я сплю или нет?),
Дорога была, и темнели дома,
Сиял электрический свет.
Не поле, не шабаш над Лысой горой
Но ветер в моей голове.
Иначе бы, как я декабрьской порой
Могла потеряться в Москве?
Ночь
Ночь
Ночь крадётся вдоль Арбата,
Скинув башмаки.
Снег блестит голубовато,
Как мои белки.
Темноглаза, смуглокожа,
Хохот бубенцом,
Удивительно похожа
На меня лицом.
Снег полночный или голубь
Вьётся у стекла?
Юной девушкою голой
Ночь к тебе пришла.
Слышишь, волю дав смятенью,
Как слова растут?
Каждым шорохом и тенью
Повторю: «Я тут».
Вновь январь уступит скромно
Место февралю.
Вырастает ночь, огромна,
Как моё: «Люблю».
Ночь всегда играет с нами,
Сколько не лукавь.
Я шепчусь с твоими снами,
Я врываюсь в явь.
Утром всё в лучах потонет,
Всё исчезнет прочь.
Ах, мой свет-святой Антоний,
На дворе-то ночь.
А когда лицо осветит
Солнца луч косой,
Ты увидишь на паркете
След ноги босой.
Замёрзшие слова
А вот и март идёт звеня,
Прощайте, лыжи и коньки!
Зима измучила меня
И телефонные звонки.
И в грубой трубке тишина
(Как на премьере замер зал),
Тревога свыше внушена
Твой голос в трубке замерзал.
И это было сотни раз
Молчанье вяжет по рукам,
Я раздарила столько фраз
И воробьям, и облакам!
А снежный ком обиды рос,
И в горле рос рыданий ком,
И заморочил нас мороз,
И замораживал тайком.
Не зря терзали провода,
Как скрипка об одной струне.
И так нужна была вода
Душе во гневе и в огне.
И так нужна была она,
Чтоб потеплела, потекла,
Чтобы разбилась тишина
На счастье вазой из стекла,
Чтобы умытая Москва
Ловила в лужах облик мой,
Чтобы оттаяли слова
Твои, замёрзшие зимой.
Во мне всё нежно так и слабо,
Ведь я ж не «каменная баба»,
Не тот невозмутимый идол,
Что людям тайн своих не выдал.
Порой, закрыв лицо руками,
Я разбиваюсь в кровь о камень,
И, в душу ближних не пуская,
Я камень на сердце таскаю.
Из камня вечная столица.
Я вижу каменные лица
Великих (или знаменитых?),
Слова и мысли из гранита.
И каменею, с жизнью споря,
Порой от гордости и горя
Но, чувство миру отдавая,
Болит душа моя живая.
О марте
А ты, как обычно, с утра озабочен.
А в городе март он мечтатель и мот!
Рабочие трудятся возле обочин,
Дороги решили отправить в ремонт.
А ты не заметил в превратностях службы
И тягот домашних ты дрязгах погряз,
Что нынче шедевры копировать с луж бы,
Что кто-то встревоженный город потряс,
Что ввинчивал в небо блестящую лопасть
Вверху самолёт по дороге в Каир,
И лопалась почка, и школьники глобус
Крутили прекрасный и синий, как мир.
И не было выше желанья на свете
Горячечным лбом окунуться в окно,
С уроков сбежать, чтобы вестерна ветер
Воздушной волною тянул из кино.
Но всё это были пока полумеры
Сахарою сахарной стыла зима
В лесу под Москвой. Но уже в полимеры
Был лёд превращён, заливая дома.
И жизнь улыбалась, смывая помарки,
Бросаясь обрывками черновиков
Ах, как мы с тобою мечтали о марте
В ту зиму подобие Средних веков.
А в школах упорно снижались отметки,
Писались стихи, разбивались сердца
И ветки деревьев, как будто креветки,
Слегка шевелились в ладонях ловца.
Ещё я не ведаю, как говорить мне
Про март (в эту жизнь он явился нагим),
Но смею смеяться и в праздничном ритме,
И в радостном гимне мир станет другим.
Старый дом
Городской романс
За резным наличником
Мутное стекло.
Любовался личиком,
Что белым-бело.
Невзначай замечено,
Сходу сгоряча.
Зажигалась вечером
Бледная свеча.
Нежное и смутное
За окном цвело.
Но окошко мутное
Тайну берегло.
Ни кивка, ни имени,
Нежного словца,
Не шептал ей: «Жди меня»,
В полночь у крыльца.
Ночью с крыши капнуло,
Утром потекло.
Всё куда-то кануло,
Ветром унесло.
Всюду строят здания,
Дом идёт на слом.
Было что когда-нибудь
Скрыто за стеклом?
Ни следа, ни имени,
Ни лица в окне.
И не скажешь: «Жди меня»
Иль: «Приди ко мне».
Воздух мартовский стеклянный,
Пряник каменный московский,
Синий день, от солнца пьяный,
Колесит, где Маяковский,
Где редакция журнала,
Где огромный зал концертный.
А душе воскресшей мало
Ощущать себя бессмертной.
И она желает страстно
Ощутить себя счастливой,
Наполняясь мукой властной
До восторга, до разрыва.
В этом вареве кипящем,
Городском водовороте
Трёт глаза царевной спящей
В ледяном прозрачном гроте.
Белый сон на явь меняет
И встаёт, глотая слёзы.
А беспутный день роняет
Золотую ветвь мимозы.
Ах, душа, кто ты такая?
Ты лишь гостья в вечном доме.
Луч колеблется, сверкая,
У эпохи на изломе.
И дрожит душа живая,
Ёжась в оболочке нежной,
Жизни двери открывая,
Неизвестной, неизбежной.