Любить трудно. Для этого нужно развивать мышление.
Может ли умный человек быть безнравственным?
Разумеется.
А может ли глупый человек быть нравственным?
Такой человек (неумный) нравственным может быть только случайно, так как даже при наличии у него желания нести другим добро (что тоже не всегда бывает), требуется, как отмечалось выше, не ошибиться в том, что такое добро; правильно понять особенности другого, иначе все наши попытки потерпят крах; и способность обнаружить, подобрать наиболее эффективные способы реализации наших стремлений. Речь сейчас идёт о «нормальных» людях (с психологическими особенностями в переделах статистической нормы), которые не реализовывают заложенный потенциал и не занимаются развитием своего интеллекта.
Понятно, что и любить врагов своих не только не означает помогать им в их злодействах, но даже и соглашаться с ними или молчать в их присутствии, не оспаривая их человеконенавистнические суждения. Любить врагов своих это делать всё, чтобы им стало лучше: не в смысле увеличения зарплаты, количества любовниц, властных полномочий или иного их преставления о собственном счастье, а в смысле приближения их образа жизни к образу жизни святого. Но найти способы их преображения, конечно, трудно; и христианин может найти в Священном Писании, документах Церкви и трудах Отцов Церкви и христианских подвижников только направления движения и общие принципы; а обнаружение конкретных способов и ответственность за их применение лежит на нём, на его разуме, развитие которого является первейшим его долгом. При этом, даже осознавая возможность ошибки, требуется всё равно совершать поступки разумеется, продуманные и обоснованные.
Кстати, знаете, какое качество Отцы Церкви выделяли как главное в человеке, когда говорили про «образ и подобие»? Разум.
Развивающая догма
Понятия развитие находится в одном смысловом поле вместе с понятиями свободы и индивидуальности, творчества и разнообразия. Понятие догмы лежит в иных смысловых пластах: оно ассоциируется с традиционностью и исполнительностью, с одинаковостью и похожестью. Справедливо ли такое представление?
Христианская культура со стороны большинством воспринимается как культура нормативная и даже догматическая, то есть такая, в которой однозначно, неизменно определены важнейшие отношения человека с окружающим миром и людьми, изначально заданы правильные способы поведения и основные знания о жизни, которые становятся основой для суждений конкретных людей в различных ситуациях. Существующие в христианстве нормы справедливо описываются как религиозные, то есть основанные на непререкаемом, божественном авторитете, а, значит, и абсолютно неизменные и не подвергаемые критике и сомнению.
Результатом такой догматичности культуры должно, по широко распространённому мнению, являться зависимое поведение, инертное, несвободное мышление и настороженное отношение к новому. Типичный верующий представляется как зажатый, традиционный в поведении и мышлении. Те люди, которые оставили наиболее значительный позитивный след в истории (научной, религиозной, художественной и т.п.) часто рассматриваются как раз как отрицающие существовавшие нормы, выходящие за их пределы, разрушающие догматизм (и догматику).
В реальности же христианская культура именно в силу своей нормативности является культурой развивающейся и развивающей человека, позволяющей ему свободно осуществлять интеллектуальный поиск и строить свои взаимоотношения с окружающим миром.
Для того чтобы выстроить верное понимание реального поведения, необходимо анализировать целостную картину представлений, которые служат базой для размышлений и поступков людей. Человек, обладающий некоторой системой взглядов, далеко не всегда перед началом своих дел и рассуждений обозначает своё мировоззрение, особенно в тех случаях, когда оно всем вокруг известно (то есть перед современниками), потому что для него и для слушателей понятно, из какого источника проистекают его выводы. Так, например, священник, совершая богослужение, не рассказывает каждый раз подробно участникам Мессы Священное Писание и решения церковных соборов, но у присутствующих не возникают вопросы, почему он в какой-то момент становится на колени, воздевает руки или предлагает принять в себя Бога под видом хлебного опреснока. А вот у человека, незнакомого с данной культурой, всё будет вызывать вопросы, и, если у него не будет возможностей свою любознательность удовлетворить, то он может начать достраивать объяснения поступков этих людей, исходя из каких-то своих случайных представлений. В результате выводы чаще всего не будут иметь никакого отношения к наблюдаемой ситуации.
Для того чтобы выстроить верное понимание реального поведения, необходимо анализировать целостную картину представлений, которые служат базой для размышлений и поступков людей. Человек, обладающий некоторой системой взглядов, далеко не всегда перед началом своих дел и рассуждений обозначает своё мировоззрение, особенно в тех случаях, когда оно всем вокруг известно (то есть перед современниками), потому что для него и для слушателей понятно, из какого источника проистекают его выводы. Так, например, священник, совершая богослужение, не рассказывает каждый раз подробно участникам Мессы Священное Писание и решения церковных соборов, но у присутствующих не возникают вопросы, почему он в какой-то момент становится на колени, воздевает руки или предлагает принять в себя Бога под видом хлебного опреснока. А вот у человека, незнакомого с данной культурой, всё будет вызывать вопросы, и, если у него не будет возможностей свою любознательность удовлетворить, то он может начать достраивать объяснения поступков этих людей, исходя из каких-то своих случайных представлений. В результате выводы чаще всего не будут иметь никакого отношения к наблюдаемой ситуации.
К сожалению, при анализе поступков христиан зачастую производится отрыв систем взглядов конкретных людей от той непроговариваемой основы, на которой базируются их суждения. Так, например, проваливаются все попытки более-менее связно объяснить историю святой Жанны дАрк, если отсутствует предположение, что она была психически здорова и действительно верила в Бога, как верили в Бога (причём конкретного, христианского) и были психически здоровы и окружающие её люди. И именно утверждение о ненормальности психических процессов у каких-либо героев исторического процесса основывается всего лишь на непонимании или даже простом незнании нашим современником взглядов данного человека и рассмотрении его поступков вне реального исторического мировоззрения, а как раз с точки зрения абстрактного современного человека. Прекрасным примером является повесть Юрия Нагибина о митрополите Филиппе Московском, которого автор уважает и даже любит, но никак не может представить, что настоятель Соловецкого монастыря в Бога верит. И герой повествования, совершая добрые поступки, разворачивая широкую хозяйственную деятельность на островах, осваивая и внедряя новые для того времени технологии, всё время оправдывается, что, мол, вот приходится ещё и о Боге говорить, но это ж надо для людей так лучше свои цели реализовать. Предположить, что вся деятельность героя как раз и происходит из веры в Христа; что именно она даёт и силы, и взращивает новые цели это находится за пределами возможных предположений неглупого автора.
Если же понимать поступки людей (как в истории, так и в современности), исходя из их реального христианского мировоззрения, то обнаруживается, что смотрящееся случайно связанным, на самом деле оказывается логичным и закономерным, в результате чего отпадают многие вопросы и кажущиеся противоречия.
Характеризуя понятие нормы в христианской культуре и его значение для психологического развития человека, мы должны отметить две его существенные черты.
Христианское нормативное отношение к человеку, разделяется на две части: до совершения человеком поступка и после него. Одна из задач воспитателя (в данном случае родителя, священника, друга и т.п.) состоит в том, чтобы предъявить человеку образцы поведения и сообщить о последствиях их нарушения. Нужно объяснить природу требований и их неслучайные обоснования. Под последствиями нарушений нормы подразумевается, разумеется, не лишение сладкого, а онтологический аспект: нарушение норм поведения, то есть грех, ведёт к проклятию, лишению общения с Богом и попаданию в ад, то есть к вечным мукам. Произнесение слова «ад» страшно пугает католиков; но бояться надо не слова «ад», а ада. Когда я говорю о «предъявлении образцов поведения», нормы, то речь, разумеется, идёт не о том, чтобы выдать список норм и проверить их зазубривание, а в случае ошибочного повторения выпороть; педагогика и возрастная психология, к счастью, вполне себе существуют со своими достаточно эффективными, умными и человечными методами. «Воспитатель» делает всё, чтобы человек не совершил неправильного поступка, и поэтому честно однозначно говорит: смертный грех есть смертный грех. И грех скрывать от человека последствия греха (хоть бытовые, хоть онтологические). Да, существует возможность искреннего покаяния (даже если оно произошло, как у разбойника, распятого на кресте вместе с Иисусом, в самый последний миг жизни речь, разумеется, идёт не о формальном раскаянии, «подтверждённом» людьми, а о глубинном раскаянии, степень истинности которого определяет только Бог). Но так как час смерти никому не известен, то сохраняется огромная вероятность, что осознать и покаяться человек может просто не успеть. И поэтому для того чтобы сохранить человека (ребёнка, взрослого) от неисправимых последствий греха, упор делается именно на идею справедливой неотвратимости наказания. Грех, совершённый в земной жизни, влечёт за собой неизбежное наказание в жизни вечной, где ничего уже исправить нельзя.