Волна и камень - Илона Якимова


Волна и камень


Илона Якимова

Алексей Гамзов

не так различны меж собой.

А. С. Пушкин

Дизайнер обложки Анна Тимушкина

Фотограф Нина Архипова


© Илона Якимова, 2020

© Алексей Гамзов, 2020

© Анна Тимушкина, дизайн обложки, 2020

© Нина Архипова, фотографии, 2020


ПРОЛОГ

Лето тогда было сухим, и в разных местах курился дым от пожаров.

Королева затворилась в Плацентии в конце августа  верный знак, что сроки ее приближались. Тяжелеющее с каждым днем чрево носила она с гордостью, созревая сыном, которого так желал супруг, страна и она сама, потому что ребенок был для нее более, чем дитя  право царствовать. Первые месяцы она перенесла легко, но теперь вот началась дурнота по утрам, накопление воды к вечеру, не давала минуты отдыха ломота в спине. Анна казалась себе неповоротливой и некрасивой, нрав ее, без того не легкий, сделался, как шептались фрейлины, и вовсе несносен. Более всего королеву угнетала необходимость бездействия, затворничества, клетки  до самых родов. Она рвалась душою затеять праздник, охотиться, танцевать, цепко держать в руке весь змеиный клубок интриг двора и вместо того, почувствовав легкий пинок, положила руку под грудь. Над мутной Темзой в небе не показывалось ни облачка, летний зной изнурял землю.

 Еще чуть-чуть,  прошептала,  мой нетерпеливый принц. Уже совсем скоро.

По лужайке внизу, под окном, возле которого она сидела как бы в дремоте, неслись верхом ярко разодетые лорды, возгласами подбадривая собак. Глаза ее, темные, широко расставленные, чуть раскосые, следили за ними неотрывно.

Младенец вновь повернулся, и мать ощутила пинок под сердце.


***

Лето тогда было сухим, и горели леса, села горели, пожженные татарами, отправлявшимися на Рязань. Великий князь призвал братьев своих, да бояр, да еще людей направил в помощь рязанскому воеводе. При селе Беззубове татары были разбиты, и прогнаны, и без промедления пошли прочь из русской земли. Одно неотвязно смущало умы и сердца. Тогда же, двадцать четвертого августа года тысяча пятьсот тридцать третьего, было на небе знамение на солнце. В первом часу дня верх его стал как будто немного срезан, и затем стало солнце убывать и уменьшилось до трети, стало как ладья, и только к пятому часу пополудни солнце прибыло и стало прежним; на небе же было светло и безоблачно. Люди, размышляя о виденном, говорили, что, верно, будет изменение какое-то в государстве.

Великий же князь Василий Иванович из села Коломенского, от военной ставки, пошел на Москву, и, придя в столицу, отпустил братьев по их уделам. А сам собрался ехать в монастырь живоначальной Троицы и к преподобному чудотворцу Сергию-игумену. Там он с княгинею Еленою вместе и с детьми молился и память святого праздновал. Оттуда, от Троицы, повлеклись в вотчину свою, Волок Ламский, тешиться охотою. Однако до Волока Князь Василий не доехал  начал недомогать.

Появилась в паху, на сгибе, маленькая болячка, с пшеничное зернышко, цветом багрова, и за малое время разрослась, так, что стало трудно ходить. Но погода удалась в тот вторник, и государь приказал на охоту. Позже, как прибыли после полудня в Колпь, расхворался совсем. И вечером на пиру уже едва сидел. С той поры к столу не выходил, ел понемногу в постели, а лекари Фефил Кроткий да Николай Люев прикладывали к болячке то печеный лук, то пшеничную муку с пресным мёдом. Позже на носилках снесли великого князя в Москву через Волок Ламский и Воробьевы горы, то и дело останавливаясь. Болезнь же князь повелел держать в тайне, так как было тогда в Москве много иноземных гостей и послов.

Государев изъян об эту пору источал до полуведра гноя в день, боль была мучительной. Василий уж не мог есть, с боку на бок переворачивался только с помощью слуг. Въехав в город через Боровицкие ворота и помолившись в храме, приказал нести себя в палаты, надиктовал духовную грамоту дьяку Путятину  и возлёг на одр.

Потянулись в палаты к государю и родичи его, и все его бояре, и духовенство с митрополитом во главе. Василий изнемог до крайности, и боли теперь не чувствовал. Запах от раны шел тяжелый, сочилась из нее липкая жидкость.

Предвидя близкий конец, государь возгласил: «Аллилуйя! Как Господу угодно, так и свершается». Приказал старцу своему Мисаилу Сукину и отцу своему духовному Алексию готовить его к постригу в иноки, так как хотел умереть монахом и избавиться от грехов земных. А ночью, незадолго до конца, сказал царь привести старшего сына, Иоанна Васильевича, которому сравнялось три года. Снял с себя крест Петра-чудотворца, и, приложив оный ко лбу маленького Ивана, благословил.

И потом перестал он языком владеть и правой рукой. Так что один боярин, что случился рядом, по имени Михаил Юрьевич, подымал княжескую руку и его крестил, и молился вместо него.

Князь великий отходил, и спешили постричь его. И только свершили обряд  отлетела душа государева. Говорят, сию минуту не стало смрада и горница наполнилась благоуханием. Узнав о смерти Князя, плакали бояре, плакал весь народ и самая земля  так, что от стенаний не слышно было колокольного звона

***

Едва же на Востоке завершилась одна жизнь, на Западе началась другая.

К явлению принца Уэльского все было готово еще по лету. Королеву уложили на громадное родильное ложе. Эскиз колыбели был поручен самому Гольбейну, в канцеляриях лежали письма, уведомляющие чужие дворы о рождении наследника, курьеры, все в нетерпении, напоминали свору гончих на привязи. Будущие родственники и родственницы ссорились, скандаля о сладком будущем, покуда королева мучилась в родовых схватках, и тонкое лицо ее пленкой покрывал липкий, тяжелый пот. Иностранные послы планировали званые вечера в честь рождения принца Тюдора  принца, непременно, Господи, принца, ибо Англии жизненно нужен был мальчишка, продолжающий собою дерзкую по норову, но невеликую по длительности династию. И более всего он нужен был нетерпеливому, алчному, яростному «доброму королю Гарри», которого, ей-ей, никто при жизни в здравом уме не назвал бы добрым. Сорокадвухлетний рыжеволосый гигант, великий правитель, скверный человек, он сию минуту становился отцом не в первый раз, но тут-то уж был убежден, что точно не промахнется.

Ведь астрологи их так в этом уверили, царственную чету, но кроме астрологов  вещее сердце Анны и неистовое желание Генриха иметь сына. Да и могло ли быть иначе? Столько трудов, столько препон, терний столько пройдено королевой, столько раз король скорбел по умершим своим мальчикам


Но солнце в небе над Гринвичем в августе стояло словно бы лодкой, светя лишь нижней половиною диска, стояло долго, не померкнув и ввечеру, и это видели многие. И вредоносная эта ладья, принесшая великую печаль в восточные дикие земли, привлекла с собою на запад не смерть, но гибельный обман. Седьмого сентября в Гринвиче Англия обманулась вся  от нетерпеливого короля до лондонского последнего угольщика. Ошиблись пушкари, прибравшие чрезмерный запас пороху для праздничной пальбы, ошиблись ювелиры, портные и золотошвеи, мастерившие колыбель и приданое, ошиблись Говарды, уже делившие места при дворе, ошибся король, навсегда рассорившийся со Святым престолом Петра  и в гневе отменивший его, он, наш бедный король Генрих, но горше прочих, страшнее прочих ошиблась страстная королева  и роковая ошибка эта стоила ей всего: любви, власти, брака, самой жизни.

Ибо королева родила дочь.

ЧАСТЬ 1. ИСХОД

Мир ловил меня, но не поймал.

Григорий Сковорода

Глава 1. Покушение на святое

От сотворения мира лето 7050-е

(от Рождества Христова 1542-е), января месяца 2-й день, Москва


Бежали без огней. Черные фигуры мелькали мимо проулков по кривым улицам, еле уловимые досужему глазу в ночной темноте. Только снег высвечивал то там, то здесь мельтешащие тени, да хором и вразнобой поскрипывали сотни ног: «хрухрухру». В безлунную пору января, в часы меж волка и собаки, в самое глухое время, когда уж давно все добрые люди разбрелись по опочивальням, а первая молитва еще нескоро, отряды князя Шуйского по прозвищу Немой спешили взять власть.

Лились не наобум: все наперед было схвачено, куплено, улажено. Калитки услужливо приоткрыты, языки колоколов  приторочены вервиями. Пока хвосты вотчинной дружины еще извивались по утоптанному снегу мостовых, голова чудовища, пришедшего покуситься на святое  на помазанного богом правителя, двенадцатилетнего Иоанна Васильевича  окружала палаты великого князя.

Тихо, как во сне, и слаженно, будто красные злые муравьи, окружили  и бросились. Глухие удары, звяканье кирок и ломов, скрежет отдираемого от дерева железа  и вверх по лестницам. Узко дружинникам  в затылок друг другу продавливаются они к покоям малолетнего Иоанна. Навстречу им выскакивают, давят вниз, хрипят и валятся под короткими ударами клинков рынды великого князя и личная охрана опекуна правящего отрока, князя Бельского.

Дальше