Если уж ты, сказал Штудер, его голос звучал немного хрипло, называешь меня дядей, почему бы не называть меня кузен Якоб. Дядя! Так говорят швабы
Мари покраснела. Она посмотрела вахмистру в лицо у нее была особая манера смотреть на людей: не столько испытывающе, сколько удивленно, это можно было бы назвать спокойно-удивленно. Штудер подумал, что этот взгляд шел девушке. Но он также мог себе представить, что такой взгляд мог действовать людям на нервы.
Хорошо! Пусть будет так! сказала Мари. Кузен Якоб! И протянула вахмистру руку. Рука была маленькая, но сильная. Штудер откашлялся.
Ты уехала Прекрасно. Твой дядя сказал мне, что в Париж. С кем?
С бывшим секретарем моего отца. Его зовут Коллер. Он пришел к нам однажды и рассказал, что он теперь стал самостоятельным и ему нужен был кто-то, кому он мог бы доверять. Не хочу ли я сопровождать его в качестве стенографистки? Я училась в торговой школе и ответила «да»
Меховой жакет, шелковые чулки, замшевые туфли Достаточно ли было заработка секретарши для таких дорогих вещей? Штудер засунул руки в карманы брюк. Ему стало немного грустно; поэтому он повернулся спиной и спросил:
Почему ты сейчас вдруг приехала к матери?
Снова странный испытывающий взгляд.
Почему? повторила Мари. Потому что Коллер внезапно исчез. Надолго. Три месяца назад, три с половиной. Точнее, пятнадцатого сентября. Он оставил мне четыре тысячи французских франков и мне на какое-то время хватило денег до конца декабря. После этого у меня осталось достаточно только для того, чтобы приехать в Базель.
Почему ты не поехала со своим дядей?
Он хотел ехать один.
Ты сообщила об исчезновении?
Да. В полицию. Они конфисковали документы Некто Маделин позаботился об этом. Однажды он вызвал меня
Фраза!.. Фраза!.. Вахмистр никак не мог вспомнить фразу, которую сказал комиссар Маделин тем вечером, когда Штудер показал телеграмму о появлении маленького Якобинека. Что там Маделин говорил этой ходячей энциклопедии Годофрею? Кажется, что-то про документы по делу Коллера Да, именно об этом шла речь. Был ли это тот же самый Коллер?
Штудер спросил:
Где твоя мать хранила вещи, оставшиеся от твоего отца?
В письменном столе, ответила Мари и повернулась спиной. Во втором снизу ящике.
Во втором снизу ящике
Ящик был пуст. Все же, одно только это не казалось чем-то слишком особенным. Необычно, однако, было то, что взломщик, который вскрыл ящик, снова аккуратно поставил на место отколотый кусочек дерева. Штудер задвинул пустой ящик и тоже вернул отколотый деревянный кусочек точно на его место. Он поднялся, вытащил из кармана носовой платок, склонился еще раз к ящику и аккуратно протер его. При этом он пробормотал: «Никогда не знаешь»
Нашли что-то, кузен Якоб? спросила Мари, не поворачиваясь.
Твоя мать, должно быть, положила это в другой ящик проворчал Штудер. И произнес громче, первая жена твоего отца живет в Берне и ее зовут Штудер раскрыл записную книжку, но Мари опередила его:
Ее зовут Хорнусс, Софи Хорнусс, Герехтигкайтгассе 44. Она старшая сестра моей матери, и, соответственно, моя тетя, если хотите
Теплые семейные отношения, сухо заметил Штудер.
Мари улыбнулась. Потом улыбка исчезла и ее глаза стали темными и печальными. «Это она и без меня знала», подумал Штудер и пoжалел о сказанном, потому что его глупая шутка причинила девушке боль.
В прихожей послышались шаги. Петли выломанной двери завизжали и голос осведомился, здесь ли произошло самоубийство.
Это, пожалуй, должно быть здесь, сказал второй голос. На табличке написано «Клеман». И добавил, Точно, здесь, а затем что-то неразборчивое.
Штудер возвратился в маленькую кухню и столкнулся там с человеком в форме. Столкновение былo мягким, так как санитар был толстым, розовым и гладким, как молочный поросенок. Он, казалось, старался подавить зевок и засыпал вахмистра потоком вопросов, которые постоянно перемежались с «да» и «так». При этом санитар перекатывал во рту «р» как при полоскании горла, вместо того, чтобы произносить его аккуратно, как прочие Швейцарские христиане, упираясь языком в переднее небо. Судебный врач был старым, с желтыми от постоянного курения усами.
Штудер представился сам и представил Мари.
Мертвая женщина в кресле, казалось, улыбалась. Вахмистр снова посмотрел ей в лицо. Рядом с левой ноздрей была бородавка
Штудер представился сам и представил Мари.
Мертвая женщина в кресле, казалось, улыбалась. Вахмистр снова посмотрел ей в лицо. Рядом с левой ноздрей была бородавка
Тело унесли через дверцу в каменной ограде. Это заняло много времени, потому что долго не могли найти ключ от калитки, в квартире покойной вообще не нашли никаких ключей. Наконец, их выручил сосед, разбуженный шумом.
Штудер устал. У него не было желания рассказывать коллеге из санитарной полиции о странных фактах: скошенной ручке на газометре, уличной обуви у старой женщины в домашнем халате Вахмистр стоял и пристально смотрел на латунную вывеску: «Жозефа Клеман-Хорнусс. Вдова».
Затем он пригласил Мари выпить с ним чашечку кофе. Это казалось ему сейчас самым благоразумным
ГЛАВА 3. Первая жена
Сразу за Олтеном пошел снег. Штудер сидел в вагоне-ресторане и смотрел в окно. Холмы, пробегающие мимо, казались мягкими за белым снежным занавесом, который спускался настолько плавно, что выглядел неподвижным
Перед вахмистром был синий кофейный сервиз, а рядом с ним в некотором отдалении стоял графин с вишневой наливкой. Штудер перевел взгляд от окна к записной книжке, которая была раскрыта перед ним. Он зажал карандаш между указательным и средним пальцем и написал мелким почерком, где каждая буква стояла отдельно от других, как в греческом языке:
«Клеман-Хорнусс Жозефа, вдова, 55 лет. Отравление газом. Самоубийство? Этому противоречат: косое положение входного крана газового счетчика; отсутствие ключей к двери квартиры и к садовой калитке; взломанный ящик письменного стола И телефонный звонок».
Телефонный звонок! Штудер, сидя в вагоне-ресторане скорого поезда Базель-Берн, снова слышал этот голос и как тогда в квартире вдовы Клеман-Хорнусс он казался ему знакомым. Он напоминал ему другой голос, который он слышал несколько дней тому назад в маленькой кофейне при центральном Парижском рынке, то есть тембр голоса был тот же самый, звучание было похоже
И голос звучал пьяно. С задержанным дыханием, как у человека, выпившего без остановки несколько рюмок коньяка. Первый вопрос: с какой целью звонил этот пьяный? И второй: Где был в это время отец Маттиас из ордена Африканских Миссионеров3? В какой церкви он служил свою утреннюю мессу? Не в той ли бетонной церкви, которую базельцы окрестили «ловушка для душ»?
Штудер, погруженный в размышления, смотрел в окно. Он протянул руку, вместо кофейника взял графин с вишневой наливкой, наполнил доверху свою чашку, поднес ее ко рту и заметил свою ошибку только тогда, когда он ее уже опустошил. Он посмотрел вверх, встретил усмешку официанта, усмехнулся в ответ, пожал плечами, снова взял графин, вылил остаток шнапса в свою чашку и принялся усердно записывать.
«Клеман Алоиз Виктор. Геолог на службе братьев Маннесман. Бурение в поисках свинца, серебра, меди. Его работодатели были расстреляны в 1915 в Касабланке по закону военного времени, так как они помогли нескольким немцам дeзертировать из Иностранного Легиона. Клеман доносчик! В 1916 Клеман возвращается в Швейцарию, путешествует, однако, в том же году по поручению французского правительства снова отправляется в Марокко. Инспектирует печи для выплавки свинца, установленные братьями Маннесман на юге страны. Тяжело заболел в июле 1917, был доставлен самолетом в Фез. Умер там, как утверждает дочь на основе пропавшей телеграммы, двадцатого июля. Оставил незначительное наследство. Был женат дважды. Первая жена живет в Берне (смотри сведения от священника). По-видимому, владеет наследством. Сестра умершей в Базеле Жозефы Клеман».
Озеро Герцогенбух Снег прекратился. От сухого тепла в вагоне клонило ко сну и Штудер погрузился в мечты
Иностранный Легион! Марокко! Тоска по дальним странам и их экзотике, которая, хотя и очень робко, возродилась от рассказа отца Маттиаса, росла в груди Штудера. Да, в груди! Это было удивительно захватывающее чувство; неизвестные миры манили, и возникали картины, о которых можно было грезить наяву. Пустыня была бесконечно широкой, верблюды бежали рысью по ее золотистому песку, люди, темнокожие, в одежде странников, величественно шествовали по ослепительно белым городам. Шайка разбойников грабит Мари как вдруг Мари оказалась в мечтах? захватывает ее в плен, и ее нужно освободить. «Спасибо, кузен Якоб», говорит она. Это было счастье! Это было нечто иное, чем вечные отчеты в местном управлении Берна, в маленькой конторе, где пахло пылью и потом!.. Там вдали были другие запахи чужие, неизвестные. И в голове вахмистра возникали строки из Песни песней Соломона, из сказок Тысячи и одной ночи