Виктор неуверенным жестом провел рукой по своим волосам.
Ты снова пытаешься сделать из меня того, кого ты называешь «благоразумным»! Брось свои старания, Хьюго, они того не стоят! Я верю в добро. Человек по своей природе добр; доброе слово может сделать больше, чем жесткость и строгость.
Мечтатель! усмехнулся Грегор, поглаживая свою лысую голову. Посмотри на меня! Когда-то я думал так же как и ты, но жизнь научила меня думать по-другому. Помимо нашей воли мы обречены на жалкое существование, и единственная милость, которая нам дана это возможность по горло насытиться фарсом.
Жизнь прекрасна!
Виктор вскинул обе руки вверх. Его сердце было переполнено счастьем! Куда бы он ни смотрел, счастье, казалось, манило его, невероятное, непонятное счастье.
Грегор! Я не хочу пропустить ни дня, ни часа, которые уготованы мне на Земле.
Дай тебе Бог, чтобы ты так думал всегда! Но спроси об этом как-нибудь фрау фон Нордхайм. Кстати, надо узнать, как у нее дела. Мы поговорим с тобой после, сказал Грегор Виктору, похлопав его по плечу.
С этими словами он оставил Виктора и направился к комнате, которую занимала их хозяйка фрау фон Нордхайм.
Как дела, фрау фон Нордхайм? спросил он, постучав в дверь.
Какие могут быть у меня дела! Составьте компанию слепой старухе, послышалось из-за двери. День такой длинный, дорогой Грегор.
Грегор вошел.
Надеюсь, моя просьба не показалась Вам неуместной, сказала фрау фон Нордхайм. На ее старом морщинистом лице, казалось, навечно застыла печаль Ниобы. Вы так громко спорили со своим другом.
Грегор пожал плечами.
Старая песня! Виктор видит в этой жизни только самое высокое, самое совершенное и не успокоится до тех пор, пока не разобьет себе голову. Кстати, сегодня его посетил первый успех, он великий талант! И Грегор подробно рассказал о случившемся.
Его резкий голос, не способный к модуляции, звучал так радостно и нежно, в нем было столько гордости за его молодого друга, что легкая улыбка промелькнула на благородном лице старой женщины.
Однако, было бы лучше, если бы его раскритиковали, заключил он. Я уверяю Вас, что для такого человека, как он молодого, неопытного, воодушевленного, полного живого воображения слишком восторженные отзывы могут быть очень опасны.
Фрау фон Нордхайм снова улыбнулась.
Как часто Вы упрекали меня в том, что я то же самое думаю о Марте!
Это совсем другое, возразил Грегор, Марта девушка
Тем хуже!
Хм, я не задумывался на этим! сказал Грегор и провел рукой по своим седым прядям волос. Возможно, Вы правы! Я заметил, что Марта стала очень красивой.
К моему сожалению, Грегор! Если бы не ее красота и не то обстоятельство, что она во всем точная копия своей матери я бы спокойно закрыла глаза. Но сейчас я со страхом думаю о том часе, когда меня не станет, сказала с горечью фрау фон Нордхайм.
Грегор постукивал пальцами по своему колену, внимательно глядя на освещенную лампой старушку; она казалась ему совсем дряхлой. Внезапно его охватило беспокойство. Что будет с ними со всеми, если она умрет? С Мартой, а также с его спокойным, размеренным образом жизни, к которому он так привык?
Вам нельзя умирать, сказал он коротко и резко. Как могла эта мысль прийти в голову старой слепой баронессе, которая была наполовину парализована с тех пор, как он ее знал и никогда ни словом не упоминала о смерти? Почему вдруг сейчас она заговорила об этом? Вы еще необходимы здесь, на земле!
Мы над этим не властны, дорогой друг, сказала она и взяла его за руку. Мы никогда здесь не нужны! Мы совсем ни на что не способны, и можем только терпеливо настойчиво ждать, пока наши силы не иссякнут. И если бы я увидела, что Марта стоит на краю пропасти, как Вы думаете, смогла бы я хоть что-то сделать, чтобы уберечь ее, даже если бы я собрала все свои силы? Кровь ее матери сильнее, чем я.
Кровь ее матери? переспросил Грегор в растерянности.
Ее мать была актриса, сказала баронесса после некоторого колебания, и если я хочу поговорить с вами сегодня о моих опасениях, Грегор, Вы не подумайте, что это сплетни. Это от осознания того, что мне осталось не так много времени, чтобы говорить. Нам всем суждено умереть!
Я слушаю Вас, сказал Грегор почтительно.
Она играла в театре, глубоко вздохнув, старушка начала свой рассказ в медленной старомодной манере, которая ей была присуща, делая многочисленные паузы и выделяя каждое слово. Она была красива! Очень красива Мой сын считал ее небыконовенно талантливой и называл меня «предвзятой», потому что я сомневалась в ее таланте Эберхард любил ее больше, чем меня, гораздо больше! Это была слепая страсть, которая полностью взяла верх над ним! Но ее кровь была порочной; эта женщина оскверняла наше старое благородное имя благородное на протяжении веков ежедневно ежечасно но мой сын этого не замечал! Кто, кроме меня, мог открыть ему на это глаза? Однако, Эберхард не внял моему предостережению, и в ответ они оба тайно бежали! Вы только подумайте, Грегор, он оставил свою мать, которая заботилась о нем, отказавшись от собственного счастья, тайно ради этой шлюхи! Oни забрали с собой оставшуюся часть моего маленького состояния и оставили мне своего ребенка Марту.
Она играла в театре, глубоко вздохнув, старушка начала свой рассказ в медленной старомодной манере, которая ей была присуща, делая многочисленные паузы и выделяя каждое слово. Она была красива! Очень красива Мой сын считал ее небыконовенно талантливой и называл меня «предвзятой», потому что я сомневалась в ее таланте Эберхард любил ее больше, чем меня, гораздо больше! Это была слепая страсть, которая полностью взяла верх над ним! Но ее кровь была порочной; эта женщина оскверняла наше старое благородное имя благородное на протяжении веков ежедневно ежечасно но мой сын этого не замечал! Кто, кроме меня, мог открыть ему на это глаза? Однако, Эберхард не внял моему предостережению, и в ответ они оба тайно бежали! Вы только подумайте, Грегор, он оставил свою мать, которая заботилась о нем, отказавшись от собственного счастья, тайно ради этой шлюхи! Oни забрали с собой оставшуюся часть моего маленького состояния и оставили мне своего ребенка Марту.
Погрузившись в мысли, фрау фон Нордхайм опустила голову на грудь. Потускневшие черты ее увядшего лица выражали печаль и заботу, но в то же время удивительное спокойствие и ясность, которые говорили о том, что она никогда не знала страсти.
Я воспитывала Марту, продолжала она тихо, как могла, но нельзя заставить свое сердце любить, и я не люблю дочь моего злейшего врага я не могу ее любить!
Тут она внезапно в отчаянии заломила руки.
Что с ней будет, когда я умру? спросила она упавшим голосом. Она Нордхайм, я не могу отнять у нее это имя. Но как я могу умереть спокойно, если знаю, что она опозорит его еще больше? Как я cмогу ответить за то, что не смогла заглушить порочные ростки в ее душе? Мы должны признать, Грегор, что любое даже самое лучшее образование бессильно перед природой! То, что скрыто внутри человека, становится явным, как только наступает подходящий момент. Я пыталась всеми своими силами, но не могла изменить Марту ни на йоту. Я уверена, что как только появится малейшая возможность, она не устоит перед искушением стать такой, какой была ее мать.
Не будьте несправедливы к ней, мягко возразил Грегор. Марта молода, а в молодости хочется очень многого. Она красива, она встретит достойного человека, который полюбит и будет бережно хранить ее, так что Ваши страхи необоснованны.
Она быстро повернула к нему свое увядшее лицо с потухшими глазами.
Если бы это было так, я бы встала на колени и благодарила и его, и Бога! Я приняла бы с распростертыми объятиями любого нищего, лишь бы только когда-нибудь прóклятое имя «Нордхайм» навсегда исчезло из этого мира!
С пожелтевшим морщинистым лицом, освещенным слабым светом лампы, она выглядела как фанатик, готовый умереть за свою веру.
Когда я умру, продолжала она, Марта будет свободна, и тогда будет видно, права ли я в своих предчувствиях! Ее стремления всегда были обращены вниз, и никогда вверх! Ленa Даллманн и ее мать и опекунша, ее самое любимое общество; они понимают друг друга во всем, имеют те же желания и интересы; с другой стороны, мы с нею понимаем друг друга так мало, как будто говорим на разных языках!
Почему Вы терпите это общение? спросил Грегор.
Почему? тихо повторила она, покачав головой. Дорогой друг, бедность уравнивает всех, и я не исключение. Только кошелек имеет значение для людей с уровнем образования семейства Даллманн. Если бы я была богата, они кланялись бы мне в пояс, уважали и почитали; но поскольку я бедна, то они считают меня равными себе. Кроме того, они неплохие люди, эти Даллманн, и девочки ходили в школу вместе.
В этот момент открылась дверь и в комнату заглянула Марта.
Ужин готов, господин Грегор!
Он встал.
Спокойной ночи, уважаемая фрау фон Нордхайм, и больше никаких темных мыслей, слышите?
Фрау фон Нордхайм протянула ему руку.
Спокойной ночи, дорогой друг, спасибо за визит!
Хьюго Грегор поднес ее высохшие пальцы к своим губам. Он никогда не делал этого раньше и невольно покраснел, но сегодня в облике фрау фон Нордхайм было какое-то особенное благородство.
А что касается Марты я все еще здесь! сказал он тихо, закрывая за собой дверь. Пока Грегор жив, Марта не будет беззащитна. И поэтому душа фрау фон Нордхайм может быть спокойной.
Весь вечер Грегор думал, как уверить в этом старую женщину. Эта уверенность, он знал, облегчит ее сердце. Однако, когда дело доходило до добрых поступков, он был застенчив, как мальчик.