Цемус, я уже понял. Сегодня плел про какие-то ржавые шкатулки. Все равно цвиркать!
Ладно. Не хочу, чтобы тебя искали. Так что, Ри, пойдем со мной.
Айда, согласился Ри. А когда фриштыкать? И кто баландер?
О, еда тут больше эстетическая категория, вкусы тоже постепенно забываются. Но не бойся, сил не лишишься.
Ри расхохотался:
Чудно тут у вас!
Кардиограмма
Глаза ее были открыты, открыты уже давно, и, как бы она не пыталась, не удавалось ни закрыть их, ни даже моргнуть. Она лежала на спине, а над ней нависал белый туман, слишком плотный, чтобы быть настоящим. К тому же у тумана было лицо лицо спящего. Из тонких щелочек полузакрытых глаз сочился свет, из ноздрей вырывались миниатюрные облачка, свидетельствующие о равномерном дыхании.
Картина эта ее не умиротворяла, напротив, раздражала.
Это несправедливо! наконец воскликнула она. Ты спишь, а я даже глаз сомкнуть не могу!
Туман встрепенулся, словно бы все это время ждал, когда она заговорит, открыл заспанные глаза. Они были ярко-голубыми, а вместо зрачков кругляшки солнца.
Что? Повтори, пожалуйста! Туман зевнул.
Несправедливо! повторила она, все еще лежа на спине. Странно, но подняться или поменять положение ей в голову не приходило, словно бы такого в принципе быть не могло.
Понял-понял, кивнул туман. Придумай заглавие своей жизни, и сможешь закрыть глаза.
Это что, условие? неохотно догадалась она.
Если хочешь.
Ясно, поймав себя на знакомом ощущении, будто бы съезжает по высокой горе вниз, она вздохнула. Пусть это будет «кардиограмма».
Кардиограмма? переспросил туман.
Да. Очень похоже.
Вовсе не похоже. Если сопоставить с твоей прожитой жизнью, вниз ты съезжала гораздо чаще, чем поднималась наверх. Это не кардиограмма. Туман опять зевнул. Не подходит. Он подмигнул ярко-голубым глазом.
Очень даже подходит! заупрямилась она.
Ну разве что кардиограмма больного человека В уступке тумана сквозила явная жалость.
Позволь мне закрыть глаза. Это все, о чем я прошу.
Это слишком много для того, кто не выполнил условие договора, проговорил туман мягко. Разве что
Что? ей очень хотелось закрыть глаза.
Разве что ты признаешь себя больной?
Признать себя больной? И все? не поняла она.
Да. Туман прищурился. И все.
Да пожалуйста. Только какой в этом смысл?
Жизни, подобные твоей, изобилуют как бы это сказать помягче жалобами, претензиями. Поверь, эдакого добра у нас целые склады. Если ты признаешь себя невменяемой или больной, объем жалоб станет немного меньше. Я понятно излагаю свою мысль? Туман расплылся в вежливой улыбке.
То есть Мысль для нее была слишком большой и целиком не умещалась в сознание. К тому же за ней следовала нескончаемая вереница других мыслей. А ей хотелось только одного: закрыть глаза.
То есть, если другими словами, никто ни в чем не виноват. Никто не делал твою жизнь невыносимой кроме, конечно, тебя самой.
Вот это да! перебила она, А как же Как же от возмущения слова рассыпались. А как же все эти жестокие люди, которые меня окружали на протяжении всей жизни? Они причиняли душе моей боль, и в конце концов сделали ее бесчувственной, и потому равнодушной! Разве это не они больны?
Туман тяжело вздохнул, выпустив несколько клубов себя же самого:
С ними отдельный разговор. Они к тебе не имеют никакого отношения.
Что? То есть, как это не имеют? Они были моими
Да-да: любимыми, родными Он не дал ей закончить. Ну и что, мало ли на свете дурного? Вопрос риторический, конечно. И нет разницы, кем оно тебе приходилось. Но люди ведь могут выбирать: оставаться рядом, как радиацию впитывая в себя эту тьму, или уйти. Если они выбирают первое, четко осознавая последствия своего выбора, мы тут ни причем, увы. Это мало кто понимает. В основном, туман поморщился, пишут жалобы Ну так что? продолжил он бодро. Удаляем жалобы? Признаем себя ответственной? Виновной и больной?
Мысль для нее все еще была огромной и все еще не умещалась в голове.
Подумай-подумай, времени у нас много, а потом хоть вечный тихий час.
Не хочу больше думать, хочу спать. Что надо подписать?
Да, собственно, ничего. Признать только.
Да, собственно, ничего. Признать только.
Хорошо, признаю.
Дальше, осклабился туман.
Я признаю себя ответственной за неудачи собственной жизни.
Вот и славно.
Туман рассеялся, и на лицо ее с небес посыпался легкий пух. Приятная мелодия заскользила в пространстве. Она закрыла глаза и тотчас уснула.
Глава 5.
Пятый угол
Он вошел в гостиную и зажмурился: потолок подпирали колонны, по углам таились многочисленные керамические вазы с причудливой росписью, стены украшала фресковая живопись. От охотничьих сцен, перемежающихся сценами свирепых баталий, рябило в глазах. В интерьере замок никогда не повторялся. Игнорировать его меняющуюся обстановку человеку с фиолетовыми глазами сперва удавалось редко, однако со временем ежедневный архитектурный калейдоскоп стал для него делом привычным.
В дверях появился дворецкий с амфорой в руках.
Ранняя античность, констатировал человек с фиолетовыми глазами.
Вина? лукаво подмигнул дворецкий.
Тебе бы больше подошел хитон.
Вы же знаете, не положено. Присаживайтесь. Дворецкий указал на скамейку, стоящую у стены. К скамейке был приставлен низкий трапециевидный стол на трех ножках в виде звериных лап.
Человек с фиолетовыми глазами приглашение принял.
Я тут подумал проговорил он тихо. Как обращаться к тому, у кого нет имени?
Дворецкий начал наливать вино в хрустальный бокал.
Может, все дело в этом? У меня больше нет имени. Для других я будто бы уже исчез, все забыли, как меня звали когда-то.
Стараясь скрыть удивление и немного подумать над ответом, дворецкий откашлялся. Отвечать вопросом на вопрос или вовсе не отвечать ему тоже было не положено.
Вы не первый, кто лишился имени целиком, начал он неуверенно, подбирая в уме продолжение. До вас были другие. Должны были быть другие! И это должно что-нибудь значить.
Дворецкий с важным видом подал наполненный бокал человеку с фиолетовыми глазами.
Да-да, конечно. Тот махнул рукой в его сторону, жадными глотками отпивая хмельную жидкость. О том, что жидкость была хмельной, оставалось только догадываться. Проверить было нельзя: хмель в голову не ударял. Все вы твердите одно и то же. Одна и та же пустая риторика. Знаю, выслушивать меня твоя работа. И ты получил ее, как и я свою не по желанию, но
Тут человек с фиолетовыми глазами задумался. Можно ли утверждать, что свою работу он получил не по желанию? Наверное, можно, ведь он ничего не знал о ней прежде. Но если бы знал, разве не пожелал бы именно ее, главную должность?
Дворецкий ждал.
Ладно. Забудь. Я ухожу. Человек с фиолетовыми глазами резко поднялся с места и быстрым шагом направился к выходу.
Квесс взял допитый им бокал, приблизил к лицу, потянул носом запаха не было. Вино еще оставалось на дне амфоры, но пробовать его у Квесса желания не нашлось. Человек с фиолетовыми глазами вышел за дверь. Сегодня за ней его ждала Ида.
Привет, с улыбкой проговорила девушка.
Он не был смущен, лишь раздосадован:
Разве тебе не положено быть на месте?
Я заходила к тебе в гости. Вчера.
«В гости»! недовольно повторил он. Тебе известны часы приема.
Я не по работе.
Зачем тогда?
Девушка провела ладонью по его щеке.
Он отвел ее руку:
Твои действия лишены смысла. Знаешь об этом?
Не хочу знать! Я ведь люблю тебя, Аид!
Это невозможно. И не называй меня этим именем. Оно не мое.
Знаю. Но у человека должно быть имя.
Интересно. Подслушивать чужие разговоры в твои обязанности, насколько я помню, не входило.
Подслушивать? Я не подслушивала, растерялась Ида. Ты, наверное, тоже думал об этом?
Да. И совсем недавно. Так почему у человека должно быть имя? Может, ты знаешь? Человек с фиолетовыми глазами пошел вперед.
Имя делает видимым, ответила Ида почти сразу.
Видимым? По-твоему, я невидимка?
Ида поравнялась с ним:
Да. Для остальных ты невидимка, но я тебя вижу. Вижу, потому что люблю.
Эти твои слова тоже лишены смысла.
Они шли рядом, но не касались друг друга даже краями одежды.
Ида грустно улыбнулась:
Почему?
Ты сама знаешь. Это невозможно. Перестань вести себя так, будто смерти не было. Здесь все иначе
Разве? Ида остановилась, заставив остановиться и человека с фиолетовыми глазами: