Слава Создателю, Ник пребывал в одной точке пространства и времени вместе со своим мобильником. И не отключил его, как он иногда делает. Сначала слышались длинные гудки, потом вялый и какой-то хрипловатый голос Ника произнес:
Алекс?..
Да Алекс, Алекс. Слушай, Ник, у меня тут лейтенант Гибсон и сержант Вудфорд. Они настоятельно приглашают проехать с собой в участок для душевной беседы, а я предпочитаю говорить у себя и в твоем присутствии.
А сейчас-то ты во что вляпался? Как обычно, в своем Темном Городе?
Да я честен и невинен, аки младенец. Как обычно.
Ясно, ответил Ник.
Из динамика послышалось какое-то шуршание, и незнакомый женский голос протянул: «Ну, котик, еще долго? А то я сейчас» Голос был молодой, нетрезвый и с акцентом. Потом стало тихо. Видимо, Ник прикрыл микрофон рукой. Через некоторое время разговор продолжился.
Вот теперь я тебя слушаю, снова послышался голос Ника, можешь сейчас говорить? Нас слушают?
Да, лейтенант и сержант рядом. Если наш разговор и записывается (а это почти наверняка), Ник должен все понять. Они очень любезны.
Ясно. Ты там пока держись. Мне нужно минут тридцать, чтобы до тебя доехать.
Ага. Если что, ты знаешь, где меня найти?
Найду. Только пока без меня не говори там ничего лишнего, а то знаю я тебя. Ну пока.
С Ником я был знаком со студенческих времен. Потом он женился на моей бывшей жене и сделался почти родственником. А после его развода (с моей бывшей он протянул всего только шесть месяцев) мы стали настоящими друзьями. Как адвокат Ник был просто незаменим. Мало того, что он знал уголовное и гражданское право лучше, чем таблицу умножения, он еще и следил за новыми законами, которые наши законодатели принимали каждый год пачками. Знал он и те законы, что уже отменены, поэтому в полиции его, мягко говоря, недолюбливали, но уважали боялись связываться.
Позвонил? Все, лейтенант был на взводе, и жажда деятельности его прямо-таки распирала изнутри. Поехали.
Еще один звонок, потребовал я. Имею право.
Звони, но быстро.
Выбрав и запустив номер Эльзы, я долго слушал протяжные гудки. Однако сегодня был явно не мой день. Странно. Уж Эльза-то всегда отличалась в отношении личных средств связи педантизмом, граничившим с фанатизмом. Я помню один эпизод, когда я случайно поставил громкость вызова на «ноль». Так после, когда через какое-то время выяснилось, что куча звонков и сообщений остались без ответа, Эльза устроила отвратительный скандал. От тех слов, которые мне тогда пришлось выслушать, у меня до сих пор возникал холодок где-то внутри тела.
Ну? Сделал свой звонок? Так, теперь ты задержан. Пока задержан. К тому моменту я был уже одет: джинсы и водолазка на голое тело, а кроссовки на голые ноги. Терпеть не могу надевать вчерашние носки. Поехали. Сержант, примите у задержанного его смартфон и все, что имеется при нем. Да, сержант, у вас есть пакет? Упакуйте.
С этими словами лейтенант протянул сторожа сержанту. Тот достал из объемистого портфеля прозрачный пластиковый пакет, аккуратно взял устройство и упаковал его. Пакет закрыли электронной пломбой теперь и время, и место изъятия улики зафиксировано. Пломба запоминает время фиксации и координаты с точностью до фута. Меня все это сейчас вполне устраивало. Мобильный смарт я положил на свой стол.
А можно
Нет. Нельзя. Ремня нет? Шнурки нет металлические предметы нет. Поехали, поговорим в участке. Руку давай.
Все мои телефоны и диск с информацией так и остались лежать на столе.
Сначала я решил, что меня везут в отделение. Но крупно ошибся. Полицейский джип выехал на проспект 12 Июня, потом, миновав несколько перекрестков и постояв в небольшой пробке, свернул на одну из боковых улиц и после недолгих маневров остановился перед невысоким серым зданием, всего в десять этажей. Здесь находился городской полицейский морг. Или официально Институт судебной медицины.
За время, проведенное на моей теперешней работе, я здесь неоднократно бывал. И обстановка этого унылого места была мне отлично знакома. С годами тут мало что менялось. Появлялось новое оборудование, новые холодильники, более удобные для персонала каталки, лифты и погрузчики, но общая атмосфера оставалась прежней. Даже запах не изменился.
Нас с сержантом оставили в широком и светлом вестибюле, где мы уселись на удобный и мягкий кожаный диван. Рядышком, как братья-близнецы нас сковывали старомодные стальные наручники, мы просидели десять минут. А точнее десять минут, тридцать пять секунд. Крупные цифровые часы над входом висели тут всегда. Посетителей и вообще людей почти не было, только один раз прошел какой-то молодой человек лет двадцати двух двадцати трех. Он на ходу бросил на меня странный и какой-то оценивающий взгляд. Так обычно смотрят на товар в супермаркете. Явно кто-то из персонала парень ходил в зеленом комбинезоне и пластикатовом фартуке. Наконец, что-то недовольно бормоча себе под нос, вернулся лейтенант с какими-то небольшими синими листочками. Это оказались пропуска для всех нас. Миновав охрану и расписавшись в старом бумажном журнале, мы, в сопровождении молчаливого хмыря в зеленом халате, прошли коридор, поднялись на большом грузовом лифте на пятый этаж, опять прошли коридором и остановились перед дверью. Похожие двери всегда ставят в больницах и всяких научных учреждениях. Ничего лишнего только стекло, металл, блестящий никелированный замок и номер «521». Густо закрашенное еще при изготовлении двери стекло почти не пропускало свет.
За время, проведенное на моей теперешней работе, я здесь неоднократно бывал. И обстановка этого унылого места была мне отлично знакома. С годами тут мало что менялось. Появлялось новое оборудование, новые холодильники, более удобные для персонала каталки, лифты и погрузчики, но общая атмосфера оставалась прежней. Даже запах не изменился.
Нас с сержантом оставили в широком и светлом вестибюле, где мы уселись на удобный и мягкий кожаный диван. Рядышком, как братья-близнецы нас сковывали старомодные стальные наручники, мы просидели десять минут. А точнее десять минут, тридцать пять секунд. Крупные цифровые часы над входом висели тут всегда. Посетителей и вообще людей почти не было, только один раз прошел какой-то молодой человек лет двадцати двух двадцати трех. Он на ходу бросил на меня странный и какой-то оценивающий взгляд. Так обычно смотрят на товар в супермаркете. Явно кто-то из персонала парень ходил в зеленом комбинезоне и пластикатовом фартуке. Наконец, что-то недовольно бормоча себе под нос, вернулся лейтенант с какими-то небольшими синими листочками. Это оказались пропуска для всех нас. Миновав охрану и расписавшись в старом бумажном журнале, мы, в сопровождении молчаливого хмыря в зеленом халате, прошли коридор, поднялись на большом грузовом лифте на пятый этаж, опять прошли коридором и остановились перед дверью. Похожие двери всегда ставят в больницах и всяких научных учреждениях. Ничего лишнего только стекло, металл, блестящий никелированный замок и номер «521». Густо закрашенное еще при изготовлении двери стекло почти не пропускало свет.
Помещение, куда мы все вошли, напоминало камеру хранения крупного транспортного узла аэропорта, вокзала или чего-то подобного. Или мясохранилище некоего предприятия общественного питания. С обеих сторон высились два огромных холодильника. С пола до потолка этажами поднимались герметичные квадратные дверцы по двенадцать в каждом этаже. Шесть этажей. Посреди комнаты стояла каталка, аналогичная тем, что бывают в отделениях для тяжелых больных. На потолке загорались синеватые люминесцентные плитки, а окно закрывали плотные жалюзи.
По-прежнему не говоря ни слова, наш зеленый сопровождающий подогнал тележку к правому холодильнику, сверился со своей запиской, что-то включил, и горизонтальная лежанка стала подниматься вверх. Достигнув четвертого этажа, каталка замерла. Опять было что-то включено, дверцы одного из боксов раскрылись, оттуда выехало нечто и поместилось на каталку, уже ставшую похожей на приспособления, которыми пользуются ремонтники и маляры. Сооружение начало складываться и снова сделалось неотличимым от больничной каталки. Когда движение прекратилось, служащий морга жестом иллюзиониста откинул простыню, и я наконец смог разглядеть труп. Передо мной лежал старик лет ста или более того. Он был настолько худ, что тазовые кости грозились прорвать кожу. Кривые и тощие ноги напоминали бамбуковые палки. Ребра торчали наружу, а впалый живот, казалось, прирос к позвоночнику. Верхнюю губу и подбородок старика покрывала густая и белая недельная щетина. Грубый шов, стянутый крепкими толстыми нитками, начинался от самого низа живота, проходил по левой стороне тела, пересекал туловище под горлом и симметрично спускался по правой стороне до самого таза. Судя по скулам, разрезу глаз и форме носа, старик был китайцем или корейцем, но вряд ли японцем. По виду он напоминал экспонат какого-то музея.
твою мать! вдруг взревел лейтенант, да так неожиданно, что я аж вздрогнул. Ты чего достал? Это не тот труп, идиот.
Невозмутимо посмотрев на свои бумажки, работник морга молча пожал плечами и проделал все манипуляции в обратном порядке. Когда каталка опустела, наш гид, не складывая, перекатил ее к другому холодильнику и вывез новый труп. Повторилась прежняя сцена.
Как только простыня была откинута, лейтенант удовлетворенно крякнул и с довольным видом повернулся ко мне.
Сержант, включайте диктофон. Работает? Нормально. Сегодня, он назвал число месяц и год, в девятнадцать тридцать пять в помещении номер пятьсот двадцать один Института судебной медицины проводится официальное опознание. Алекс Крейтон, вы узнаете эту женщину?
Дальнейшее было малоинтересно и вполне предсказуемо.
Камера, куда меня засунули, была и знакома и незнакома одновременно. Я здесь не был уже давно, с того самого светлого момента, когда муниципалы получили кучу денег на обновление, реформирование и перестройку. Никто теперь уже не скажет, куда и сколько средств затрачено, но камеры временного содержания они обновили радикально. Теперь тут все покрыто каким-то мягким сверхпрочным материалом, не то пластиком, не то резиной даже самый упертый суицидник не сумел бы разбить голову в этом месте. И чистота. Как в морге. Однако запах остался прежний смесь дешевой дезинфекции, немытых тел и табачного дыма. Несмотря на категорический запрет на курение, дым от чьих-то сигарет просачивался постоянно. Кто и где курил, я не знал. Но курили много и неизменно я не припомню ни одного отделения полиции Города, где бы не было такого запаха.