Жена его, тётя Шура, дородная женщина с красивой улыбкой и широченной косой, уложенной на голове «башенкой». Жили Михеевы зажиточно: большое хозяйство, полный двор живности, ухоженный огород. Зимой дядя Паша для всех жителей деревни валял сапоги из шерсти домашних овец. Словом, дом полная чаша. Одно плохо: не дал Бог детей этой семье.
Однажды тётка Шура заболела и попала в районную больницу на целый месяц. Для мужчины болезнь супруги калейдоскоп переживаний, настоящее испытание. В такие моменты невыносимо скулит душа мужская, ищет сочувствия и поддержки Дядя же Паша давно поглядывал на мою родную тётку Нюру: такая же дородная, покладистая, голосистая и добрая. Один изъян был у неё на лице на левой стороне нижнее веко как бы вывернуто наизнанку. Но стоило только заговорить с этой женщиной, как любой собеседник невольно попадал в тёплый поток её доброго нрава, обаяния и душевного тепла. И внешний изъян тети Нюры как-то переставал обращать на себя внимание, словно рассеивался
Тётка Нюша вечерами по обыкновению поливала свои стройные ухоженные грядки моркови и огурцов. В один из таких летних вечеров между редкими кольями Нюриного забора показалось напряженное лицо дяди Паши:
Нюр, подойди-ка на минутку
Тётка нерешительно оглянулась, торопливо бросила лейку в межу, и крадучись, словно вор, побежала к забору. Прижалась к толстым, кривым от старости, кольям, где страдающее лицо дяди Паши чудесным образом вдруг обрело надежду. Они недолго о чем-то шептались. И, неожиданно быстро, через задние огороды, через картофельное поле со всей своей страстью Нюша побежала, подобрав полы длинной юбки, напрямик в скупые объятия дяди Паши. Скрывшись во временно опустелом доме, долго оттуда не выходила. А когда, наконец, появилась, её нельзя было узнать: улыбалась как-то по-особенному таинственно. Волосы непослушно растрепались. Скромный платок предательски спустился с шеи на широкую Нюрину талию.
На протяжении всего месяца, пока болела жена дяди Паши, Нюша регулярно бегала к нему на краткие свидания, которые закончились беременностью моей тётки.
Вещий сон.
В тот день много работы было у дяди Паши. Пришёл домой уставшим очень поздно и, наскоро перекусив, уснул, как только голова коснулась подушки. Тревожной ночью приснился ему странный сон: идёт он босым по глубокому снегу, а над его головой вьётся стая воронов с человеческими лицами. Подходит дядя Паша к большой берёзе, а на ней во всём белом сидит женщина с распущенными волосами. Лица её не видно. Она пытается что-то сказать, а слов не слышно. Только горькие слёзы из глаз её капают, звонко ударяясь обо что-то металлическое. А вокруг берёзы вьётся вороньё, то разлетаясь в разные стороны, то вновь собираясь в густую стаю. И вдруг ясно услышал дядя Паша пронзительный женский возглас: «Спаси меня, Паша! Погибаю я!»
В холодном поту проснулся дядя Паша и поутру, не раздумывая, поехал в районную больницу к жене своей, терзаясь в дороге от нехороших предчувствий. Потом долго уговаривал главврача, чтобы отпустили жену домой долечиваться. И только после заверения, что лекарства принимать и уколы делать тетка Шура будет вовремя, её выписали домой, взяв полагающуюся в таких случаях расписку. Наступила осень с проливными холодными дождями, пронзительными ветрами и неудержимым листопадом. Птицы потянулись на юг в тёплые страны, и только самые стойкие оставались в родных местах.
Таким ранним холодным утром тётя Шура открыла крышку подполья, чтобы набрать семь мешков картошки на продажу. Муж дома не ночевал, гостил у брата в городе, пообещав жене вернуться часам к десяти. Электричества в деревне не было, время-то послевоенное. Женщина привычно поставила керосиновую лампу «Молния» на крышку подполья, чтобы впустить чуточку света в тесное помещение Случайно задев за платок, лампа, опрокинувшись, облила тётку Шуру керосином. По привычному ли русскому «авось», по трагическому ли стечению обстоятельств, но тяжелая крышка подполья не была закреплена петлями к полу. В одно мгновение она глухо захлопнулась над головой тётки. Несчастная женщина живым факелом металась по подполью, истошно крича и взывая о помощи. Случайно натолкнувшись на бочку с солеными огурцами, в отчаянии сунула голову в прохладный рассол, пытаясь сбить пламя. Но пропитанные керосином платок и кофточка продолжали гореть.
Как она выбралась из подпола, никто так никогда и не узнал. Но выскочив на террасу, тётка Шура метнулась к двери: хотела выбежать на улицу, где лежал только что выпавший первый снег. Огромный крюк на тяжелой двери избы не поддавался усилиям обезумевшей от боли женщины. Соседка же Шуры в это страшное время ожидала отёла коровы, и, услышав непонятный шум в доме Михеевых, всполошилась и подняла мужа. Они ворвались в избу, взломав ломом дверь. Только и могли что сделать: сбить пламя с женщины, бросив её страдающее тело на белый прозрачный снег.
Как она выбралась из подпола, никто так никогда и не узнал. Но выскочив на террасу, тётка Шура метнулась к двери: хотела выбежать на улицу, где лежал только что выпавший первый снег. Огромный крюк на тяжелой двери избы не поддавался усилиям обезумевшей от боли женщины. Соседка же Шуры в это страшное время ожидала отёла коровы, и, услышав непонятный шум в доме Михеевых, всполошилась и подняла мужа. Они ворвались в избу, взломав ломом дверь. Только и могли что сделать: сбить пламя с женщины, бросив её страдающее тело на белый прозрачный снег.
Недолго пролежала тётя Шура в районной больнице, после нескольких тяжёлых операций она скончалась. На похороны собралась вся деревня. Казалось, даже природа оплакивала несчастную женщину. За день до похорон была оттепель. Ночью подморозило, и деревья покрылись ледяными сосульками. Когда прощались с Михеевой Александрой, тополя плакали холодными стаявшими слезами.
Гроб с телом покойной вынесли из дома и поставили у крыльца на две табуретки. На крыльцо вышел подвыпивший муж покойной босиком, в галифе и нательной рубахе. Он молча подошёл к гробу и истошно закричал:
Не отдам никому!
Внезапным порывом бросился к гробу жены и в отчаянии стал поднимать покойницу, чем очень удивил и испугал своих односельчан. Мужики еле-еле оторвали его от тела усопшей и силой увели в дом.
Неделю дядя Паша пил, потом к весне, неожиданно для всех жителей деревни, продал дом и переехал в райцентр поближе к своей работе.
Такие разные судьбы.
Весна выдалась ранняя и солнечная. Высокое небо радовало своей голубизной, большие помятые сугробы, оседая, таяли на глазах. Проснувшиеся берёзы на пригорке набирались сил после зимней спячки и плакали на радость деревенской детворе. Через небольшие надрезы в стволе они набирали в бутылочки хрустальный берёзовый сок.
Весной тётя Нюша родила сына. Назвала Анатолием. Часто тихой грустью вспоминала она свою грешную и такую короткую историю любви к соседу Паше, который после смерти жены скоропостижно уехал жить в город, так и не попрощавшись с ней. В своей неразделённой, так и не растраченной женской любви, мучительно страдала по нему. Тосковала по своему не свершившемуся счастью и ждала его, ждала, даже когда дядя Паша не приехал посмотреть на своего новорожденного сына
Семья Гусенковых, где тётя Нюша была старшей, рано осиротела. Отец умер в сорок два года от рака желудка, оставив девятерых детей на плечах потрясённой горем жены. Как старшая дочь, Нюра во всем помогала своей матери. Сказать, что семье Гусенковых тяжело приходилось значит, ничего не сказать. Иногда казалось, что выдержать столько испытаний невозможно. Но дети подрастали, становились надёжными помощниками своей рано постаревшей матери. Жизнь Гусенковых постепенно налаживалась. И тут грянуло страшное известие: война Первым на фронт взяли Сергея, который попал в артиллерию. Воевать долго ему не пришлось: через месяц ожесточенных боёв их полк был окружён, и дядя Сергей попал в плен. Долгих двадцать лет он считался без вести пропавшим.
Когда в 1949 году родился я, именно в память о героическом дяде меня и нарекли Сергеем. А через двадцать лет после войны неожиданно в нашу деревню пришло письмо из Западной Германии от пропавшего без вести и чудесным образом найденного дяди Серёжи. Его потрясенная мать долго плакала над странным конвертом. Обезумев от счастья, что-то бессвязно бормоча, бесконечно целовала драгоценное письмо, словно вновь прижимала к материнской груди своего сына. Дрожали от слёз строчки, ворвавшиеся внезапно в дом Гусенковых светлой надеждой. То письмо и фотографию ещё долго перечитывала и пересматривала вся удивлённая событием деревня: на снимке был запечатлён дядя Сергей и его двое детей, мальчик и девочка. Но больше всего притягивали внимание людей, поражая мучительной глубиной глаза дяди: грустные, изподлобья, словно застывшие в молитве о пощаде и забытьи. Одному Богу было известно, какие нечеловеческие муки и страдания пришлось пережить в концлагерях этому человеку.
Братья дяди Серёжи были намного младше его, поэтому на фронт не попали. У каждого из них сложились свои судьбы и свои семьи. Одно стало для них общим профессия шофёра. Самый же младший из братьев, дядя Витя, потряс семью нелепостью и трагичностью своего жизненного пути. Во время службы в рядах советской армии в Грузии танкист Виктор получил серьезную травму: на учениях его танк перевернулся в горах, и парень сильно ударился головой. Врачи признали сотрясение и ушиб мозга, после чего дядю комиссовали и отправили домой. Два месяца Витю лечили. После недолгой реабилитации он стал работать на тракторе в колхозе. Через год у дяди появились странности в поведении: после любого рукопожатия он тщательно и долго мыл руки, или ночью ему виделись змеи, выползающие из его груди Его больное воображение пугало и его самого, и близких, которые часто просыпались от воплей ужаса несчастного человека. Так продолжалось с полгода до очередной выходки его плененного разума: оглоблей от саней выбил раму у соседей. Соседи оскорбления не снесли, посчитали, что молодой парень симулирует сумасшествие, чтобы не работать. Виктора как социально опасного больного поместили в психиатрический диспансер, где он находился до конца дней своих