Маш, знаешь, мне иногда кажется, что у нас в стране происходит какой-то кошмар говорю я в перерыве.
Она лежит на боку, спиной ко мне. Я на спине, смотрю в потолок, левой рукой глажу её ягодицы. Я рассказываю ей обо всём, что меня тревожит. Про геев, про геоцентризм, про фиолетовых.
Она расслабленно слушает, не оборачиваясь.
Я стараюсь не думать об этом, наконец говорит она, когда я замолкаю. И так голова постоянно забита. Да и смысл? Я ведь не смогу ничего изменить.
Да, но это же бред! Почему большинство принимает происходящее так, как будто это правильно, как будто так и должно быть?!
Я разволновался. Она обернулась, облокотилась на мою грудь и нежно поцеловала. Её волосы упали на моё лицо.
Ванечка, так наверно устроены люди. Не думай об этом.
Да, она права Вот в самом деле инквизиция, нацизм, апартеид Чего только не было! Но чтобы сейчас, когда наконец появился объективный критерий как выбирать лучших, когда страной управляют избранные, и происходит такое!
***
Садись! батюшка с порога указал мне на стул, не дав мне возможности попросить благословения.
Вижу, дела плохи. Что-то он прознал.
Думаешь я не знаю, пронзительным злым голосом сказал он, что ты трахаешь эту ведущую? Всё ждал, ждал, когда ты сам покаешься на исповеди, так ты молчишь. Ты что же, на таинство исповеди решил наплевать?
Я опустил голову. Возражать было нечего.
Как ты мог-то! Плевать хотел на епитимью? На клятву Богу?
Он скомкал какой-то лист на столе и бросил мне в лицо. Такого ещё не было.
Батюшка, пробормотал я, не смея поднять глаза, я люблю её.
Повисло молчание. Что сейчас будет, думал я, он бросит в меня стул?
Но он вдруг сказал, более спокойным тоном:
Бумагу-то посмотри!
Я поднял скомканный лист и развернул. Там была информация о моем повышении. «Назначить Ивана Сергеевича Шмелева Хозяином Москвы». И подпись самого Святейшего.
В смысле, мэром? замерев от восторга, спросил я.
В смысле Хозяином, буркнул он. Мэры все на Западе.
Спасибо! Спасибо! воскликнул я.
Да уж пожалуйста! Видишь, какой я подарок тебе приготовил. А ты мне? Спасибо тебе, Иван Сергеевич! Услужил! Подложил, так сказать, дохлую собаку в карман!
Откуда он берёт эти дурацкие выражения? подумал я, но промолчал.
Любишь её, говоришь? спросил он.
Люблю.
Ну что же. Ладно. Освобождаю я тебя от епитимьи. Трахайтесь на здоровье.
Спасибо! Спасибо! снова закричал я.
Но только чтобы это
Что?
Без содомии.
***
В новостях на Яндексе молния: «Анальный секс приравнивается к гомосексуализму». Прохожу по ссылке, читаю: «После бурных прений закон был принят в третьем чтении» Я пытаюсь представить эти прения. Как несколько сотен взрослых мужчин и женщин в течение многих дней спорят об анальном сексе, чтобы потом проголосовать единогласно.
Тут я замечаю, что уже долго сижу, вытаращив глаза, так что кожа на лбу заболела. Я осеняю себя крестом, прогоняя наваждение.
***
Ты знаешь, со смехом говорит Маша, положив голову на мой живот и глядя на меня в её глазах весёлые искорки, Антонина Мировая вынесла на обсуждение новую инициативу.
Какую же? взволновался я.
Запретить оральный секс.
Ты серьёзно?!
Совершенно.
Какие же у неё аргументы?
Ну, это богопротивное дело.
Богопротивное? удивляюсь я. Неужели она полагает, что Богу есть дело до орального секса?
Маша хохочет.
И какое наказание? строго спрашиваю я, не понимая её веселья.
Да всё такое же, от трёх лет колонии строгого режима.
Хренасе! вскрикиваю я.
Маша гладит меня по животу и ласково говорит:
Не волнуйся, милый! Мы ведь никому не скажем?
Вот так мы с ней стали сообщниками в богопротивном деле, да к тому же и уголовно наказуемом
***
Ты такой красивый, пишет мне Маша в мессенджере. И умный. Это так редко бывает у людей с таким статусом.
Да ну? не верю я. Тебя, по идее, должно окружать много статусных умных красивых мужиков.
Да, но они не скромные. Знаешь, как бывает, наглеют, осознавая свои плюсы. Задирают нос, с такими самовлюблёнными вообще невозможно. А ты скромный.
Я не отвечаю, думаю: хорошо это или плохо? Может я веду себя недостаточно уверенно и надо понаглее? Да и вообще я только с ней такой скромный. Потому что
Я не отвечаю, думаю: хорошо это или плохо? Может я веду себя недостаточно уверенно и надо понаглее? Да и вообще я только с ней такой скромный. Потому что
«Я тебя люблю», вдруг пишет она.
Мы ещё ничего такого не говорили друг другу. Я замираю от какого-то очень странного чувства из смеси счастья и тревоги. Как будто это случилось со мной в первый раз. Боже, обращаюсь я к оконному проёму, неужели это правда? Она любит меня? Это так странно
Я пишу в ответ:
«И я тебя».
Потом понимаю, что это звучит, возможно, очень формально и прохладно, и добавляю:
«Я очень сильно тебя люблю».
От неё приходит смайлик.
«Мне надо на эфир бежать. До вечера!»
***
Кажется, ещё Толстой сказал, что без любви жить легче, но нет смысла. Это правда, потому что влюбляясь (взаимно) вдруг понимаешь, что до этого всё было пустым, нелепым, рутинным. Ты и не жил, а влачил существование. И вот теперь всё наполнялось каким-то важным содержанием, расцветало яркими цветами, тебе хочется смеяться и петь, и шагаешь ты особой походкой. Мир улыбается влюблённым.
Кстати, древние греки особо уважали влюблённых. Считалось, что в состоянии влюблённости человек одержим богами. Любовь это священное неистовство. Если преступление совершалось влюблённым ради того, кого он любит, то наказание смягчали.
***
К чему эти сомнения! батюшка качает головой. Потом задумчиво смотрит в окно. Там белые стены и купола. На кресте сидит ворона.
В том-то и дело, продолжает он, что тёмным не дано увидеть внутренний свет светлого, распознать его глубинное духовное великолепие. Так стоит ли судить о себе по тому, как судят о тебе они?
Я молчу, по интонации чувствую, что сказано ещё не всё.
Мы, светлые, способны оценить друг друга, и нам не надо никаких иных доказательств. Мы видим красоту. Он внимательно посмотрел мне в глаза и добавил:
Красоту духовную! Которой лишены тёмные. У них даже вкус дурной, ты заметил? Им нравятся посредственные книги, фильмы, картины Это потому что они лишены способности судить самостоятельно. А у нас есть природный дар различать прекрасное
Я покивал. Согласен: мне тоже всегда казалось, что у меня хороший вкус, и я вижу прекрасное, а у остальных очень плохой и им нравится всякое дерьмо.
Потом он вдруг спросил:
Ну что там с Машкой твоей? Блудите?
Немного, батюшка смутился я.
Ладно, по-доброму протянул он. Дело молодое. Но не увлекайся Всё это пустое. Любовь пройдёт, а грех?
Что грех?
А грех останется!
***
Вся сеть сегодня в трауре. Все пишут: какая боль Как жаль! Безвременная кончина. Это невосполнимая утрата. Горе, трагедия, потрясение.
В общем, стандартный набор формул, за которыми ноль эмоций.
Умер один из известных в своё время деятелей культуры, на девяносто шестом году жизни. Брэд Питт. Американский актёр несколько лет назад, когда в Голливуде про него совершенно забыли, вдруг принял православие и российское гражданство.
С тех пор он жил на Руси и занимал какую-то почётную должность в Министерстве культуры и духовного просвещения. И вот он умер. Что не удивительно, учитывая его возраст.
Тут я во внезапном порыве открыл текстовый редактор и стал писать завещание. Мне показалось это очень важным, я не хотел чтобы про меня писали, как про Брэда Питта.
«Когда я умру, прошу меня кремировать, скромно, без церковных ритуалов, проводов, речей и застолий. Пожалуйста, не пишите и не говорите про невосполнимую утрату и безвременную кончину, про трагедию и потрясение. Это всё неправда. Едва ли найдётся несколько человек, кому в самом деле будет меня по-настоящему не хватать. То же касается и вас, помните об этом. Во-вторых, смерть это самое обычное дело в мире, и не надо делать вид, что это трагедия, тем самым вселяя страх в юные сердца, умрут все. Трагедия это обычно для того, кто умирает и его самых близких. Если уж надо что-то сказать, то лучше так: «пришло его время». Я не хочу лицемерия и фальши в надетых масках и постных хвалебных речей у гроба. Без процедуры прощания, пожалуйста, когда малознакомые люди подходят и пялятся на покойника, думая про себя: «вот же, жопа!»
Если хочется помянуть, выпейте, посидите, повеселитесь. Но! Запомните если вдруг кто-то захочет встать и высказаться в положенном в таких случаях пафосном тоне о покойном, тот мой враг отныне. То же касается и всех, кто захочет поговорить о невосполнимой потере в средствах массовой информации»