Волейбол захватывающая игра, воспитывающая волю, смекалку, точность в движениях. Ох, сколько же часов отдано кожаному мячу! Но кто подсчитает, сколько минут вдохновения и радости принесли ответственные игры! Выигранный матч у сильного противника порождал необыкновенный душевный подъем. Михаил Крылов с друзьями «обмывал» его стаканом водки. Приглашал меня, но я отнекивался. Помнил, как меня, подростка-гармониста, споили деревенские. С тех пор высчитал свою норму 300 грамм. И то если в компании и понемножку. В первый День Победы в полку всем выдали за ужином три раза «по сто». Я тогда свою норму слил во фляжку. А если проиграешь матч? Михаил опять выпивал. «Надо расслабить мускулатуру», приговаривал.
Это в наше время скрючился от боли волейболист, а чаще футболист сразу бежит врач с баллончиком, заморозит место травмы, и спортсмен побежал как ни в чем не бывало. Я ходил на матчи «Торпедо», когда его стадион с одной трибуной в три ряда находился перед входом в парк Горького. Видел, как футболисты «лечились» от полученных ушибов, растяжения связок, вывихов. По-современному говоря, принимали допинг. Злоупотреблял «зеленым змием» мой любимец Эдуард Стрельцов. Он долго не прожил, как и Михаил Крылов. Но я, слабак по части выпить, все равно их уважаю как крепких мужиков и прекрасных спортсменов.
Написал это и подумал, каким был Ельцин, студент строительного института. Здоровяк, при росте выше 180 сантиметров он был отличным нападающим в команде. Разъезжал со сборной на соревнования по всей стране. А ведь он играл без двух пальцев на одной руке. В детстве стащил у военных боевую гранату и с друзьями попробовал ее разобрать. Взорвался, видимо, лишь детонатор, который он ударил молотком. Если бы сработала сама граната, представляете, что бы случилось? Вот такая штука: бесшабашное ухарство или неосознанный самострел. Как знать, кроме природных наклонностей, может, волейбол тоже приучал его к «зеленому змию»? Но неполная кисть а руки самое главное в волейболе вызывала у него особое чувство превосходства над другими, полноценными товарищами. А страсть к победе? Разве она не порождала в Ельцине, уже большом политике, целеустремленность, пробивную силу, волю драться до конца? Вот что такое волейбол!
А с каким огромным трудом мне давались первые шаги в познании английского языка! В институте преподавала целая плеяда языковедов. Английскому нас обучала чистокровная англичанка Тодт, плохо говорившая по-русски. С нами она разговаривала только на своем родном языке. В институте был заведен строгий порядок языковым преподавателям запрещалось разговаривать со студентами по-русски даже на переменах. И правильно поступали студенты быстрее осваивали языки. Переводу с русского на английский нас обучал доцент Мюллер, известный составитель толстого англо-русского словаря. Тяжеловатый, стареющий, он не любил нас распекать за невыученный урок. Восхищала нас своей эрудицией замечательная переводчица «Саги о Форсайтах» Голсуорси Ольга Холмская. Сухонькая, в толстых очках, она тоже была равнодушна к лодырям: не хочешь не учи. Однажды она в шутку сказала, что нам, институтским стихотворцам, пора бы заняться настоящим делом. И предложила мне перевести на русский знаменитое стихотворение Байрона «Прометей». Пояснила, что «весь Байрон переведен в середине прошлого века незадачливым аптекарем, которому надоело готовить лекарства, и он занялся переводом». И еще добавила, что байроновского «Прометея» переводили «все, кому не лень», даже Блок, но все переводы далеки от оригинала и не совпадают по числу строк. Спустя месяц я принес ей мою версию и похвастал, что число строк у меня совпадает с оригиналом. (Для непосвященных замечу в скобках, что английские слова значительно короче русских, да и слог и синтаксис компактнее.) Затем я перевел для Холмской стихотворный эпиграф к роману африканского писателя Абрахамса о расовой сегрегации в Южной Африке, над которым она работала. Мой перевод ей понравился, более того одна строка послужила заглавием для книги «Тропою грома». Под этим заглавием по мотивам романа был поставлен балет.
На пятом курсе я уже пробовал сочинять стихи на английском языке и даже испанском. Тогда нам ввели как обязательный второй язык. Преподавала чистокровная испанка Кончита Фернандес, милая, симпатичная женщика. Часто на уроках мы просили ее спеть испанские песни. Она думала, что, если просят, значит, не выучили урок. Но мы действительно любили ее пение. Да и она сама с первых звуков преображалась, забывала про занятия.
На пятом курсе я уже пробовал сочинять стихи на английском языке и даже испанском. Тогда нам ввели как обязательный второй язык. Преподавала чистокровная испанка Кончита Фернандес, милая, симпатичная женщика. Часто на уроках мы просили ее спеть испанские песни. Она думала, что, если просят, значит, не выучили урок. Но мы действительно любили ее пение. Да и она сама с первых звуков преображалась, забывала про занятия.
О счастливые студенческие годы! Мы были благодарны товарищу Сталину за его труд «Основы ленинизма». Пусть питающие к нему животную ненависть перестройщики доказывают, будто сталинские труды не им писаны. Уж мы-то, языковеды, можем точно различить присущий только Сталину стиль речи. Многие первые работы Сталина посвящены популяризации основополагающих ленинских статей. Институтский курс марксизма-ленинизма требовал от нас изучения первоисточников. Ленинские работы понимались с трудом, тогда как сталинские на аналогичную тему были лаконичными, в них все было разложено по полочкам и легко конспектировалось.
Напрасно перестройщики уличают «Краткий курс» в узости мыслей. Есть в нем вполне философские страницы, написанные лично Сталиным. А в целом эта книга писалась в расчете на полуграмотного рабочего и крестьянина, вступивших в партию. Надо обладать особым талантом популяризатора, чтобы просто и доходчиво изложить сложные явления и события. Уверен, никто из перестройщиков не сможет написать такую книгу. Хотя бы потому, что они страдают графоманией и космополитизмом, не могут обойтись без чуждых русскому иностранных слов «новация», «генерация», «легитимность», «консенсус», «презентация», «инаугурация» и прочих.
Принес в многотиражку стихотворение «Мечта». В нем ни разу не упоминалось имя вождя, но с первых строк было ясно, о ком идет речь. Я мечтал о том, как, покинув бесшумный ЗИС, в двери института «пройдет в простой шинели человек», свернет в раздевалку, где каждый уступит ему очередь. Далее он войдет в аудиторию и спросит: «Если вы не против, то, разрешите, лекцию я прочитаю вам». Стихотворение кончалось так:
Окинет взглядом нас, младое поколенье,
Кумач, чуть сбившийся, поправит на столе
И в зал шагнет; и вот через мгновенье
Услышим первого лингвиста на земле!
Четвертый час куранты выбивают,
Там где-то в комнате горят еще огни,
Мы знаем, он и нас не забывает,
А у него мы в думах не одни.
Но все равно я каждую минуту
Мечтаю, как затормозит свой бег
Бесшумный ЗИС и в двери института
Пройдет в простой шинели человек.
Читателю, очевидно, нужны объяснения, почему студент иняза мечтает видеть Сталина у себя на лекции. В 50-х годах на страницах газет развернулась дискуссия по вопросам языкознания. В ней принимали участие ведущие языковеды страны. И вдруг свою лепту в дискуссию решил внести Сталин. Он писал, что как марксист считает своим долгом сказать свое слово о значении языкознания. И сказал. В результате, как писалось в многотиражке «Советский студент», «основополагающие указания гениального труда Сталина» стали во главе угла «перестройки учебного процесса» в нашем институте. За невнимание к сталинскому труду подвергся критике наш Мюллер, заведующий кафедрой перевода, и другие преподаватели. Судя по публикациям многотиражки, весь коллектив с небывалой энергией и восторгом занялся анализом «гениального труда», уже переделывались готовые диссертации в свете «указаний».
Думаю, однако, что эта «перестройка» шла лишь на словах, для галочки. Мы, старшекурсники, не услышали ни одной лекции по работе Сталина, а на партсобрании даже раздавались голоса против «перестройки» в лингвистике: это, мол, дело кафедры марксизма-ленинизма. Спустя год в «Советском студенте» значительно реже появлялись материалы на эту тему, хотя Сталин был еще жив. Недальновидный Хрущев высмеял сталинское участие в дискуссии и ее проведение как якобы политический маневр с неблаговидной целью отвлечь внимание народа от острых хозяйственных проблем. Увы, не зрил в корень. Сталин умер, не успев довести до конца затеянную им «перестройку» в науке. По большому счету в ходе дискуссии речь шла не о синтаксисе, словообразовании, лексике и других премудростях лингвистики. Сталин заострил вопрос о развитии науки, о необходимости разных точек зрения, о борьбе мнений, о вреде формализма и администрирования. Вот как ставилась задача: «Применяя марксизм в языкознании, писал в «Советском студенте» замдиректора по научной части Л. Базилевич, товарищ Сталин нанес уничтожающий удар по вульгаризаторам, талмудистам, начетчикам. Он разоблачил тот режим в науке, при котором споры, критика, столкновение мнений подменялись администрированием. Он обосновал закон развития советской науки через борьбу мнений, свободу критики».