У нас в стране нет войны.
Но я не имела вашу страну, я имела вашу семью.
В семье у нас тоже нет войны.
Жаль Но не расстраивайтесь, сейчас нет, потом будет, это неизбежно. Я хотела сделать Вам колоссальную скидку, я хотела отдать Вам даром, за пятьсот пятьдесят!
?!! Но мы же начали с пятисот!
Да, начали, но главное, как мы кончим. Не волнуйтесь, Мадам, мы с Вами кончим хорошо, очень хорошо. Всем будет приятно, и Вам, и мне.
Тогда скиньте.
Ну раз Вы настаиваете, что ж, я могу, но если я скину, то вы вряд ли будете рады Я стара жинка, всё-таки, мне почти семьдесят пять, но вы же никому не расскажете? Конечно, в молодости я часто скидывала и знаете никто не жаловался. Последний раз я скинула перед Мосей, он сразу сделал мне предложение. Вы спросите, пожалела ли я об этом?
Нет, не спросим. Никита, всё, я больше не могу, пошли.
Нет, нет! Мадам, всё, я поняла, сейчас Вы будете очень довольны, правда. Вы не верите? Вот Вам моё последнее слово. Приготовьтесь обрадоваться, Мадам Пятьсот! А? Ведь Вы не ожидали, не ожидали? Я так и знала. Не надо меня благодарить. Носите на доброе здоровье и вспоминайте Халду! Меня зовут Халда. Куда же Вы, Мадам!?
Халда перегнулась через прилавок, не вставая, и схватила меня за подол.
Вам и это дорого? Но если бы вы знали, как это дорого мне. Это подарок моего незабвенного мужа Моси, царствие ему небесное!
Как?! Это подарок Вашего покойного мужа? Зачем же Вы продаёте?
Покойного, Мадам? Разве я сказала, что он умер?
Но Вы пожелали ему царствия небесного.
И что? А разве Вы не пожелали бы своему мужу царствия небесного? Как говорится, дай Бог каждому.
Но этого желают только покойникам.
И напрасно! Если бы этого желали живым, очень многие не оказались бы там, где они сейчас Вы понимаете? Всё надо делать вовремя, Мадам. Вот Вам, например, я его искренне желаю, Вы мне очень понравились, я Вас даже полюбила.
Но я не куплю такую ценную для Вас вещь, я не могу.
Хорошо, Мадам, Вам я как на духу признаюсь. Мося изменил мне, подлец, чтоб ему гореть в аду. И теперь, я продаю всё, что он мне подарил, а именно: эту шаль. Всё, Мадам, я открыла Вам свою главную тайну. Но Вы ведь никому не расскажете. Вот, Мадам, моё самое последнее слово Назовите Вашу цену! Сколько Вы хотите, я на всё согласна, Вы же меня не обидите? Вы не обидите Халду? Меня так зовут.
Вы уже говорили.
Да? Разве? Вот видите, Мадам, и с памятью у меня Не осталось её почти. Так сколько Вы хотите за эту замечательную вещь, скажите, не мучайте Халду, я на всё согласна, говорите, не щадите меня, меня никто всю жизнь не щадил. Говорите, не бойтесь, лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
В этот момент я почувствовала, как Никита сжал мою руку, я увидел на лице мужа лукавую улыбку, он уже как настоящий режиссёр «прозревает» представление, которое он перенесёт на сцену. Чёртов художник! Всё в дело? Да? А я, похоже, останусь без шали.
Почему Вы молчите, Мадам? Вы думаете? Это правильно. Думать очень полезно, только не долго. А почему Ваш муж, не знаю Вашего имени, молчит как живая скульптура на Рамбле.
Его зовут Никита, опередила я мужа. Я предлагаю пятьдесят.
Халда застыла с открытым ртом, она, наверное, подумала, что ослышалась. Через секунду она обмякла.
Ну да, сказала она очень грустно, со слезами в голосе, я, наверное, очень плохо выгляжу, я, конечно, понимаю, возраст и всё такое, она подпёрла голову рукой и замолчала.
Мы с Никитой смотрели на неё и не могли сдержать восхищения. Вот это класс! Никита просто наслаждался. Я поняла, что мы отсюда не уйдём никогда.
Ну, Мадам Халда, Вы не расстраивайтесь, я согласна на шестьдесят.
Халда подняла на меня глаза и я увидела в них такую тоску, что мне стало не по себе, я почувствовала себя инквизитором Торквемадой.
Никита явно ждал продолжения, он его предвкушал. И дождался.
Господа, вы были когда-нибудь в Одессе?
Не приходилось, Никита включил свой «компьютер», память у него отменная.
Это город моего детства, я в нём родилась. Между прочим, вы не поверите, своей жизнью я обязана вашему Сталину. Я вас удивила? Хотя вы слишком молоды, откуда вам знать? А, кстати, вы любите Сталина?
Конечно, нет, говорила только я, Никита замер, он записывал всё на свою мозговую ленту. Она у него бесконечная, как только в черепе помещается.
Конечно, нет, говорила только я, Никита замер, он записывал всё на свою мозговую ленту. Она у него бесконечная, как только в черепе помещается.
Я тоже, очень. Он стёр в «пыль» моих родителей, но против правды не попрёшь. Я живу только благодаря ему. Моя мамочка не хотела меня рожать. Папочку забрали в чеку, она осталась одна, к тому же жена врага народа. Добрые соседи настучали, куда надо, и мамочке сказали, что, если она сделает аборт, её посадят в тюрьму. Она родила и её-таки всё равно посадили в тюрьму. Сталин запретил всем женщинам аборты. Война унесла тьму тьмущую народа и ему были нужны крепостные.
Тут Халда как будто встрепенулась, на лице появилась знакомая улыбка.
Меня спас мой любимый Мося. Вообще-то его зовут Михель, он испанец. Он взял меня с собой в Испанию, когда начались послабления. Мосю вывезли из Испании ребёнком, когда там была гражданская война. Что-то я разболталась, вам это не интересно. Это никому не интересно. Молодой человек, я дарю Вам эту шаль. Только не берите в голову, я абсолютно нормальная. Просто, Вы подарите её Вашей жене. Подарки должен делать мужчина. Мне будет приятно, запомните тётю Халду.
Спасибо большое, мы Вас никогда не забудем.
Халда махнула рукой.
Вот это лишнее, я что, буду теперь всё время икать?
Мы засмеялись. Попрощавшись с этой замечательной женщиной, мы прошли к соседнему прилавку и обратились к продавцу, седому и колоритному испанцу, настоящему идальго.
Скажите, а что это за женщина торгует рядом с Вами?
Так это же Халда Голд, «золотая Халда», она сидит тут уже двадцать с лишним лет, с тех пор, как умер её муж, но она всем говорит, что он жив, она живёт в своём мире и там все живы. Она очень богата и ни в чём не нуждается. Правда, она парализована, не ходит. Её сын каждый день привозит сюда. Она всё раздаёт даром, но берёт за это только одно беседу. Вас она ещё пощадила. Бывало, что люди, которые ей не особенно симпатичны, падали в обморок, такой у неё острый язык. Признаться, мы так к ней привыкли, что не знаем, что будем делать без неё, если что.
* * * * *
Сидя в соседней кафешке, мы время от времени принимались смеяться. Окружающие, наверное, думали, что мы не в себе, смеёмся без причины. Но причина была, я смотрела на Никиту и чувствовала, что он почти счастлив, я ощущала кураж, который он поймал, я узнавала зуд, проснувшийся в нём, когда замысел начинал обретать конкретные очертания в образах и характерах, которые он перенесёт на сцену.
Никита не сразу стал режиссёром. По образованию он технарь, закончил Химико-технологический Институт, но уже там проявилось его сильнейшее гуманитарное начало. В годы застоя он фанатично занимался «самиздатом», на оборудовании института он с друзьями нелегально издавал запрещённых писателей, особенно любил обоих Ерофеевых, был с ними знаком. Они его любили, но как-то свысока. Он сам себя так поставил, Никита преклонялся перед ними, себя считал бездарным. Мне с большим трудом удавалось внушить ему мысль о его самоуникальности. И это были не пустые слова. Его «Баллада о сперме» до сих пор ждёт своего издателя. Мне было обидно за него, в присутствии «метров» диссидентов он выглядел мальчиком на подхвате.
Именно Никита познакомил меня с Ерофеевыми. С автором «Московской красавицы» мы встретились после встречи с авторами знаменитого сборника «Метрополь» в одном из клубов на окраине Москвы. Ерофеев очень сильно заикался и слушать его было трудновато, даже не помню, о чём он говорил. Очаровал же меня поэт Евгений Рейн, огромный, колоритный и очень по-мужски красивый мужчина, я не особо пристрастна к поэзии, но его я слушала, как завороженная, у него была абсолютно не советская внешность.
Ерофеев появился со своей очередной женой, иностранкой. Никита представил меня как переводчицу с французского, что было неправдой, мой уровень французского позволял переводить что-либо только со словарём. Тем не менее, Никита предложил меня Ерофееву как потенциальную переводчицу, ни много ни мало, романа Маркиза де Сада, что было чистой профанацией. Всем это было ясно, но все делали вид, что это вполне возможно.
Просто Никита хотел хоть чем-то быть полезен «гению», он так считал на полном серьёзе. Я тогда почувствовала, что Никита не должен так унижаться. «Московскую красавицу» я потом прочла, но, хоть убейте, ничего не помню.
А вот Венедикт Ерофеев это совсем другой персонаж. Когда Никита предложил мне съездить к нему домой, мне было всё равно, с мужем я готова была ехать куда угодно.