Всю ночь Ванюша провалялся в странном и ядовитом кошмаре. Под утро, когда во дворах прокашлялись петухи и в окно просочился илистый рассвет, он не выдержал и, прыгая на цыпочках по распевному паркету, выскочил из квартиры, выбежал из дома и рванул прочь по безлюдным улицам с особняками и узорчатыми оградами. Ветер стих, темнота без осадка растворялась в воздухе, насыщенном моросью, бледные стены богатых зданий медленно сгущали очертания, словно всплывая из омута, и наливались оттенками: пирожная глазурь, морская пена, топленое молоко. Потом Ванюша выскочил из приличного центрального района на окраину, свалился с залитого росой косогора к реке и в панике побежал вон из морового города, куда глаза глядят. Избы окутывал зябкий туман, и на улицах еще не было ни души. У запаренного Ванюши сдавило дыхание; он остановился. К стуку сердечной пульсации добавился приглушенный топот, и навстречу, лениво перебирая ногами и покачивая понурой головой, выехала из тумана пегая лошадка, тянувшая телегу с тремя седоками; в одном Ванюша узнал соседа-чекиста, который накануне, в жуткий вечер, по счастью отсутствовал в квартире, потому что был услан куда-то по важному делу.
Что, Ванюша, загуляли с ночи? спросил Севастьян, ничуть не удивляясь. Его неподвижные бородатые попутчики молчали, как статуи. Садитесь, подвезу.
Желтые, глубоко посаженные глаза прокололи встречного знакомца насквозь, как коллекционную бабочку. Ванюша, у которого подламывались ноги, покорно влез на телегу. Он никогда не возражал сухонькому Севастьяну, которого, казалось, легко было хворостиной переломить особенно такому ражему детине, как он. Возница дернул поводья, и меланхоличная лошадь потянула повозку в гору.
Хорошо вам, протянул Севастьян. Вольный вы человек. А я круглые сутки на посту. Везу субчика из Баландина. Он кивнул головой на хмурого мужика, который по уши закрылся поднятым воротником куртки. На торжественное захоронение.
Имел бы совесть, товарищ, буркнул мужик. Самая работа, а ты на безделье дергаешь.
Несознательный элемент. Севастьян весело и злобно подмигнул желтым глазом. А еще председатель сельсовета, про совесть вспоминаешь. Вас бы перестрелять каждого второго. Кто зверски убил Степу Горшкова? Я бы вас не щадил но советская власть добрая, снисходительная так вы даже от последнего долга замученному герою отлыниваете прощения попросить над святой могилой не можете
Поклеп, буркнул мужик. Говорили же следствию: это Миня Прохоров, а на людей нечего
Севастьян кивнул.
Ваш Миня Прохоров конечно, элемент, проговорил он глумливым речитативом. Только Мини-то Прохорова в деревне не было.
Поклеп, бесстрастно повторил мужик.
Телега скрипела и покачивалась, немилосердно пытая кружащуюся от бессонницы Ванюшину голову. Комок тошноты вздрагивал у горла.
Сливовая мякоть мокрых облаков сгустилась над окраинной улицей. По сторонам нудно тянулись обрыдлые дома, крыши, светелки, наличники, ворота, покосившиеся заборы. Над призрачными крестами вилась воронья стая словно кто-то высыпал в небо черный пепел из печного зольника. В лужах, растекавшихся по дорожной глине, отражалась взбитая вата. Ванюшу еще трясло. Инфернальный страх, который он испытал в присутствии ночного гостя, не рассеялся с появлением вполне земного, далекого от потусторонней мистики Севастьяна. Скорее беглец чувствовал, что попал из огня в полымя.