Из уст в уста, из глаз да в выгребную яму, ты была и не смела не существовать.
Когда листья пошатнулись, когда усомнились, развязавшись и приготовившись влезть в петлю, смотрели, ты была с ними, смела быть.
Ты видела выход, видела вход в бесконечность, и видела Богиню, и она была прекрасна.
Среди рассветов, среди рос и поднебесных трав.
Посреди дикого запущенного леса, папоротников древних посреди, была Богиня.
Она не смеет сметь, а мы не смеем думать, только слушать в никуда.
По старому прогнившему сараю, да к жалкой собаке.
Лился и струился долговязый ветер бурь, ветер страха и безобразных карликов на велосипедах.
Посреди маковых долин, посреди мхов и мерзких клещей, насекомых.
В глубине недр, в высоте высот, словно тигр запоздалый, что не смел ходить уже сегодня, по высоте и в начало самое.
Была и ты там, была в стороне, Женщина.
Не смела не быть, и не стать не смела.
Хотела уподобиться Богине, хотела подражать ей.
Но гордыня обманула тебя, она всегда тебя обманывала, и навсегда.
Расправь плечи, упади глубоко, и будь поглощена червями и адом, встреть вечность, без мук, и покорно.
Песня 4.
Осела, Женщина, задумалась глубоко на сколько могла, в приватной позе кулак коснулся ее могучего подбородка.
Слабость мысли стала одолевать ее гнилой разум, глаголя нечистоты по всей округе, да по зову дикому.
Посрамлена память тогда становилась.
Сквозь темени каштанов, завихрения невозможностей наставали неумолимо.
Сквозь дебри светлых ветвей, да через кору заметных необдуманностей, приходил вновь великий смысл не того что нужно.
Около скал каменистых, непреступно мягких, да с лихой завистью навсегда вечных, наступал свет завитой и превосходный.
Перед злым ветром, растворялся космический необдуманный путь, и длился.
С задором подхватывал он Женщину, и приводил в неистовое уныние, без всякой причины, но все так же нелепо.
В то время, когда космические ежи, обуздав космические просторы, словно дыра в полу, проносились над нашими головами и проклинали все на свете.
В то же самое время, когда комические качели бросали тебя повыше и в самый низ.
И в то время, когда, не подходя по всем параметрам, равно как и по одному из них, выливалось безумие и страх на светлую ладонь пропащего мирского равноденствия.
Однажды и к нам придут летучие коровы.
Однажды, забрав нас подальше, затронут они все самые яркие смыслы, и самые бессмысленно запоздавшие темы.
Да разного рода судеб, да при полной человеческой беспомощности, не оставят нас летучие коровы, смысл есть.
А во время всеобщей смуты, когда тягота не в радость станет, да уберегут они нас, и песни твои, о безумная Женщина.
Песня 5
Однажды возвестив обо мне, при теплом парном сеянном песке, криком сиплым, жутким до тошноты, ты снова приходила.
В истерике волосы рвала, безумная Женщина.
Жажда становилась сильна к обеду, а к утру и как положено вытекало в пустые мысли.
К вечеру, как и сказано было, превратилось в икоту забавную.
К ночи жадной до безобразия, в поту и слизи, было уже как никогда поздно и как иногда слишком рано, чтобы в нигде уже, да и по ныне.
А не всегда становилось, да так сложно, что по самые уши, да под самый потолок веревкой без нужды и без мыла банного.
Во всем настолько, что в час всеобщий, уже никто не смел шутить, только платки серых цветов, мокли и распылялись спорами грибов.
Но все же по ныне, именно с сегодняшнего дня, становилось не так как ты хотела, безумная Женщина.
Ты сказала «почему», и внезапно с тобой жизнь случилась.
Нелепая муха, несчастный случай червь и зомби.
Под самым потолком, все так же без нужды, ты качалась словно на качелях, и неминуемо это вело тебя к жизни.
Болтовня не имела смысла
Самые несчастные диалоги о том, смысла не имели.
Сладко глотала каждый кубик воздуха, глаза слезились от радости неминуемо надвигающейся жизни.
Плыви как осуждение, словно необходимо теперь до конца.
Несись как морфий по вене, да и ладно, да и будет нам
Обузданные высоты потолочные, да несправедливо белые углы паутин, безуспешно захваченные, покорила ты, Женщина.
Не помня о мраке, лишь забыв о свете, вылитом на нас так несказанно, живой становилась ты.
В преддверии конца и края, в ожидании будничного пряника, в наследии и остатках, живой становилась ты.
В окружении лилий, цветов всяких попарно, обрекла на вечную жизнь сама себя ты, или фатум.
В окружении лилий, цветов всяких попарно, обрекла на вечную жизнь сама себя ты, или фатум.
Откуда знала ты что будет, кто такое тебе сказал?
С превеликим сожалением, сожалела ты о содеянном.
Как могла ты помыслить об этом, кто нам сказал.
Не залить смехом минувшим, ту страшную жизнь которая с тобой случилась, не заткнуть.
Ты так прекрасна в своем белом летнем сарафане, о безумная Женщина.
Так легки твои помыслы, так убиты твои вены.
Под лекарствами счастья, словно нас кто-то звал, мы смогли.
Весенний луг принял тебя такой какая ты была, пока на могильных холмах, цветы наливались майским солнцем, глухая ирония нас.
Водевиль приуроченный к твоей внезапной жизни.
Пригласила меня на танец живая безумная Женщина, и сказала «почему».
Но я не знаю.
И смысла нет знать, потому как в искрах яд был, в количестве преступном, да по краям.
Часы остановились, ровно в минуту твоей жизни, знак или жуткий случай.
Благоухание июльской расплаты, запах сентябрьских потерь.
Ноябрьский дождь, или лютый холод, до отупения настоящего декабря.
Пастушьей сумкой катилась ты по снегам к вечным жизням, не одним, и не по многу, но зато настолько наверняка, насколько это было допустимо.
Пришло твое время, но не сразу.
Пришло твое время, но совсем не вовремя, и не из той стороны.
Пришло время, не совсем, да и не так как нам того хотелось.
И сделав выбор к жизни, взметнулась к побелке.
Королева потолка теперь, навсегда владычица серых чугунных труб туда и обратно, до краев.
Так не стесняйся, не бойся же, принимай.
Принимай и делись, сей по миру.
И не говори почему
Ибо я не знаю, и не смею знать.
Песня 6
Смысл ее свободы заключался в намеренном мочеиспускании сквозь уши.
Мысли ее страхов ограничивались лишь органами восприятия, сугубо субъективными и недобровольными.
Она не была Плутархом или Аристотелем, а я не был ее Джон Конором.
Свобода ее заключалась в неспешном покачивании цветка на ветру.
Несовершенная, с изъянами, такая настоящая.
А вспомни как небо тебе светило как раз.
Вспомни как потусторонние голоса манили тебя и песни пели, словно сирены, что корабли поджидали в камнях.
Сможешь ли ты забыть этих котов в маленьких очках?
И их глупые вопросы?
Я так и знал
Тогда забудь этот ноябрь холодный, как скользкая рыба.
Забудь криков страдания, и разудалых клоунов цветастых злобные улыбки и заманивания ладонью.
Забудь тот черный хлеб нарезной по половине килограмма, что смел когда-то взойти колосьями на враждебной земле с удобрениями.
Когда реки высохнут, а моря превратятся в выжженные пустыни, словно пейзажи далеких мертвых планет.
Когда тьма затянет твое любимое небо, что свет тебе давала, Женщина.
Не стань столь же дешева, как слова все, и эти, впрочем.
Не стань так же слепа и неподкупна, как серые лачуги, те что за поворотом улицы.
А надень латексный сарафан, и сформируй новый смысл.
Разорвись ярко, и мощно, как новая звезда, вкрапление ничтожного в бесконечность.
Вражды забудь несметные богатства словно сны.
И будь как есть, Женщина, как смела быть ты тогда и ранее, и во все времена не наступившие.
Тогда дьявольскими помыслами наберись.
Окрепни жуткими мыслями, и ступай, ведь ноги твои тверды, словно кипарисы.
Отождествляй в то время себя ни то водой, ни то воздухом свежим, но не испытай страха.
Не ведай жуткого чувства перед бесконечностью, ибо она и есть мы, и есть та мысль, которой мы посмели стать.
Скользи.
Песня 7.
Ах вот вы где, мерзкие черви земляные.
Вот вы где, поползни серые.
Между слоями затаились, под пролежнями копошитесь.
Заткнулись в самые закрома гнойные.
Залезли в ледяные души шершавые, и остались там надолго.
Уткнулись обоими концами, и вожделеете сами себя.
Забились поглубже, да пошустрее, и в подлости самые, как радуги черно-белые.
Устроили протесты, и свились в комки сладострастием своим.
Под музыку лязга оружейных затворов, под визг пропащих кошек.
Вели меня через дороги пыльные, наверняка стылые.
Вели через броды некогда мелкие, а теперь и поныне и вовсе необъятно перпендикулярные.
В свете и тьме, да по матовому краю изгороди поднебесной.
В лучах ярких закатов империй, совсем молодых.
Рассказывали о героях событий давно прошедших, но еще по-прежнему таких близких и нелепых, не виновата в них Женщина была.