Именно здесь и только здесь в водорослях-саргассах появляются на свет мальки угря и вместе с тёплым течением Гольфстрим, находясь в пути два с половиной года, поднимаются к европейским рекам. Самцы этой плохо изученной рыбы остаются в устьях, а самки идут по рекам выше. Через семь-десять лет взрослые особи возвращаются вниз по течению, если встречаются преграды на пути, то ползут по суше, пока не найдут реку. На суше могут жить до трёх суток.
Возвращается угорь неизменно в Саргассово море, нерестится там и погибает, а жизненный процесс повторяется снова. Такая странная рыба. Зачем ходить по 10000 миль туда и сюда? Многое в её поведении остаётся загадкой по сей день.
Всякий раз, находясь над этой, полной таинственных легенд, акваторией Мирового океана, стюардессы объявляли:
Сейчас мы пролетаем над Бермудским треугольником! и по салону шёл ропот. А меня это только забавляло до поры, до времени.
Как-то я отправилась в Манагуа местными авиалиниями с Тринидада и Тобаго. Высота нашим «Боингом» была набрана 5000 метров, все пассажиры отстегнулись и, позавтракав, занимались своими делами. Дети играли в проходах кресел, кто-то куда-то ходил, а я слушала музыку.
И вдруг! Сильнейший толчок сотряс наш лайнер, потом рывок, а после этого и то и другое одновременно. Самолёт стало бросать и корёжить, казалось, вот-вот отвалятся крылья. Наступила невесомость, я приподнялась из кресла, вверх полетели пластиковые пустые стаканы из-под напитков, бумажные салфетки, всякая лёгкая мелочь. Я поняла, что мы падаем.
Страшно кричали женщины и дети, стюардессы успокаивали пассажиров, передвигаться по салону они не могли. Мигал свет, творилось что-то неописуемо страшное. Ситуация походила на фильм ужасов. Мелькнула мысль:
Ну вот, меня ждут обратно домой, а я ещё и до места не долетела.
Довольно часто говорят о покадровом просмотре своей собственной жизни в минуты ужаса и ощущении конца. Это правда. Именно покадрово промелькнула перед глазами жизнь, а место в ней принадлежало только самым близким людям.
Как выровняли самолёт и набрали высоту не знаю. Командир экипажа извинился за не предупреждение, так как внезапная турбулентная зона не была зафиксирована приборами. Легче от этого никому не стало. У одного из пассажиров случился инфаркт, и при вынужденной посадке в Сальвадоре его выносили первым, как при пожаре. Здесь же, в переходе-рукаве, приступили к его реанимации, а мы, испытав сильнейший шок, молча проходили мимо.
В тот день вечером мне предстоял дальнейший перелёт до Манагуа, а пока на такси поехала в столицу Сан-Сальвадор только по причине шопинга. Свободного времени до вечера было предостаточно.
Исхлёстанное эмоциями моё бедное сердце бешено стучало от предвкушения встречи с далёким прошлым. Как будто бы не было тех лет, когда я в первый раз оказалась в послевоенном Сальвадоре. Столица предстала намного веселее и опрятнее, нежели в разрухе давних лет. Дома были окрашены разноцветно, появились парки и зелёные скверы, величественные храмы незыблемо возвышались над городом, и всё мне казалось родным и знакомым.
А вечером, при посадке в самолёт до Манагуа, снова почти физически почувствовала пережитую турбулентность над Бермудским треугольником. Я с ужасом в глазах смотрела на быстро заканчивающуюся очередь на рейс. Почувствовала, как падает моё давление и потеряла сознание. Слишком трудно было преодолеть тот страх. В чувство меня, конечно, привели, пообещав, что над водой лететь не будем, а значит, ужасов не предвиделось.
Теперь мне кажется, что я не могла погибнуть, ведь жизненные планы были ещё не завершены. Но именно с тех пор боюсь летать, всегда беру с собой в дорогу молитвослов и одержимо читаю молитвы за каждого сидящего в салоне. А ведь сколько уже полётов было!? Может тысяча, или две.
Глава 2. Кража в день замужества
Я горжусь тем, что в Никарагуа меня ограбили\обворовали всего четыре раза, а не двадцать четыре. Любой почтёт за честь быть слегка ограбленным в Рио-де-Жанейро так шутят туристы, об этом ходят легенды, к тому же всегда можно вспомнить про это в кругу друзей.
Никарагуанцы ни в коем случае не уступали бразильцам. Воровали всё и вся! Помню, в одной из наших российских передач рассказывали интересный факт из вояжа нашего известного путешественника. У него было кругосветное путешествие на велосипеде. Так вот, въехал тот странник в Никарагуа с часами на руке, мчался на всех парах по стране без остановок, чтобы не ограбили, а когда выехал из Никарагуа, то часов на руке не оказалось. Как тут не засмеяться? Мне самой несколько раз приходилось стать жертвой грабежей, и я всегда поражалась как можно так искусно работать?
***
Пробыть в Никарагуа я собиралась месяц, а прожила несколько лет! Испанский язык начала учить задолго, ещё в России, когда Бирмания предложила посетить её страну. Она уже заканчивала обучение в ВУЗе. С языком казалось всё легко и просто. Когда приехала на место, то поняла, что я ноль. Учить начала всё заново. Занималась до умопомрачения, иногда мне казалось, что схожу с ума от этого везде слышимого испанского языка. Страшно хотелось говорить на своём, русском. Часто плакала от бессилия. Ведь надо было выходить на улицу, а я боялась сделать даже элементарную покупку в магазине. Бирмания каждый вечер меня экзаменовала. О возврате в СССР мысли не допускала.
Это сейчас я зрелая и смелая, а тогда была молодая и стыдливая. Эта страна меня закалила. То, что нас не убивает знаете.
Мальчишки на улице каждый раз будто бы ждали моего появления и обзывали какими-то непонятными словами, при этом, улюлюкая вслед, они с гоготом бежали за мной и кричали:
Тупая! Тупая!
Ну как могла им объяснить, что я умная?
У моей подруги время от времени вместе собирались студенты, учившиеся в СССР. Говорить по-русски со мной они не очень хотели, как я по-испански с ними, но тем не менее я жаждала общения с бывшими студентами. Всех их я знала.
Рамиро принадлежал к моим хорошим друзьям, и я была знакома с его девушкой в Советском Союзе, которую мой друг ждал в гости на месяц. Через две недели я надеялась наговориться на своём русском, родном языке. Именно Рамиро познакомил меня вскоре с моим будущим мужем.
Приехала Лена мне на радость, и Рамиро с Хосе пригласили нас на океан. Взяли напитки в ручной холодильник, ещё чего-то и поехали. Пока ребята суетились у импровизированного стола, пытаясь нам угодить, мы с Леной прогуливались по пляжу. Навстречу нам шёл большой белокожий мужчина с профессиональной камерой наперевес. Он делал съёмку береговой линии. Мы, попав в кадр, глупо стали позировать и кривляться по-обезьяньи. Оператор заинтересовался на мгновение, но дальше этого не пошло и он проследовал мимо.
Обидевшись за то, что нас не оценили и вряд ли покажут в мировых новостях, пошли купаться в море. Плескаясь, не заметили нашего оператора, который снимал теперь уже океан. Мы замахали ему руками, заманивая в воду и надеясь ещё выйти на экраны телевизоров. Мужчина оставил свою камеру на берегу и огромными шагами побежал к нам. Лена, как преподаватель французского языка в пединституте, стала изъясняться с незнакомцем на французском, я хихикала и просто мычала, а мужчина пытался говорить по-испански. В общем, с языками получилась полная неразбериха. Бурно жестикулируя, устроили шум-гам. Когда стало ясно, что нам никогда друг друга не понять, то чисто по-русски и грубо спросила Лену:
Что хочет этот ненормальный?
Мужчина вскрикнул и выпрыгнул из волны, заорав:
Девчонки, да вы русские! А я-то думал он думал, что мы настоящие американки!
Разочарование наше было недолгое. Позвав с берега друзей, мы все стали обниматься на радости и кричать дикими голосами. Ребята оказались строителями плотины из бывшего Ленинграда. Больше никогда не встречала русских в Никарагуа, если не считать нескольких девушек, что объединили свои судьбы с никарагуанцами.
Вскоре, погостив, Лена уехала.
Для того, чтобы задержаться в стране более месяца, чего мне очень хотелось, я должна была вступить в брак. И во второй мой приезд на это решилась. Претендентов было много, можно было выбирать, выбор пал на Хосе. Он сразу был оповещён о моих намерениях и мы поехали жениться к знакомому нотариусу.
Тогда и сейчас я уверена, что поступила правильно. Возможно, мои действия кому-то покажутся не совсем патриотичными, но те годы смены режима и, как следствие, вопиющего произвола в нашей стране объясняют и оправдывают многое. Хотя, что уж тут скрывать?
Это была любовь, в которой себе долго не признавалась. Только сейчас могу сказать без стеснения, всепоглощающей она была, страстной, сумасшедшей и очень больной. Больной на долгие годы, даже десятилетия. Непреходящей любовью была и всепрощающей, терзающей мозг и рвущей в клочья сердце. Затихла она не скоро, застыла, окаменела, съёжилась в колкий комочек, сопротивляясь вновь входящему чувству, отталкивая его, не принимая. Но эта повесть о другой любви.
В машине тогда нас было трое: я, мой будущий муж и его закадычный друг в роли водителя. Под сиденьем салона автомобиля хранился мой паспорт, билет обратного вылета в СССР и все документы Хосе для предстоящей женитьбы. Остановились мы перекусить у рынка Ориенталь в столице.