Это был завод по ремонту грузовых турбокомпрессоров, которые свозились сюда со всех турбокомпрессорных заводов города.
Будешь разгружать турбокомпрессоры с помощью стационарного крана и по канатной дороге транспортировать их в угол цеха. Потом уже рабочие будут ими поэтапно заниматься.
Баклажанов пытался уловить последовательность действий, впервые столкнувшись с таким количеством новых, доселе неизвестных ему слов, но его переполняла гордость за то, что такой человек общается с ним на равных и доверяет ему очень важное, как ему казалось, дело. Кукунов же просматривал какие-то бумаги, одновременно общаясь с ним.
Сейчас у меня тут совещание будет, сказал Милий Мильевич, так что, давай, я тебя быстро в цех отведу, с бригадиром познакомлю он тебя в курс дела введет сам уже.
Было видно, что Кукунов торопится, поскольку в мыслях был весь в совещании. Завод начинал принимать на ремонт турбокомпрессоры из Японии по линии какого-то военного ведомства, но Борух тогда в эти вопросы не вникал.
Внезапно в дверь постучали.
Войдите, сказал Кукунов, не отрываясь от бумаг.
Дверь открылась, и вошел человек. Это был розовощекий юноша, которому на тот момент, как Баклажанову показалось, было немного за 20 лет. Он был улыбчив, и в глазах его играл юношеский задор. Легкая неуклюжесть и немного несуразные очки его ничуть не портили, а даже придавали какой-то харизмы.
Доброе утро, Милий Мильевич, дружелюбно сказал он.
Привет! как-то по-отечески ответил Кукунов, встав из-за стола и протянув ему руку.
Вот проходил тут недалеко, решил заглянуть, сказал юноша.
Это был ассистент редактора популярного в то время литературного альманаха «Добрые люди» Аль Монахов. Баклажанову сразу показалось, что Аль Монахов определенно был человеком интересной и сложной судьбы. Его родители уехали из страны во время второй волны эмиграции и волею судеб оказались в Италии, где он и родился. Отец Монахова решил назвать его так, чтобы ребенку было легче освоиться в детском коллективе и в дальнейшем не испытывать проблем в социуме. Уже потом, вернувшись в СССР, он стал Аликом Васильевичем Монаховым, дабы не испытывать проблем в оном же. По совместительству Алик вел колонку в кулинарном журнале «Выстрел в желудок», но это он делал для души, ибо, являясь поклонником философии Флоренского, там в основном размышлял, как приготовить изысканные блюда из того, чего в то время в Советском Союзе в помине не было.
Монахов и Кукунов познакомились на культовых вечерах в Политехническом музее, куда ездили пробовать свой поэтический дар в рамках «свободного микрофона». Это соперничество физика и лирика перешло со временем в дружбу, продолжившуюся долгие годы. Баклажанов тогда еще не знал, что эта мимолетная встреча с Монаховым окажется судьбоносной и свяжет их теплыми товарищескими отношениями на долгие годы.
Алик, подожди меня немного тут в кабинете, я Боруха в цех отведу, с рабочими познакомлю. Потом вернусь, поговорим, сказал Кукунов и повел Баклажанова в цех.
Несмотря на ранний час, цех уже бурлил. Турбокомпрессоры привозили один за другим, и рабочие сразу начинали ими заниматься, общаясь на неизвестном в ту пору Баклажанову наречии.
Это Лукич, будешь у него в подчинении, сказал Милий Мильевич, подведя Баклажанова к начальнику цеха.
Лукич был сухим и жилистым мужчиной немного за 30 лет. Волосы его уже понемногу начали редеть, но это его ничуть не портило, а придавало большей мужественности. Одет он был в военную форму без знаков отличия, в которой, видимо, и пришел из армии, а голенища кирзовых сапог были отвернуты вниз по моде того времени.
Здрав будь, Борух! задорно поприветствовал его Лукич, но руки не подал, ибо только что разбирал очередной турбокомпрессор.
Сейчас пока просто походи за мной, продолжил он, присмотрись, что да как, а ближе к обеду очередная партия турбокомпрессоров на подходе будет там и посмотрим, как тебя подключить.
Баклажанов начал гулять по цеху. Все для него было ново. Он как слепой котенок ходил и обнюхивал все вокруг, стараясь понять происходящее и влиться в новое для него дело. Через некоторое время он набрел на рабочую каптерку, где в состоянии апофеоза после вчерашнего бурного мероприятия дремал один из тружеников. Он по-хозяйски развалился на деревянной скамье и, скорее всего, был человеком горизонтальным, но Баклажанов это понял уже потом. Услышав шаги, рабочий сразу проснулся и вскочил, ибо сон его был краток и тревожен по понятным причинам. Вечером Борух увидел его на Доске почета на проходной и понял, что эта была лишь мимолетная блажь, которую тот позволил себе. Баклажанов бы с удовольствием разделил с ним то состояние, но тогда ему было рано до полудня он не пил.
Внезапно к открытым воротам цеха подъехала белая «Волга» Кукунова, видимо, уже расставшегося с Монаховым. Пассажирская дверь открылась, Милий Мильевич вышел и деловито направился Баклажанову, вновь подав ему руку.
Привет еще раз, Борух! сказал он. Ну как, освоился? Познакомился с людьми?
Да, Милий Мильевич, ответил Баклажанов, сейчас Лукич подойдет, объяснит все, пока осматриваюсь.
Ну, ладно, я на совещание, а ты тут не робей, выше нос! сказал Кукунов, словно отчитавшись перед ним, пошел обратно к машине, сел и уехал.
С тех пор прошло много лет, но Борух часто вспоминал ту немую сцену и звенящую тишину, которая воцарилась в цеху после отъезда директора. Был слышен лишь полет голубя, важно севшего на остановившийся тестируемый турбокомпрессор. Голубю было все равно.
Ты кто? спросили хором рабочие.
Я Борух Баклажанов! ответил он, понимая, что начинает зарабатывать авторитет.
Близился обеденный перерыв, но новую партию турбокомпрессоров так и не привезли.
Борух, пойдем погуляем во время обеда лучше, поговорим, сказал подошедший Лукич.
Было видно, что Баклажанов его чем-то зацепил. Эти обеденные прогулки и разговоры с Лукичем в итоге стали традиционными. Тот объяснял ему все нехитрые премудрости работы в цеху и обучал основам каратэ, которым он, видимо, занимался в одном из родов войск. Тогда Баклажанов четко усвоил основной принцип, что цель должна быть за точкой удара. Это и являлось одним из столпов «Бусидо» жизненного пути, пути воина.
Этапы большого пути. У каждого свои
С детства Баклажанов испытывал какую-то необъяснимую тягу ко всему, что находится в движении. Его интересовали самокаты и велосипеды любых видов: словом, все то, на чем можно куда-то ехать. Он любил прокатиться до Пулковских высот, останавливаясь и наблюдая за пролетавшими мимо машинами и задумываясь о судьбе людей, сидевших в них. Куда они ехали? Зачем? Но, постояв немного, он продолжал ехать опять, словно в погоню за ними, что-то доказывая самому себе. Он ехал и останавливался и ехал опять. Ехал он не спеша, и ему тогда казалось, что это были какие-то этапы этапы большого пути.
Как-то в процессе своей деятельности Борух имел счастье познакомиться с одним управдомом с большой буквы «У». Это была спокойная и уравновешенная женщина, все было при ней: памятуя об Ильфе и Петрове, «и арбузные груди, и мощный затылок». Если бы Баклажанов был сиротой, он бы почел за честь, чтобы она его усыновила. Они беседовали на разные темы, в том числе о жизни и о судьбе, и в его глазах она была просто матерью Терезой, хотя Борух никогда никому не говорил больше, чем положено. И в один прекрасный день она просто исчезла, и появился другой управдом, у которого Баклажанов поинтересовался о судьбе предшественницы.
Тут, справедливости и сюжета ради, необходимо наградить легким экскурсом одногруппника Баклажанова, весьма тонкого индивида, ибо он достоин. В университетские годы это был стройный юноша с заразительной улыбкой. Иван Штакетов был памятен Боруху многими вещами. Он никогда не верил, что Баклажанов поступил на филологический факультет самостоятельно, а в их общих размышлениях над смыслом обучения там, как такового, любил говорить, что если поднести к уху морскую ракушку то можно услышать шум моря, а если же приложить диплом филолога то можно услышать пятилетний звон стаканов. Говорил он это обычно с лицом умудренного жизнью старика, и Баклажанову иногда казалось, что тот параллельно тайно учился на факультете философском.
Как-то на лекции по готскому языку, когда преподаватель предложила почитать по-готски, он поднял на нее глаза и выдал все с тем же выражением лица: «Зачем читать, когда я уже просто думаю по-готски», после чего был с позором выдворен из аудитории.
Штакетов всегда пытался сдавать экзамены и зачеты на день вперед с другими группами, дабы в случае фиаско иметь возможность повторной сдачи со своей. И вот в один прекрасный день Ваня, как фаталист от Бога, пытался сдать на день раньше. Надо сказать, что список литературы, задаваемый на семестр, не давал возможности ни на секунду оторваться на сон и гулянья, посему они часто всей учебной группой лежали на газоне Университетской набережной напротив филфака, пересказывая друг другу, кто что прочитал, чтобы на экзамене иметь чуть больше шансов. Штакетову же тогда пересказывать было особо нечего он прочел лишь «Мелкого беса» Федора Сологуба. В день экзамена параллельной группы, открыв дверь с ноги в аудиторию, он подошел к преподавателю и попросил о сдаче на день вперед.