Далекий койот снова принимается выть, и на этот раз ему отвечает паровозный гудок. Я вновь натягиваю носки и туфли и поднимаюсь, вглядываясь за край полянки.
Поезд все ближе, он гремит и стучит мне навстречу: ЧУХ-чух-чух-чух, ЧУХ-чух-чух-чух, ЧУХ-чух-чух-чух
Вытерев руки об одежду, я шагаю к железной дороге и останавливаюсь, не дойдя нескольких ярдов. И вновь паровозный гудок:
ТУ-ТУ-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У
Из-за поворота вырывается огромный паровоз и проносится мимо меня. Его громада настолько близко, что меня буквально сбивает с ног воздушной волной. За ним несутся клубы дыма, повисая над вагонами толстым черным шлейфом. Его образ, звук, запах все меня ошеломляет. Застыв, я смотрю, как мимо просвистывает с полдюжины платформ, вроде бы на них высятся фургоны, хотя толком не разберешь луна как раз зашла за тучу.
Я выхожу из оцепенения. В поезде люди. Какая разница, куда он идет: в любом случае прочь от койотов и в сторону жилья, еды, а то и работы. А вдруг это мой обратный билет до Итаки? У меня, конечно, ни гроша за душой, и едва ли мне будут рады. А даже если и будут, у меня теперь ни дома, ни практики
Мимо проносятся платформы, груженные чем-то вроде телефонных столбов. Я пытаюсь разглядеть, что последует за ними. На миг появляется луна и освещает голубоватым светом очередные грузовые вагоны.
Я припускаю что есть сил в том же направлении, что и поезд. Ноги скользят по гравию бежать по нему трудно, как по песку, и мне приходится наклоняться вперед. Я спотыкаюсь, падаю и пытаюсь восстановить равновесие, чтобы не попасть рукой или ногой под колеса.
Поднявшись, ускоряю бег и оглядываю вагоны: за что бы ухватиться? Первые же три вагона глухо заперты на замок. За ними вагоны для перевозки скота. Двери в них открыты, но оттуда торчат лошадиные хвосты. Картинка настолько странная, что я обращаю на нее внимание, даже мчась сломя голову неведомо где, вдоль движущегося поезда.
Я замедляю бег до трусцы и наконец останавливаюсь. Запыхавшись и почти потеряв надежду, оборачиваюсь. И вдруг вижу через три вагона открытую дверь.
И вновь бросаюсь вперед, считая проносящиеся мимо вагоны.
Один, два, три
Я хватаюсь за железный поручень и делаю рывок вверх. Удается зацепиться левой ногой, локтем и подбородком им я врезаюсь прямо в железную обшивку. Крепко держусь всеми тремя. Шум меня оглушает, нижняя челюсть ритмично бьется о железо. В ноздри ударяет запах то ли крови, то ли ржавчины: вот те на, может, я выбил зубы? Но тут до меня доходит, что это сущие пустяки на самом деле вся жизнь моя висит на волоске: я вот-вот выпаду из дверного проема, а правая нога метит под днище вагона. Уцепляюсь правой рукой за поручень, а левой за дощатый пол вагона, да так, что обдираю ногтями дерево. Удержаться становится все сложнее: подошвы у меня совсем не рифленые, и левая нога урывками скользит к двери. Правая же болтается уже совсем под поездом судя по всему, мне светит остаться без ноги. Я мысленно с ней прощаюсь, зажмуриваю глаза и стискиваю зубы.
Проходит несколько мгновений и я понимаю, что все еще цел. Открываю глаза и прикидываю, что бы еще сделать. Выбор небогат, а поскольку, спрыгнув с поезда, я непременно попаду под него, я считаю до трех и из последних сил делаю рывок вверх. О чудо мне удается перебросить левое колено через край. И вот, орудуя ступней, коленом, подбородком, локтем и ногтями, я забираюсь наконец внутрь вагона и падаю на пол. Падаю, тяжело пыхтя и совершенно выбившись из сил.
Но тут же, заприметив тусклый огонек, приподнимаюсь на локте.
На мешках из грубой рогожи сидят четверо и играют в карты при свете керосиновой лампы. Один из них, морщинистый старик с ввалившимися, заросшими щетиной щеками, припал губами к глиняному кувшину и от удивления, похоже, забыл его опустить. Наконец, отняв кувшин от губ, он вытирает их рукавом.
Ну-ка, ну-ка, медленно произносит он. Что это у нас там?
Двое его спутников сидят не шелохнувшись и глядят на меня, не выпуская карт из рук. Четвертый встает и направляется прямо ко мне.
Это здоровенный детина с густой черной бородой. Одет он в какую-то несусветную рванину, а из полей его шляпы кто-то явно выкусил изрядный кусок. Я с трудом поднимаюсь на ноги и отступаю, но тут же понимаю, что дальше идти некуда. Оглянувшись, обнаруживаю, что за мной один из многочисленных рулонов брезента.
Когда я поворачиваюсь обратно, он уже дышит мне прямо в лицо алкоголем.
У нас в поезде нет места для бродяг, братишка. Так что убирайся-ка откуда пришел.
Эй, постой, Черныш, говорит старик с кувшином. А то сейчас натворишь тут делов.
Ничего не натворю, отвечает Черныш, хватая меня за воротник. Я бью его по руке. Он тянется ко мне другой, и я замахиваюсь, чтобы ему помешать. Когда наши руки сталкиваются в воздухе, слышится хруст костей.
О-хо-хо, кудахчет старик. Ты бы полегче, парнишка. Не лез бы ты к Чернышу.
А по-моему, это Черныш ко мне лезет, кричу я, блокируя очередной удар.
Черныш делает выпад. Я валюсь на брезент, но не успеваю удариться головой, как он уже тянет меня обратно. Миг спустя моя правая рука заломлена за спину, ноги свисают из открытой двери вагона, а перед глазами мелькают стволы деревьев.
Черныш, сердится старик, Черныш, оставь его в покое! Оставь в покое, кому говорю! И втяни обратно в вагон.
Теперь Черныш заламывает мне руку уже за загривок и как следует встряхивает.
Черныш, кому я сказал! кричит старик. Зачем нам неприятности? Оставь его в покое.
Черныш свешивает меня из вагона еще чуть пониже, потом разворачивает и швыряет на брезент. Вернувшись к своим товарищам, он хватает глиняный кувшин, перелезает, минуя меня, через брезентовый рулон и забирается в дальний угол вагона. Не отводя от него глаз, я потираю вывернутую руку.
Не огорчайся, малыш! обращается ко мне старик. Такая уж у Черныша работа выбрасывать людей из поезда, и он давненько этим не занимался. Иди сюда, добавляет он, похлопывая по полу ладонью. Вот сюда.
Я снова кошусь на Черныша.
Иди-иди, повторяет старик. Не бойся. Черныш тебя больше не тронет. Правда, Черныш?
Черныш что-то мычит и отхлебывает из кувшина.
Я поднимаюсь и осторожно направляюсь к остальным.
Старик протягивает мне правую руку. Поколебавшись, я ее пожимаю.
Я Верблюд, представляется он. Это Грейди. Это Билл. А с Чернышом вы уже знакомы. Он улыбается беззубым ртом.
Здравствуйте, говорю я.
Грейди, принеси-ка нам обратно кувшин.
Грейди смотрит на меня в упор, но я выдерживаю его взгляд. Тогда он встает и молча направляется к Чернышу.
Верблюд с трудом поднимается на ноги, до того непослушные, что мне даже приходится подставить ему локоть. Поднявшись, он светит мне в лицо керосиновой лампой, разглядывает одежду словом, изучает от макушки до пят.
Вот, Черныш, говорил же я? сварливо кричит он. Это тебе не бродяга. Поди-ка сам взгляни. Почувствуй разницу.
Черныш фыркает, делает еще глоток и протягивает кувшин Грейди.
Верблюд косится на меня:
Так как, ты говоришь, тебя зовут?
Якоб Янковский.
Ты рыжий.
Я в курсе.
А ты откуда?
Я медлю. Что сказать, я из Нориджа или из Итаки? Интересно, что он хочет услышать: откуда я удрал или где мои корни?
Ниоткуда, отвечаю я.
Лицо Верблюда застывает. Он чуть покачивается на кривых ногах, и колеблющаяся лампа льет вокруг неровный свет.
Что-то натворил, малыш? Сбежал из тюряги?
Нет, отвечаю я. Ничего подобного.
Он щурится на меня еще некоторое время и затем кивает.
Тогда ладно. Не мое дело. А куда направляешься?
Не знаю.
Ищешь работу?
Да, сэр. Полагаю, что так.
Что ж, с каждым может случиться. А что можешь делать?
Да что угодно, отвечаю я.
Грейди приносит кувшин и отдает Верблюду. Тот обтирает горлышко рукавом и передает кувшин мне:
На вот, глотни.
Я, конечно, не раз баловался крепкими напитками, но самогон совсем другое дело. Он вспыхивает в груди и в голове адским огнем. Дыхание перехватывает, на глазах выступают слезы, но я пытаюсь не отводить от Верблюда взгляда, несмотря на то что легкие вот-вот сгорят изнутри.
Верблюд наблюдает за мной и медленно кивает.
Утром прибываем в Ютику. Я тебя отведу к Дядюшке Элу.
К кому? Куда?
Да к Алану Бункелю, Наиглавнейшему Управляющему, Властителю и Хозяину Всех Известных и Неизвестных Миров.
Должно быть, видок у меня озадаченный Верблюд снова беззубо усмехается.
Малыш, только не говори мне, что ты не понял.
Не понял чего? спрашиваю я.
Вот те на! орет он остальным. Представляете, мальчики, он и правда не понял!
Грейди и Билл ухмыляются. Только Чернышу не смешно. Он хмурится и надвигает шляпу на нос.
Верблюд поворачивается ко мне, прокашливается и медленно, смакуя каждое слово, начинает: