Маскарад. Стихотворения - Илья Бровтман 2 стр.

Стемнело. Парень струны рвал с гитары.
Мембраны разрушал его фальцет.
Сливалась музыка со звоном стеклотары,
Сдувая с веток белый первоцвет.

Терзая уши местного народа,
Покой та песня гнала со двора.
Аккорд нестройный рвался на свободу,
Девчонку, «охмуряя» до утра.

В той музыке была такая сила,
Что плакала ночная чернота.
А девушка, и кошка позабыла
Про март, про крышу, даже про кота.

Есть правила незыблемые света.
Ведь осень не приходит раньше лета.
Мы люстры не цепляем на полу.
Цветочки не садятся на пчелу.
Не крутится земля вокруг ракеты.
Князья не пишут оды для поэта,
И вдовы не рыдают на балу.
Виктория немыслима в тылу.
Есть правила.
Пока стучат сердца как кастаньеты,
И песня лебединая не спета.
Мы душу не должны подставить злу.
И уголь превращается в золу,
Сгорая от стыда за всю планету.
Есть правила.

Женщина. Есть ли прекраснее слово?
Как хворостинка  бессильна на вид
Нам не в пример бородатым готова,
В избу войти, что как факел горит.

Конь на скаку это только предтеча.
Ясные очи и светоч в руках.
Землю взвалила на хрупкие плечи,
Но всё равно её поступь легка.

Только горячие нежные губы
Могут расплавить холодный булат.
Тот кто, надеется, верит и любит 
Может взрастить человека как сад.

Мы появляемся в криках и стонах,
Будто зарница в предутренней мгле.
Родина-мать и младенец с Мадонной
Символы жизни на грешной земле.

Тяжкая ноша не давит на спину,
Если она из добра и тепла.
Женщина мир, словно Феникс поднимет,
Тот, что мужчины спалили дотла.

Я таял под палящими лучами,
Так безысходно, как июльский снег.
И сны не снились долгими ночами,
Я жил, но это был не свет.

Я постепенно с телом стал прощаться.
Кровь не текла и замерла в груди.
А звуки стали, как-то притупляться,
И небо потускнело впереди.

И, кажется, что жизнь остановилась.
Остановились мысли и мечты.
На сердце покрывало опустилось,
И я познал блаженство пустоты.

Не в силах плакать и страдать,
И сердце не кровит, не может.
И неземная благодать
Меня уж больше не тревожит.

Кто боль познал, тот всё постиг.
Был страшный день, был час постылый.
Забыть не в силах этот миг,
Но вспомнить тоже не под силу.

Опять рогатая луна,
Глядит на небо с укоризной.
Все слёзы высохли до дна.
Конец страданиям и жизни.

Я ем и пью, по улице гуляю,
А пред глазами вертится картина.
И я живу, но сам не понимаю 
Я робот, человек, или скотина.

Но самобичеванье не пристало,
Скотиной не считаюсь я конечно.
Хотя, пожалуй, скотского не мало,
В своих делах и мыслях бесконечных.

Я в толк беру сомнения и факты,
Скорее это мысли, а не ропот.
Нет проводов, диодов и контактов,
Но может быть я просто биоробот.

Работаю, программы выполняя,
Ведет по жизни точная рука.
Какая то команда не простая,
Запрятанная кем-то в ДНК.

Согласно ей я холод ощущаю,
Вхожу в азарт я, в транс, или в экстаз.
Согласно ей я брюхо набиваю,
И прогоняю пищу в унитаз.

Я страшную обиду ощущаю,
Обидно жить без имени, лица.
Обидно жить программу выполняя,
Но робот должен слушаться Творца.

Ты научись законы жизни слушать,
И не когда не плач и не грусти.
Ведь ежели программу не нарушить,
То будешь жизнь достойную вести.

Ты не о чём не думай вожделенно.
Лишь стоит о строптивости забыть,
Научишься как робот, несомненно,
Смеяться, плакать, думать и любить.

Гром начинается с раската,
Дождь начинается с грозы,
Ночь начинается с заката,
А день с рассвета и росы.

Жизнь начинается с зачатья,
С любви до гробовой доски,
А горе с божьего проклятья,
Болезни, смерти и тоски.

Тоска источник вдохновенья,
А вдохновенье  мать стиха,
Стихи  источник наслажденья,
А наслажденье  мать греха.

Но что первично я не знаю,
Грусть в рифме, или стих в тоске,
Меня поэзия спасает,
И рифмы пульс стучит в виске.

Гром начинается с раската,
Дождь начинается с грозы,
Ночь начинается с заката,
А день с рассвета и росы.

Жизнь начинается с зачатья,
С любви до гробовой доски,
А горе с божьего проклятья,
Болезни, смерти и тоски.

Тоска источник вдохновенья,
А вдохновенье  мать стиха,
Стихи  источник наслажденья,
А наслажденье  мать греха.

Но что первично я не знаю,
Грусть в рифме, или стих в тоске,
Меня поэзия спасает,
И рифмы пульс стучит в виске.

Что может быть прекрасней диалога?
Всё прочее нелепый глупый фарс,
Когда на свете лютой злобы много,
И правит на земле свирепый Марс.

Когда веками братьев убивали.
За трон душили батюшек сыны.
Заполнили все площади страны
Убийцы на высоком пьедестале.

Совсем не обижаюсь на Пегаса,
Он без меня имеет много дел.
Нет ока, слуха, нету гласа,
И я сижу бесплодности предел.

А мысли в голове не шевелятся,
И в рифме не хотят лежать сейчас.
Вдруг с верху стало что-то опускаться.
Я понял, это вовсе не Пегас.

Глаза как точки, уши как картофель,
И вздыбленный волосяной покров.
Сомнений нет, пред мною Мефистофель,
Быть каждый должен к этому готов.