Что-то было магнетически дьявольским в рукопожатии того брюнета, как и он сам. Он весь излучал артистизм, что невероятно манило и что Баклажанов часто вспоминал.
Как дела, Борух? Понравилась экскурсия? спросил он.
На уровне, ответил Баклажанов.
Ну ладно, ребята, мне пора, сказал брюнет и закурил.
Затем он подошел к той самой машине и, сев в нее, со зверским рыком скрылся за поворотом. Тут уже задумался Баклажанов и обдумывал это долгие годы спустя. Что было в том человеке такого, чего были лишены многие другие? Что это было? Это было «что-то», не поддающееся никакой логике и общепринятым законам, то, чего нельзя объяснить. Люди, обладающие этим магическим «что-то» и являются лидерами, способными двинуть локомотив вперед, и задача умных разглядеть этих «двинутых» и беречь их, ибо лишь они способны дать тот толчок и вывести все из статики в движение.
Баклажанов с Гантелли сели в подъехавший автобус, и экскурсия продолжилась. Они поехали дальше по улицам и проспектам. За 8 дней визита школьники успели побывать и в пригородах Рима, и во Флоренции. Была экскурсия и в Ватикан, но там уже Баклажанов никого не встретил.
Что касается условий жилищных, то Боруху выделили целый этаж дома с огромным балконом, куда он любил выходить, любуясь окрестностями и потягивая в ту пору неизвестный ему сладкий газированный прохладительный напиток, употребив его в итоге столько, что уже более никогда не употреблял. Да, и у него был личный санузел, разрешения посетить который он ни у кого не спрашивал. Он любил поваляться на диване в халате с видом османского падишаха, переключая телеканалы и часто смотря матчи итальянской серии «А» и ее финал 90-го года. Ему немного не хватило времени, чтобы посмотреть открытие и первые матчи чемпионата мира, ибо в это время он уже был на родине.
Пришло время отъезда и время подарков. Боже, что это были за подарки! Это был двухкассетный магнитофон с набором аудиозаписей, среди которых были и альбомы полюбившейся ему впоследствии группы Dire Straits. Подобный магнитофон в ту пору был только у председателя Ленинградского горисполкома. Одному учащемуся подарили даже некий видеомагнитофон, но он был, как шепнули позже Баклажанову, лишь у кого-то в Кремле. Вишней на торте были кроссовки известной заокеанской фирмы, которые по тем временам в тревожных ленинградских районах отпиливали вместе с ногами. Ходили слухи, что на подкупе такими кроссовками был взят с поличным один из сотрудников Внешней разведки, но правда это была или нет, Баклажанов выяснить не мог по понятным причинам.
Борух принимал подарки с достоинством, пытаясь не уронить лица советского школьника и изо всех сил давя в себе алчность, которая в тот момент так и лезла наружу. Апогеем этого аттракциона неслыханной щедрости с итальянской стороны явилась бейсбольная кепка. Баклажанов хранил ее долгие годы, надевая лишь куда-то по случаю. Эта кепка в дальнейшем была старше многих женщин, с которыми он встречался, но, надевая ее, он вновь переносился туда, в то интересное и наполненное событиями время. Она была для него как тот культовый тертый портфель для Жванецкого, полный его мыслей и рукописей, которыми он влюбил в себя не одно поколение. Та кепка сохраняла Боруху озорство юности и заставляла улыбаться. Надо сказать, что и у его отца был один предмет, с которым он почти никогда не расставался. Буквально пару слов о нем для истории.
Человек с дипломатом и «похороны» Грудича
«Дипломат» есть слово многозначное. По своей сути оно даже может поспорить с самим словом «слово», которое «может убить, может спасти, может полки за собой повести»[7]. Недаром слово «дипломат» произошло от более краткого слова «диплом», потому как чтобы быть дипломатом надо иметь диплом диплом официальный, а лучше диплом «по жизни», ибо официальным дипломом по жизни не всегда надаешь народу по сусалам. Ну а если носишь дипломат в руке то тут уж ты просто туз.
Борис Борисович Баклажанов еще со студенческих лет ходил с дипломатом, и дипломов в нем разных мастей было в достатке. Иногда Боруху даже казалось, что отец с ним родился. Не исключено, что при рождении ему вручили дипломат в руки акушеры и сначала он носил его на лямках в школу в виде ранца, а уже потом взял в руку и продолжил твердую поступь. С ним Баклажанов-старший ходил на официальные встречи, неизменно ездил на курорты, где, даже находясь в панамке и плавках, редко с ним расставался. Скорее бы уж выпустил из рук «ядерный чемоданчик» морской офицер, который вечно следовал за Верховным главнокомандующим, чем Борис Борисович своего брата-дипломата. История вообще доказала, что таскать за кем-то чужие портфели и зонты было куда судьбоноснее, но отец сдуру упорно продолжал носить свои. В общем, на протяжении всей жизни дипломат проходил красной нитью по всей его судьбе.
Был у Баклажанова-старшего товарищ детства, с которым они приехали в Ленинград поступать в институт. Это был сухощавый тонкий человек с не менее тонким чувством юмора и широкой эрудицией. Он никогда не унывал и заражал всех вокруг своим фирменным задором и энергией. Борис Борисович тоже любил пошутить, только шутил он по-своему. Товарищ его был ему полным антиподом и по образу мысли, и по телосложению, и по тяге к «зеленому змию», а, как известно, антиподы притягиваются. Их институтская группа всегда была дружна, и все поддерживали теплые отношения даже многие годы спустя после окончания вуза. Годы шли, время брало свое, и люди начали «уходить». «Ушел» и их одногруппник Юрий Кудинов, о чем «Антиподу» сообщил по телефону один из сокурсников. Дело в том, что в тот конкретный момент «Антипод» вернулся с какого-то банкета, на котором, видимо, несколько не рассчитал силы и пребывал в состоянии человека, понимавшего в этой жизни абсолютно все и даже имевшего некоторые претензии на мировое господство. В группе у них было два Юрия. Вторым был Грудич. Учитывая состояние и приняв еще горячительного для закрепления банкетного эффекта, он не придал значения фамилии, сконцентрировавшись лишь на имени, и начал обзванивать одногруппников со словами:
Грудич умер!
Как? И Грудич тоже? получал он один и тот же ответ на каждый свой звонок.
Через некоторое время в стане однокурсников возник конфуз, и все разом начали набирать Грудича. Тот, будучи человеком скромным и не привыкшим к излишнему к себе вниманию, несколько удивился такому интересу к своей персоне, а главное, тому, что он живой.
Да как же, ребята? Мне нельзя, у меня трое детей и ипотека, отвечал он всем, понимая, что был обречен на бессмертие.
Вершил «Антипод» людские судьбы и задолго до того, начиная еще со студенческой скамьи. Давным-давно они сидели втроем вместе с тем же Грудичем в комнате институтского общежития и по мере сил готовились к последней летней сессии. Настроение было крайне нерабочее за окном стоял ленинградский зной, и шум пролетавших по проспекту троллейбусов абсолютно не давал сосредоточиться на конспектах. Неожиданно в дверь постучали, и вошел их товарищ из параллельной группы, живший этажом выше. Это был Тима Генделев. Он был офицерским сыном и, как водится, судьба помытарила его по разным городам и весям, в итоге приведя в Ленинград, где он и поступил в тот же институт. Парнем он был цельным и напористым и не чуждым авантюр.
Парни, я побуду тут с вами недолго, к соседу родня приехала в комнате сидят все друг на друге, сказал он, присев на угол скрипучей общажной койки.
Тимофей сидел, задумавшись, и, чувствовалось, что был чем-то не на шутку озадачен.
Сдается мне, Тима, что-то тебя гнетет. Расскажи, может, чего и придумаем! сказал Грудич, внимательно изучавший его все это время.
В двух словах или как?
Ну, у тебя есть два варианта: либо все расскажи, либо все в подробностях, подключился «Антипод», явно учуяв интригу.
Мда, вариантов вы мне немного намерили. Tertium non datur[8], отшутился Генделев.
«Наливай», мы не торопимся! сказал Грудич.
Да нравится мне девчонка одна, начал Тима, курсом младше учится. Не знаю, как познакомиться, а она и без того вниманием не обделена. Чувствую, если сейчас институт закончу, потеряю ее.
Ну, тут расклад простой, сказал «Антипод», надо на второй год остаться. Все элементарно!
Книжки тебе по целеполаганию писать надо, стратег! саркастично парировал Генделев. Что на второй год остаться надо и лосю понятно, но как это сделать?
В комнате повисла пауза. Начался мозговой штурм. Каждый из членов квартета пытался явить свету свой вариант, сидя в испарине и в без того душной комнате.
А давай, тебе руку сломаем, вдруг неожиданно включился юный Боря, резко подняв глаза на Генделева и махнув пышными кудрями. А что, возьмешь «академку», а на следующий год с барышней в одной группе окажешься, а там уж сам банкуй все в твоих руках.
Все переглянулись, несколько оторопев от нахрапа решения.
Легко тебе говорить, сказал Тима, кости не твои!
Ну и жена будущая, знаешь ли, не моя тоже! резюмировал Баклажанов тоном, не оставлявшим вариантов.
Надо плацдарм организовать и анестезию, подключился «Антипод», поставив прикроватную тумбочку в центр комнаты и, достав оттуда початую бутылку «Пшеничной», налил Генделеву полстакана.