Листья падали - Виктор Серов 2 стр.

Летний сон, ни на что не похожий 
Спящий лес, земляника вокруг.
Я здесь был  не чужой, не прохожий,
Тишина, что любой слышно звук

Треснул сук  осторожно и тихо
Зверь прилёг за валежник на мох.
Волк, енот  неизвестное лихо?
Лес исторг вдруг усталости вздох.

В ельнике, от внезапности «ухнув»,
Сучья срезав, поднялась сова
И в орешнике сослепу рухнув,
Малость дёрнулась и замерла.

Чу!  опять  где-то тихая поступь,
Скрежет шишек и шелест травы.
Вдруг пульнул кто-то ягодной горстью
Мне в лицо, хохотнул и завыл

И опять тишина  ни движенья,
Даже ветер с чего-то притих.
На щеке я почувствовал жжение,
А потом вдруг тычок Что за псих?

Я крутнулся на месте и обмер,
Предо мною  как проще сказать 
Человек, только будто он помер,
Но не стлел  стал травой обрастать.

Голова на булыжник похожа,
Там, где темечко, ящерка спит,
А лицо  нет, скорей даже рожа,
Так похожа на метеорит.

Как пещеры, два глаза бездонных 
Не мигая смотрел на меня,
Руки, словно коряжник замшёный,
А на шее обвилась змея.

Хохотнул
 Что обделался парень?
Ты расслабься, не трону тебя.
Да не бойся  живой я, не камень,
Любопытен ты стал для меня.

 Бродишь по лесу  шишки пинаешь,
Ничего не сбираешь с собой.
Можь грибы, что съедобны, не знаешь?
Так давай покажу  я не злой.

 Ты поешь земляники  ей много!
И черники с собою сбери.
Но кустами не рви  я здесь строго
Охраняю владенья свои.

Заскрипел, повернулся мохнатый,
Лес рукою-корягой обвёл 
На пеньках появились опята,
И «лисичками» мох весь расцвёл.

Чуть подале, у самой дорожки,
Как солдатики стройные, в ряд,
В бурой шляпке, на толстенькой ножке,
Как один  «боровые» стоят.

 Что ты замер? Ступай, не стесняйся!
Побери сколько надо с собой.
Мало будет  ещё возвращайся,
Посидим, поболтаем с тобой.

 Что молчишь  говорить-то умеешь?
Меня ваши прозвали  Лешак.
Мать-честна!  я смотрю ты бледнеешь?
Да присядь. Не волнуйся ты так.

Я присел на отвал у дороги
И свалился без чувства на мох
 Что и этот «откинул здесь ноги»?
Дышит вроде. Ещё не издох.

 Ладно, пусть оклемается малость,
Подойду когда в чувство придёт.
Надо ж, к людям почувствовал жалость.
Может час-через-два и пройдёт?

Леший встал у засохшей берёзы,
Головою прижался к стволу
И, из глаз будто брызнули слёзы
На сухую кору-бересту

Летний сон  ни на что не похожий.
Сосны ветер качают на юг
 Странный «этот» какой-то «прохожий»,
Долго спит  не пришёл бы каюк.

 Эй, мужик, не замёрз на землице?
Вечереет уже, комары.
Может брызнуть немного водицей?
Эй, енот  принеси мне воды!

Я очнулся  зудела вся шея,
Лоб горел, словно Солнце ожгло.
 Что задумался  трудно поверить?
Помнишь что с тобой произошло?

Я вскочил  надо ж, думал приснилось! 
И пошёл без оглядки вперёд.
Лес шептал, Солнце быстро садилось
 Не беги же, постой идиот!

Силы словно окончились сразу 
Я присел на пенёк у тропы.
Десять сов словно «ухнули» разом
 Выпей на ко холодной воды!

 Пей же, пей, да ступай себе с миром!
Вот, черники набрали тебе
И, с грибами возьми вот корзину 
В лес заглядывай чаще ко мне.

 Ну иди. Далеко, а ты пеший,
Тропка еле видна впереди.
Помнишь кто я?
 Конечно! Ты Леший.
 Что не так  ты меня не суди!

Был-ли сон, или вправду случилось 
Вновь хочу навестить этот бор.
Сказка ночью сегодня мне снилась,
С Лешим, будто, я вёл разговор

Чай покрепче заварю
Зимним вечером
И по чашкам разолью 
Делать нечего,
Будем до ночи сидеть
Грызть сухарики
Подливая разговор
Из заварника.

Проболтаем допоздна 
До полуночи,
Забредёт в окно Луна:
 Пьёте чудики?
Все нормальные уж спят 
Вы всё «чешете».
Может гостя к вам заслать 
Дядьку Лешего?

Пусть согреется чайком
За компанию.
Самовар уже остыл?
Так запаливай!
И вареньице неси 
Неча жадничать!
Что «залип-то» у печи 
Не начальник, чай.

Ну а где же Домовой 
Не позвали что-ль?
Что мотаешь головой,
Ну зови  изволь!
Чтобы ночку скоротать
Было весело,
Нам компанию собрать
Нужно тесную

Мы сидели до утра 
Чай да пряники,
Подливали теплоты
Из заварника,
А когда Луна ушла,
Леший кланялся,
Домовой  тот у себя,
Приосанился

Мы же с милой на печи,
На матрасике,
Грели спины да клячи
До двух часиков,
А заснули как к утру,
То согрелися 
На протопленной печи
Куда денешься.

Кот к обеду разбудил 
Размяукался,
Кто-то под окном бродил,
Но не стукался,
Я потопал открывать
Босым, ножками,
Отворил  не дать-не взять 
Бабка Ёжка там

Чай покрепче заварю
Зимним вечером
И по чашкам разолью 
Делать нечего,
Соберу гостей в дому,
Всю «нечистую»
Чай от чая не помру,
Крепкий  выстою!

Мне дали шанс услышать тишину,
Что в Храме Жизни Боги охраняют 
Я покидая город и войну,
Иду в тот Храм меня там понимают.

Меня там ждут  когда я прихожу,
Встречают древа вечные величием.
Здесь, наконец, себя я нахожу
Под маской снов и жалкого двуличья.

Здесь наконец я струны отпущу
И спящий Дух мой крылья мне распрямит,
И над Землёй мятежной я взлечу
Чтоб видеть то, что город затмевает.

И буду ветер слушать, буду петь 
Не в голос, нет,  душа поёт иначе,
И буду долго, долго ввысь лететь,
Пока мой Дух мятежный не заплачет

Потом я только на земь упаду
И в мхах усну под кровлею сосновой,
И отдохнув, на войны побреду
Мир исправлять нещадный, и суровый

Понедельник. Утро. Полная маршрутка.
Люди в грязных масках Странное кино.
Серое на сером (Стенли Кубрик будто) 
Логику, мотивы вызреть не дано.

Странная планета Понедельник этот
Лишь один в маршрутке с выбритым лицом.
Осознанье  где ты?  странного сюжета,
Виделось такое в фильмах пред концом.

Виделись и улиц медленно бредущих
В масках, с номерами отрешённый взгляд,
И немых маршруток в понедельник ждущих
Был один там бритый  шёл не наугад.

Шёл не в стаде серых и дышал свободно,
И кормил свободных булкой голубей,
На него смотрели взглядом псов голодных
Особи, что в масках были посерей

И в маршрутке этой (как и в фильмах жутких)
Люди стали маски грязные снимать,
И к концу маршрута  в понедельник утром,
На запреты свыше было всем плевать.

И кидали люди номера и маски
В мусорки, не пряча чистое лицо.
Люди сознавали, что живут не в сказке,
А как в фильмах жутких с жутким же концом

После же  во вторник, утром, все маршрутки
Ехали без масок  весело, светло,
Говорили громко (в СССР как-будто)
И смотрели в окна как заведено

Просыпались люди в сером, грязном мире,
Запускали разум в головах своих,
Рисовали Солнце на стенах в квартирах
И осознавали  Мир их для живых!..

Рождённый ползать, летать не может,
Но для поэтов даются крылья 
Когда б искали бы искру божью,
Её частицу в стихах открыли б

К высотам чистым взлетая слогом,
Реализуясь в бумаге смертным
Роптали те же (понять-то сложно) 
Послать нам проще с попутным ветром!
Крутили крылья взлетавшим к небу
Не дав увидеть зари рожденье
Кричали даже: «Не слово  хлеба!»
Сжигали книги  вот наслажденье

Потом со злобой золу топтали
Боялись что-ли за всё отмщенья?
А что поэту? Открыты дали
И даже в слоге есть воскрешенье.

И даже падшим  как осознанье,
(будь каждый всуе помянут позже!)
Бывает снится пусть понимание,
Что мысль  слово, дойти не может.

Для них полёты  былая сказка
И даже боле стихи как слёзы.
А что до смертных  к чему подсказки,
У них под «синькой» скупые грёзы

В финале долгом напутствий масса,
А в каждой мысли и смысл двоякий 
С рожденья крылья даны Прекрасно!
Летать вот только не может всякий

Ее изба в деревне была крайней.
Там за рядами ровных, низких гряд
Сосновый лес раскинулся бескрайний,
Где партизанский создан был отряд.

В избе четыре лавки и три сына,
Ванятке первенцу всего лишь пять.
А самый старший из семьи мужчина
Ушел на фронт с фашистом воевать.

Однажды темной ночью партизаны
Пустили поезд немцев под откос,
Два дня враги зализывали раны,
На третий всех водили на допрос

Мать сухари сушила спозаранок,
А к ночи приготовилась бежать.
В холст для детей насыпала баранок,
Сама в подполье стала ход копать.

Была кругом оцеплена деревня,
Каратели все, как цепные псы.
Бил глухо колокол в церквушке древней,
Все избы факелАми обнесли.

Мать детям ладанки на грудь надела,
Младенца положила в старый таз.
Тем временем изба уже горела,
Спускались вместе в страшный, темный лаз.

Молчали дети, в землю зарываясь,
Ведь выхода другого в доме нет.
От дыма едкого все задыхаясь,
За матерью своей ползли на свет.

Горели избы низко приседая.
Там пулемет очередями бил.
Стояла мать с детьми совсем седая
Сосновый лес им жизни сохранил!.

На месте той деревни обелиски
Там список жертв чудовищной войны.
Три старика стоят в поклоне низком.
Из всей деревни живы лишь они!