Родители пробыли с нами до часа отбоя. Дядя Вена сходил, накормил скотину и тут же вернулся. После ужина Надя выгнала всех мужиков в кухню, переоделась в ночнушку и «нырнув» под одеяло, позвала. Побыв с нами еще минут десять, посмотрев как мы уляглись на полу, выключили свет и ушли.
Вот так появилась у нас строгая и требовательная хозяюшка. До того требовательная, что в душе, молчком, мы «подвывали», и завыли бы в голос, если бы не полы, которые в этом случае « светили» бы нам до конца нашей жизни круглосуточно. И потому даже вида недовольства не показывали.
В учебе, в заботах о друг друге, в согласии пролетали дни. И я, и Толя с пьянками родителей уже оставались на второй год в одном классе. И в этом году учебных дней было пропущено не мало. « Налегали» с Толей на учебную программу, и Саша и Надя помогали нам, и в школе учителя. Со « скрипом», но «догоняли». Как трудно было дополнительно по пару часов в день просиживать за уроками, когда солнышко растопляет снега, бегут ручьи, когда душа просится на простор, побегать, поаукать над озером, слушая ответное эхо, пройти над бегущим ручьем, слушая его говорок на камешках, и шепоток в камышах. В марте в мастерской папы наделали скворечников и развесили в ихнем небольшом садочке. Два было, да еще четыре повесили. И вечером все выходили в сад, слушали прощальную песнь солнышку трудяг-скворцов.
Весна наступила поздняя, но дружная. За неделю растопила снег и высушило дороги. И каждый день был теплее предыдущего. В начале мая перенесли стол с лавками в сад, и в саду делали уроки, под аккомпанемент скварчинного гвалта. Скворцы трудились на грядках, мы за столом. Иногда приходилось отвлекаться, прогоняя охотницу кошку. Как-то она не могла понять, почему нельзя ловить скворцов, а мышек можно. Под вечер папа уходил в наш дом, топил печку, чтобы нам теплее было спать. Но неуютно в нежилом помещении, и мы перебрались на родительскую крышу, перетаскали матрасы простыни и одеяла, наполовину забитую сеном, косили немного на подстилку свинье, а необходимую одежонку в дом; хоть и по ночами было довольно прохладно. Переселились поближе к родителям. Надя тоже с нами ночевала, в дом не захотела. Ночью подымется мать, посмотрит как мы расположились, укутает и не очень охотно возвращается в дом.
В субботу, уже по заведенному нами порядку, под вечер отправлялись все на озеро ставить фитили. С « догонялками», «перегонялками», играя, отставая и перегоняя родителей незаметно и до озера добирались. И Витя иногда просился принять его в нашей беготне, и дядя Вена спускал его со своих крепких плеч. Но большую часть пути он предпочитал «проехать». Поставив фитили возвращались не так шумно наигрались. Утром отец будил меня и Сашу, еще до света, и мы отправлялись фитили снимать. Иногда брали с собой и Надю, когда просыпалась сама. Возвращались с рыбой а мама уже ждала на дороге первого лесовоза, чтобы увезти в Бобровку и продать не мешкая, еще живую. Надя обижалась, что её не брали, « дула губки», как смеялся папа, но нам всегда её было жалко будить, хотя по возвращении с озера, когда она чуть не плакала от обиды, обещали в следующий раз « обязательно возмемъ». Но это « обязательно» продлилось до окончания школы, когда обязанность ставить и снимать фитили три раза в неделю легли на меня и Надю.
Что может быть прекраснее, чем встреча рассвета. Идешь с озера, промокший от росы и от ноши, а навстречу тебе подымается солнышко. Сперва робко коснется тебя только чуть теплый лучик, потом лучиков все больше и они все теплее. И всю дорогу тебя сопровождает птичий хор. Хор приветствует песней восход, радуясь солнечному дню. Потом уж птицы, когда солнышко встанет и наберет силу, начнут работать, а сейчас время песни.
Отдав ношу матери, заваливаемся часик поспать. Просыпаюсь от того, что кто-то лупит довольно больно кулачком в бок. Надя; чуть не плачет опять не взяли.
-Ну жалко же будить.
-А ну вас и обиженно сходит с сеновала. Слышу, отцу выговаривает. Он же лучше отговорки не нашел, как «свалить» на меня, что не разбудил. Может и правильно, да только в этот день Надя со мной не разговаривала и когда я пытался с ней заговорить, отворачивалась и убегала в дом. И уроки на следующий день, в понедельник, не стала с нами делать, а в доме. И когда я робко зашел в дом, чтобы позвать её, она демонстративно, как умеют только девчонки, отвернулась.
Что, сын, туго, видя меня поникшего смеется отец. Надо было разбудить, пусть бы прогулялась, встретила рассвет. Это ведь такая благодать, а ты её этой благодати лишил.
Да почему же я то?
Да ты ведь старший среди пацанов, тебе решать, кого брать с собой, а кого нет. Вон и Толик на тебя дуется, почему ты Сашу берешь, а Толика нет? Я тебя бужу не от того, что один не могу управиться, а чтобы подарить тебе рассвет. А ты их этого удовольствия лишаешь.
И потом, в детском доме, мне всегда подчеркивали, что я, как старший, ответственен не только за себя, но за всех, кто младше, кто слабее, кто немощнее.
Наконец, во вторник, видя что я совсем «поник», а Надя настроена более чем решительно не прощать меня, мать подозвала нас обоих:
Надя, прости ты его. В следующий раз Коля обязательно тебя разбудит. Правда же, Коля?
Я удрученно кивнул головой.
-Ну так дайте же друг другу руки и миритесь.
Я протянул с сомнением и надеждой свою ладошку. Надя, посмотрев на меня и помешкав вложила свою ладошку в мою и крепко пожала. И просветлел мир, и лица стали светлыми, и улыбнулось солнце. Так, не разжимая ладошек выбежали на улицу и понеслись, побежали, смеясь, как будто у нас крылья выросли.
В первой декаде мая, числа седьмого, на урок пришла директор школы. И на перемене, выгнав замешкавшихся учеников, подозвала к доске и «прогнала» по всему учебному материалу. Не то что по учебному материалу, « запутался» в таблице умножения. Посидев сокрушенно полминуты подняла глаза на покрасневшую учительницу:
Вот и с другими такая же история.
Так полгода же не учились, Вера Дмитриевна, откуда будут знания? Забудешь, что и знал.
Любовь Алексеевна я прошу тебя займись всеми ими. Я других просила, всем некогда, все заняты. Это честь школы, чтобы именно эта семья была переведена в следующий класс хотя бы с твердыми тройками.
Хорошо, Вера Дмитриевна сокрушенно вздохнула учительница.
Постарайся, Любовь Алексеевна управиться с ними до конца учебного года. Но если не будет хотя бы троек, нужно прихватить и часть лета. Будем с тобой поочередно заниматься, день ты, день я. В воскресенье всем выходной, но все праздники отменить. Работайте и встав тяжело со стула, ушла.
И « поползли» дни. Занимались до вечера. Так же как уроки, сорок пять минут занятий, десять минут перерыв. Надя с Сашей сделают уроки, учительница или директор тут же просмотрит и отпускают. Ждут нас в школьном дворе. Нас же «гоняют» по всему школьному материалу. После занятий вместе возвращаемся домой.
В середине мая на перемене пришла в школу мать, тетя Маша. Зашла к директору, директор тотчас-же вышла и позвала всех учителей. Все ученики школы, от первого до восьмого класса собрались в коридоре; мы пятеро, на особицу, встали прямо у дверей директорского кабинета. Повисла тишина, не прозвенел звонок, никто и не шевелился; все смотрели на нас сочувственно, мы же не спускали взора с дверей. Тишина в коридоре такая стояла, что нам было почти все слышно что говорят за филенчатой дверью. А там « разгорались» страсти, голоса учителей то « поднимались», то наступала тишина на продолжительное время. И опять кто-нибудь из учителей вполголоса высказывался, и с ней или соглашались, или приводили доводы против: « Да, но что мы можем, школа, предпринять чтобы Маше отдали ребятишек, кто нас послушает?». « Мы можем многое директорский голос наше ходатайство за Машу, общественное мнение многое значит. Сказать, как ребятишки жили при матери, сколько пропустили из-за пьянок и недосмотра уроков. Какая была грязь и непотребство в доме. Ведь неделями сидели эти крохи на воде и картошке. Какая же им учеба, если в голодный обморок падали на уроках, какая учеба, если кружится голова от недоедания, если дома нет чистого места, куда положить тетрадку, чтобы выполнить домашнее задание. Смотрите, какие сейчас они ходят чистые и опрятные, как стараются учиться, догнать своих сверстников. Ведь заниматься по десять часов в сутки, такая нагрузка только для взрослых. И догонят, я уверена, в июне мы их переведем в следующий класс. И не ропота, ни неудовольствия. Стараются. И по дому, что в ихних силенках, все стараются сделать».
Я тут прохожу мимо дома Вены, смотрю, самый маленький тащит из леса сучок. Не тяжело спрашиваю. Нет, отвечает Папе надо дров, папе надо помогать.
Что, так и сказал? дядя Вена.
Слово в слово.
Тишина.
Не обманывайтесь, Вера Дмитриевна, и нас в заблуждение не вводите. В этом случае общественное мнение ничего не значит. Вот если бы на суде её лишили родительских прав, если бы она написала отказную, тогда да. Но об этом на суде речи не было, и не подымался на суде этот вопрос, потому что сестры матери ребятишек заверили суд что до освобождения своей сестры они будут воспитывать племянников. И даже сейчас она не напишет отказную, не откажется от привилегии называться матерью. Ребятишки для неё, что крыша над головой, ими прикрыться: « Вон их сколько у меня», заслониться ими от укоров общества: « Что ты делаешь?»; « Я же их ращу». Требовать от общества внимания к себе, требовать помощи и получать её, и пускать эту помощь на пропой. Вот ведь, Маше с Веной не помогаем, а им то как раз и нужно бы помочь, но у нас нет средств, а государство не выделит, потому что нет у Маши и Вены прав на этих ребятишек. Для таких мам и пап, какие были у детей, ребятишки не только как щит, прикрыть свое непотребство, но и дополнительный источник дохода для своей глотки; кто же добровольно откажется от дармовых государственных денег. За полгода, что они у нас живут, и через школу выделяли денег два раза на одежду и питание для ребятишек, и в лесхозе, где отец ребятишек работал, выделяли средства где они? Все пошло на пропой, все ушло в бездну, в ненасытную собственную утробу. И тем не менее нет у государства закона чтобы отобрать у таких родителей детей и отдать тому, кто их любит, кто их может воспитать и вырастить из них достойных граждан. Пусть лучше купаются с рождения в дерьме, вырастут пойдут по родительской дорожке, не может вырасти чистый от нечистого. Этим ребятишкам еще считайте повезло, вовремя их оставили родившие их, из этих еще могут вырасти люди, даже в « курятнике», куда они попадут, а тем более, если повезет, у Маши.