Большая часть картин, которые доставались Фёдору, были подделками. Часто откровенной халтурой, иногда более искусной, несколько раз очень и очень профессионально изготовленной, да так, что приходилось бежать сначала за коньяком, затем к Сергею Ивановичу. Но попадались и реальные картины. Деятельность Фёдора приобрела определённую известность, музейщики откровенно завидовали, но конкуренцию Фёдору составить не могли. Музей в основном был ориентирован на западную живопись и специалисты по русской с Фёдором не ровнялись. Он был совсем бедненький, и специалистов высокого уровня просто не мог себе позволить. Те, которые были при большевиках, не выдержали нищенского содержания и разбежались. В основном за пределы города, да и страны. Про институтских же коллег и говорить не приходилось. Периодически всплывала налоговая, но прихватить его не могла, так слегка пугала. А вот родная милиция заявилась в лице начальника отдела. Его интерес был простой Фёдору передавали список краденых картин и просили в случае попадания в его руки чего-нибудь из него, информировать. Фёдор и не сопротивлялся уголовный кодекс совсем не налоговый и он его чтил. Первое время сумма гонорара определялась заказчиком. Чаще всего она полностью устраивала Фёдора, редко была с его точки зрения недостаточной. После нескольких поездок в Питер по приглашению Ильи Григорьевича Фёдор по совету и с его помощью составил прейскурант. Точнее два один для Питера и Москвы, другой для своих, местных. Цены, естественно, отличались в разы. Но общим был перечень видов экспертизы от самой дешёвой, типа сколько стоит, если это то, что заявляет продавец, до серьезной экспертизы, за которую часто приходилось Фёдору бегать не только за коньяком, но и в банк за наличными. Не малыми, между прочим. Жизнь засверкала новыми яркими красками, и Фёдор свёл нагрузку в институте до возможного минимума, чем чрезвычайно обрадовал коллег, получивших дополнительные часы, дипломников, аспирантов и прочее, что существенно увеличивало их содержание.
Рост материального благосостояния, наконец, дал возможность Фёдору перейти от путешествий во время отпуска по бывшей Родине к поездкам за её пределы. Тут надо сказать, что увлечение передвижниками было для Фёдора работой, такой же, как например, вытачивание деталей токарем шестого разряда. Он любил эту живопись разумом, а вот сердце принадлежало совсем другим Северному Возрождению во главе с самым любимым Питером Брейгелем и готической живописи, особенно старым немецким мастерам. Из всего же итальянского возрождения Фёдор просто обожал двоих Боттичелли и Карло Кривелли. Поэтому он составил список музеев, где находились основные шедевры и маршруты их посещения. Пришлось научиться водить машину и с испугом впервые посетить Финляндию. Один ехать, правда, не рискнул и взял с собой дежурную пассию в качестве штурмана. Хотя штурман из этой длинноногой модели был никакой, но с навигатором она обращалась неплохо, а уж в постели с лихвой компенсировала некоторые свои штурманские просчёты. Потом была Германия, но уже с другим штурманом, потом Австрия, Швейцария, Франция. Менялись страны, менялись и штурманы. А жениться было не на ком. Мама только вздыхала, уже не надеясь на внуков, вышла на пенсию, театр оставила, шила только старым клиентам, так как благодаря Фёдору в деньгах не нуждалась. Они взяли участок, построили домик, и мама нашла себя на земле, занялась цветами, немного овощами и прочими дачными радостями.
В тот день в центральном выставочном зале открывалась очередная ежегодная выставка местных, и не только, художников. Фёдор полюбил эти события после той счастливой встречи с Ильёй Григорьевичем. Тем более, что получил персональное приглашение. Выставка была большой, занимала оба этажа и вызвала, как обычно, наплыв халявщиков. Фуршет, возможность засветиться перед телекамерой, потолкаться среди известных лиц, поискать или укрепить полезные связи чем не повод. Фёдор медленно перемещался от картины к картине. Всё то же, что и раньше от реализма до хрен знает какого модернизма, включая особо ненавистные им инсталляции. Эту девчушку Фёдор заприметил ещё издалека. Она никак не походила на толкавшихся вокруг богемных дам и ещё более богемных подружек художников. Стройненькая, просто, но изящно одетая, она медленно переходила от одной картины к другой. У некоторых замирала на несколько минут, на другие смотрела лишь мельком. Фёдор хотел было подойти, но неожиданно заробел. Продолжая наблюдать, держался на расстоянии в нескольких метрах и также медленно перемещался вслед за барышней. Так они прошли всю выставку. Что дальше? Только Фёдор было собрался с духом, как барышня обернулась, сделала пару шагов навстречу и, улыбнувшись, сказала:
В тот день в центральном выставочном зале открывалась очередная ежегодная выставка местных, и не только, художников. Фёдор полюбил эти события после той счастливой встречи с Ильёй Григорьевичем. Тем более, что получил персональное приглашение. Выставка была большой, занимала оба этажа и вызвала, как обычно, наплыв халявщиков. Фуршет, возможность засветиться перед телекамерой, потолкаться среди известных лиц, поискать или укрепить полезные связи чем не повод. Фёдор медленно перемещался от картины к картине. Всё то же, что и раньше от реализма до хрен знает какого модернизма, включая особо ненавистные им инсталляции. Эту девчушку Фёдор заприметил ещё издалека. Она никак не походила на толкавшихся вокруг богемных дам и ещё более богемных подружек художников. Стройненькая, просто, но изящно одетая, она медленно переходила от одной картины к другой. У некоторых замирала на несколько минут, на другие смотрела лишь мельком. Фёдор хотел было подойти, но неожиданно заробел. Продолжая наблюдать, держался на расстоянии в нескольких метрах и также медленно перемещался вслед за барышней. Так они прошли всю выставку. Что дальше? Только Фёдор было собрался с духом, как барышня обернулась, сделала пару шагов навстречу и, улыбнувшись, сказала:
Ну, как, рассмотрели?
Федя опешил и растерялся. Два огромных серо-голубых глаза уставились на него в ожидании.
Ну, если честно, то нет. Точнее, не получалось, всё сбоку, да сзади. А вот теперь, пожалуй, да.
И как? уже откровенно издевалась барышня.
Фёдор оправился и уже легко и почти непринужденно:
Здорово! Даже очень. Я Фёдор, Федя, в смысле.
А я Анастасия, Настя в смысле.
Меня пригласили друзья, а Вы какими судьбами?
И меня друзья. Точнее, приятель, точнее бывший муж. Дал билет, а сам не появился. Ну и бог с ним, мне проще. А то опять ныть начнет.
Так чего же Вы согласились?
Я каждый год хожу на эту выставку. Да и на все выставки впрочем А Вас я помню по позапрошлому году, тогда выставка была в музее. Вы сцепились с Зайцевым, ну, с этим журналистом, что про искусство пишет. Здорово Вы его прижали, мне понравилось.
Фёдор вспомнил. Нет, не барышню. Он тогда был с Леной или кажется с Наташей и на других особого внимания не обращал, кажется Вспомнил грёбанного Зайцева, которого терпеть не мог, вспомнил и предмет спора.
Было такое, я его не люблю, а он щёки надувает, делает из себя знатока, сам же Ладно, чего о нём вспоминать. У Вас какие планы, ждёте фуршета или может лучше пойти в приличное место? Я узбекскую кухню обожаю, тут рядом ресторан, там один знакомый таджик заправляет. Ну как, согласны?
Пошли, просто сказала Настя.
Они пошли. Как оказалось, общих знакомых у них было не мало. Бывший Настин муж был директором небольшой частной галереи, и там иногда выставлялись знакомые Фёдору художники. Сама же Настя к искусству никакого отношения не имела. Точнее имела как поклонница живописи, а в миру была математиком-программистом. Работала в известном жутко секретном НИИ. Жила одна, к счастью брак был недолог, муж имел свою квартиру, и развод квартирных проблем не создал разошлись по своим углам. В ресторане они засиделись почти до вечера. Приятель постарался, сам выносил блюда, и всё время подмигивал Фёдору, дескать, правильная девочка, держись. Фёдор хмурился, но в душе соглашался. Уж очень ему барышня понравилась, совсем не так, как стада предыдущих моделек. Умненькая, образованная и симпатичная аж жуть. Глаза огромные, личико миленькое, фигурка что надо, сиськи на месте, а голосок как у провинившейся пятиклассницы. Попытка проводить не удалась. Настя вежливо, но настойчиво отказалась, но телефон таки дала. Взяла Федин и просила не звонить. Обещалась сама, наверное. Вскочила в трамвай и исчезла. Федя побрёл домой стараясь понять, что происходит. Влюбился, что ли? Прошло несколько дней, Настя не звонила, а Фёдор из последних сил боролся с искушением сделать это самому. И тут ему пришла простая мысль в голову. Телефон-то он знает, и установить фамилию и адрес было дело нескольких минут. Кукушкина, это же надо какая фамилия! И адрес, ба! так это же рядом, на соседней улице. Странно, сколько лет ходим в одни и те же магазины, к трамваю идём одной дорогой и ни разу не пересеклись. Ладно, сейчас пересечёмся. НИИ за городом, значит служебный автобус. Пара минут и вот все маршруты по городу. Ближайший недалеко. Фёдор глянул на часы, судя по расстоянию минут через двадцать надо быть на месте. Собрался и бегом к перекрестку. Там светофор и вдруг автобус попадёт на красный, можно будет успеть прочитать тот ли. Не попал, но надпись Фёдор успел заметить. Остановка же оказалась далековато, и бежать он не хотел, вдруг Настя увидит и поймет неслучайность встречи. На следующий день Фёдор притаился за киоском. Автобус подошёл, и он увидел Настю. Сердце заколотилось она вышла не одна, а с амбалом красавцем, которому была чуть ли не по пояс. Они продолжали разговор, Настя взяла попутчика под руку и прогулочным шагом двинулись в направлении уже известного Фёдору адреса. Что делать, застрелиться? Но тут он чуть не подскочил от радости, амбал отцепился и Настя дальше пошла одна. Фёдор рванул кругом и успел выскочить на переулок до того как Настя там появилась. Быстрым шагом, типа спешу со страшной силой, он двинулся навстречу, приняв крайне задумчивый вид. И только собрался изобразить сцену: Ба, какая встреча!, как Настя своим голоском-колокольчиком ехидно: