Итак, идея о «братьях по разуму» в других мирах возникла из экстраполяции простого положения о том, что Земля не центр Вселенной, а типичная планета, одна из многих. Другое дело, что это положение стало устанавливаться в науке только в XVI веке, а общепринятым стало не ранее 2-й половины XVII столетия. Но коль стало, то выводы последовали незамедлительно. И в 1652 году Сирано де Бержерак опубликовал фантастическую повесть об инопланетянах «Комическая история государств и империй Луны».
Правда, ещё в античности были проблески идей о том, что человечество не одиноко во Вселенной. Но единственным небесным телом, более-менее подобным Земле, считали Луну. То есть не Земля один из множества миров, а просто Луна вторая Земля. И селениты в качестве ВЦ фигурируют в произведениях некоторых древних писателей. Во II веке н.э. Лукиан из Самосаты расширил сферу деятельности внеземных разумных существ, включив в неё и планеты, и Солнце, и даже другие звёзды (сатира «Правдивая история»). Однако, признавая уникальность данного явления даже в античной литературе, нередко поражающей взлётами мысли, всё-таки приходится отметить, что идея о ВЦ в этой повести не опиралась на идею о множественности миров, подобных Земле в физическом отношении.
Когда стало твёрдо известно место Земли в ряду планет, тогда представления об обитаемости других миров стали на какое-то время само собою разумеющимися. Уже в 1686 году вышла положительно толкующая сей предмет книга секретаря Парижской академии наук Фонтенеля «Рассуждение о множестве миров». Её автор гонениям не подвергся, наоборот, пользовался большой благосклонностью в кругах просвещённой знати. Эту книгу переиздавали долго после смерти автора, вплоть до середины XIX века. Первый её русский перевод (всего их было три) был опубликован в 1740 году. Во второй половине XIX века блестящим популяризатором идеи о множестве обитаемых миров стал его соотечественник Фламмарион. Его книга «Популярная астрономия» (1880) сформировала, без преувеличения, мировоззрение нескольких поколений. Ловелл мало кого удивил, предположив, что «каналы» на Марсе дело рук цивилизации на этой планете. Лишь его строгие коллеги требовали доказательств. Публика же была вполне подготовлена к мысли: Марс обитаем.
Разумеется, допущение подобной мысли всегда вызывало резонное сомнение: не опасен ли внеземной разум для людей? Уэллс в конце XIX века выразил его в знаменитой повести «Война миров». С тех пор сюжеты о пришельцах из Космоса, захватывающих и терроризирующих Землю, о всяческих войнах и конфликтах землян с инопланетянами, пополняясь всё новыми вариантами, неизменно присутствуют в литературе и кинематографе. Советская фантастика пыталась противопоставить этим страхам «добрых и гуманных» инопланетян, уповая на то, что цивилизация, вышедшая на межзвёздные пути, якобы обязательно должна быть коммунистической, а потому-де неагрессивной. Но, кажется, мало кого она в этом убедила, судя по новейшим векторам развития фантастического жанра.
Ведь дело даже не только в опасности взаимного непонимания представителей разных миров. Неизвестно, какие неприятные сюрпризы может таить в себе неожиданный контакт землян не столько с иной разумной жизнью, сколько с внеземной жизнью как таковой. На эту тему тоже написано и снято немало фантастических «ужастиков» про чудовищ из других миров, про инопланетных паразитов, внедряющихся в тело человека и т.д. Сейчас я не стану подробно вдаваться в эти темы, хотя уверен, что мы ещё вернёмся к вопросу о том, какими они могут быть, эти самые инопланетяне.
Но та же наука, которая заронила мысль о множестве обитаемых миров, стала с течением времени сомневаться в ней. Почему к гипотезе Ловелла о марсианах столь скептично отнеслись прежде всего его коллеги-астрономы? Да потому что в то время было уже ясно, что основную часть своего тепла планеты получают от Солнца. А Марс, будучи дальше от Солнца в полтора раза, получает тепла в два с четвертью раза меньше, чем Земля. Любому живому существу нужно дышать. А способен ли Марс, где сила тяжести втрое слабее, чем на Земле, удержать вокруг себя достаточно плотную атмосферу? Не говоря уже о том, что и по своему газовому составу эта атмосфера должна быть годной для дыхания.
Задолго до эры космических полётов, ещё в конце XIX начале ХХ вв., наука уже знала немало о физических условиях на поверхности других планет. Её данные не отличались точностью, но в главном оказались верными, как подтвердилось потом. Из земного опыта мы знаем, что жизнь может успешно существовать только в определённом диапазоне температур, давления и т.д. Чуть в сторону и она становится угнетённой, а ещё дальше погибает. Так вот, ещё до того, как к другим планетам стали запускаться космические беспилотники, большинство учёных пришло к правильному, как выяснилось, выводу: условия для жизни во всей Солнечной системе существуют только на Земле. С натяжкой это ещё казалось возможным предполагать для Марса и Венеры. Вплоть до конца 50-х годов в советских учебниках по астрономии утверждалось о наличии растительности на Марсе. Ею стремились объяснить видимые сезонные изменения на поверхности Марса, заранее отбрасывая альтернативные, неорганические гипотезы. Но первые запуски туда космических аппаратов в 60-е годы прошлого века позволили окончательно сделать вывод о безжизненности Марса, а равно и Венеры.
Задолго до эры космических полётов, ещё в конце XIX начале ХХ вв., наука уже знала немало о физических условиях на поверхности других планет. Её данные не отличались точностью, но в главном оказались верными, как подтвердилось потом. Из земного опыта мы знаем, что жизнь может успешно существовать только в определённом диапазоне температур, давления и т.д. Чуть в сторону и она становится угнетённой, а ещё дальше погибает. Так вот, ещё до того, как к другим планетам стали запускаться космические беспилотники, большинство учёных пришло к правильному, как выяснилось, выводу: условия для жизни во всей Солнечной системе существуют только на Земле. С натяжкой это ещё казалось возможным предполагать для Марса и Венеры. Вплоть до конца 50-х годов в советских учебниках по астрономии утверждалось о наличии растительности на Марсе. Ею стремились объяснить видимые сезонные изменения на поверхности Марса, заранее отбрасывая альтернативные, неорганические гипотезы. Но первые запуски туда космических аппаратов в 60-е годы прошлого века позволили окончательно сделать вывод о безжизненности Марса, а равно и Венеры.
То, что марсоходы сейчас продолжают искать жизнь, связано как с отголосками прежней фантастики, так и с возможностью того, что в прошлом на этой планете могли быть условия для возникновения жизни. На Марсе когда-то была жидкая вода, текли реки это факт. И учёные не теряют надежды обнаружить там остатки жизни. Ведь микроорганизмы, раз появившись, обладают удивительной живучестью и приспособляемостью. Но высокоразвитой жизни, в которой, по существующим представлениям, только и может зародиться разум, на Марсе, безусловно, нет. И нет её следов в прошлом. Как нет её и на некоторых больших спутниках Юпитера и Сатурна Европе, Ганимеде, Каллисто, Титане обладающих запасами жидкой воды под своей поверхностью. Учёные ещё не потеряли надежды найти там примитивную жизнь, но не более того. Ибо может ли высокоразвитая жизнь зародиться и обитать в недрах небесного тела? А на Венере, по-видимому, нет, не было и быть не могло никакой жизни.
Но ещё задолго до того, как всё это окончательно подтвердилось, воображение фантастов стало переносить инопланетян из Солнечной системы к другим звёздам. В самом деле, ничто не мешает представить себе у какой-то другой звезды, коих сотни миллиардов в одной лишь нашей Галактике, планету, напоминающую Землю. А раз так, то почему на ней не жить разумным существам? Ведь то, что наше Солнце заурядная звезда, тоже многим стало ясно начиная с эпохи Галилея, хотя окончательно было доказано только с появлением спектрального анализа в середине XIX века. И хоть с течением времени выявилось колоссальное разнообразие звёзд, всё оно достаточно чётко классифицируется. Звёзд с такими же, как у Солнца, цветом, температурой, светимостью, должны быть миллионы только в Галактике. Тысячи их уже доподлинно известны.
Правда, для полной аналогии у других звёзд тоже должны быть планеты. До самого недавнего времени наука, строго говоря, не могла точно сказать: уникально или закономерно то, что вокруг нашего Солнца вращаются планеты. Ещё в первой половине ХХ века наибольшей популярностью у астрономов пользовались гипотезы, согласно которым образование планет выглядело как редкая случайность.
Так, гипотезы Джинса и МаултонаЧемберлина объясняли возникновение планет сближением Солнца с другой звездой. Под воздействием её притяжения от Солнца оторвалась часть его вещества, из которого и образовались планеты, астероиды, кометы и т.д. Зная плотность расположения звёзд, нетрудно было подсчитать вероятность такого сближения и прийти к неутешительному выводу: планетная система должна быть единичным явлением в масштабах Галактики, а то и всей Вселенной. Разумеется, что данные гипотезы исключали предположение о наличии внеземного разума.
Не лучше обстояло дело и с гипотезами, согласно которым Солнце было раньше двойной или тройной звездой. Гипотеза Рассела (1935) требовала, чтобы двойное Солнце тоже встретилось с другой звездой, которая силой своего тяготения разорвала звезду-спутника Солнца, из вещества которого и возникли планеты. Литлтон (1936) предположил, что Солнце имело раньше двух звёзд-спутников. Они столкнулись между собой, получили ускорение и навсегда удалились от Солнца. Но они оставили после столкновения часть своего вещества, ставшего «строительным материалом» для планет. Эта гипотеза тоже ставила планетную систему Солнца в разряд уникальных объектов.