Получалось, что для СССР вопрос разделения авиации на тактическую и стратегическую, по сути, перестал быть актуальным. Обычные фронтовые пикировщики, при прочих равных, могли бы наносить удары на вдвое-втрое большую глубину, подменяя собой «стратегов», по крайней мере в отношении Европы и Азии. Поэтому я и стоял на том, чтобы отказаться от четырёхмоторных боевых самолётов, делая их исключительно транспортными. Упирал я при этом на пролетарскую солидарность: негоже бомбить абы как, снося жилые кварталы вместе с проживающими там трудящимися. Удары должны быть «хирургическими», строго по дворцам буржуев, что могли обеспечить только пикировщики.
Статьи я старался писать как можно подробнее, с художественными зарисовками, иллюстрирующими будущие действия советских авиаторов в войне, поэтому эта работа заняла у меня много времени. К главному своему «литературному» проекту я только приступил, основательно покопавшись в памяти и долго думая над поправками к современным условиям. «Оптимальная структура танковых войск» это вам не фунт изюма!
Время от полдника до ужина было «общественным». Вне зависимости от желания, приходилось присутствовать на политинформациях и коллективных читках газет с разъяснениями текущего момента и линии партии. Меня просто выводило из себя то, что составить объективное представление о положении в мире исходя из этой «информации» было решительно невозможно. Она была полезна разве что в плане того, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, противоречащего политическому курсу, в повседневном общении. Однако существенным положительным моментом была позитивная направленность пропаганды в будущее, резко контрастировавшая с привычными для начала двадцать первого века копаниями в прошлом и ложным выбором между «забыть» и «покаяться». У человека всегда должна быть перспектива «куда» и «зачем» жить хоть какая-то, пусть призрачная, надежда.
Политика быстро мне наскучила, и я сам напросился разнообразить освещаемые вопросы. Лекция «Практические перспективы освоения околоземного космического пространства» имела огромный успех и разом отодвинула на задний план всю «линию партии». Я говорил уверенно, просто описывая реальную историю развития космонавтики, поэтому у слушателей практически не осталось сомнений, что ещё на их памяти человечество сделает шаг за пределы атмосферы, и может быть, именно их дети будут первыми космонавтами. Меня просили рассказать ещё что-нибудь, но увы ничего не связанного напрямую с военными делом, в голову не приходило. Пришлось фантазировать на тему развития гражданской авиации, плавно перейдя на реактивные двигатели и сверхзвуковые скорости. Особого впечатления, на фоне первого рассказа, это не произвело.
Самым же приятным был ужин и всё, что за ним следовало. Это действо было организовано в «ресторанном» стиле, но больше напоминало вечеринку, как в фильме «Небесный тихоход», когда «ночные ведьмы» пригласили к себе в гости истребителей. Или «повседневный» вариант «Карнавальной ночи». Окна и двери столовой, выходящие на широкую веранду, были открыты, и из них допоздна неслась музыка, которую играл небольшой оркестр из местных уроженцев самых разных национальностей. Вальсировать я худо-бедно умел, а вот танго пришлось разучивать, в чём мне с удовольствием помогла официантка-гречанка. Репрессий со стороны жены не последовало, так как она занималась тем же самым с молодцом-пограничником из «однофамильцев», товарищем Гараниным. Вообще, количественный перевес кавалеров обеспечивал дамам повышенное внимание со всех сторон, чем они и пользовались, буквально наслаждаясь ситуацией. Это относилось не только к жёнам командиров-пограничников, но и к местным уроженкам, «работницам общепита», которые присутствовали на рабочем месте исключительно во время ужина, предоставляя в остальное время отдыхающим обслуживать себя самостоятельно. Был в этом некий рационализм, когда молодёжь женского пола целый день работала, например, в местном колхозе, а вечером шла на подработку, совмещая полезное с приятным, то есть танцами. Возможно, была у них и надежда произвести впечатление на какого-нибудь холостого красного командира и выскочить за него замуж. А вот местных мужчин я на наших мероприятиях никогда не видел. Это избавляло нас от неминуемых конфликтов. Скорее всего, их отпугивала сама принадлежность санатория к ОГПУ.
Самым же приятным был ужин и всё, что за ним следовало. Это действо было организовано в «ресторанном» стиле, но больше напоминало вечеринку, как в фильме «Небесный тихоход», когда «ночные ведьмы» пригласили к себе в гости истребителей. Или «повседневный» вариант «Карнавальной ночи». Окна и двери столовой, выходящие на широкую веранду, были открыты, и из них допоздна неслась музыка, которую играл небольшой оркестр из местных уроженцев самых разных национальностей. Вальсировать я худо-бедно умел, а вот танго пришлось разучивать, в чём мне с удовольствием помогла официантка-гречанка. Репрессий со стороны жены не последовало, так как она занималась тем же самым с молодцом-пограничником из «однофамильцев», товарищем Гараниным. Вообще, количественный перевес кавалеров обеспечивал дамам повышенное внимание со всех сторон, чем они и пользовались, буквально наслаждаясь ситуацией. Это относилось не только к жёнам командиров-пограничников, но и к местным уроженкам, «работницам общепита», которые присутствовали на рабочем месте исключительно во время ужина, предоставляя в остальное время отдыхающим обслуживать себя самостоятельно. Был в этом некий рационализм, когда молодёжь женского пола целый день работала, например, в местном колхозе, а вечером шла на подработку, совмещая полезное с приятным, то есть танцами. Возможно, была у них и надежда произвести впечатление на какого-нибудь холостого красного командира и выскочить за него замуж. А вот местных мужчин я на наших мероприятиях никогда не видел. Это избавляло нас от неминуемых конфликтов. Скорее всего, их отпугивала сама принадлежность санатория к ОГПУ.
Кроме танцев в обязательную программу входило пение, в том числе и хоровое. Каждый новенький, прибывший в санаторий, должен был, в соответствии со сложившейся традицией, что-то спеть. Причём желательно, чтобы песня, как и человек, тоже была новая. «Однофамильцы» в самом начале отбоярились песней «По долинам и по взгорьям», а мои прикреплённые нагло умыкнули у меня «Коня», здорово исполнив его на три голоса. Выручило меня только то, что любил в своё время смотреть старые советские фильмы, да слушать записи, ставшие классикой. Главное, не спеть ничего опережающего. «Тишина за Рогожской заставою» прошла на ура, помог гитарист, на слух подобравший мелодию. Я пел, глядя на Полину, вогнал её в краску, чему способствовали и другие взгляды, направленные на неё со всех сторон. Не сказать что романтическая тема была в загоне, но таких песен здесь ещё не слышали, поэтому меня каждый вечер просили спеть «что-нибудь новенькое». Приходилось крутиться, напрягая память, но неизменно радовать благодарных слушателей. При этом избегать всяческой политики и несвоевременности. Поэтому в репертуар вошли нейтральные «Я люблю тебя, жизнь», «Весна на Заречной улице», из более мне близкого к месту оказались «Поле ковровое» Николая Емелина и «Вечная любовь» Дениса Майданова.
К сожалению, всё хорошее быстро заканчивается, зачастую внезапно.
Эпизод 2
Гроза, что ли, с юга идёт? спросил меня «однофамилец» товарищ Хабаров, когда мы вечером четырнадцатого мая в перерыве между танцульками вышли подымить на веранду.
Действительно, вдали слабо полыхали зарницы.
Не похоже, свет какой-то красноватый, больше на пожар смахивает, не согласился я.
Может, и так, ответил пограничник, глядя, как отдельные сполохи сливаются в сплошное багровое зарево. Пойду, узнаю, что случилось.
Я остался на улице, наслаждаясь весенней прохладой и тихим солёным ветерком, дувшим с моря и доносившим с собой тихий шелест волн, ласкающих песчаный берег. Окружающие сады отвечали ему шорохом листьев и стрёкотом цикад. Когда вернулся Хабаров, ходивший к единственному телефону в кабинете коменданта, моя душа полностью развернулась, потянувшись к бесчисленному множеству звёзд, усыпавших глубокое, чёрное, безоблачное небо. Тем оглушительнее прозвучали его слова, резко вернувшие меня на грешную землю:
В Батуме горит нефтеперерабатывающий завод. Пояснить ничего не успели, связь оборвалась.
В смысле, оборвалась? не понял я. Качество связи было, мягко говоря, разным, но с городом можно было соединиться всегда.
Сам ничего не пойму, доживём до завтра, может, что прояснится. Утро вечера мудренее.
С утра мы всем колхозом бегом спешили с зарядки на завтрак, поднимаясь тропинкой прямо по склону, вместо того чтобы делать крюк по дороге. Едва выскочив на площадку перед санаторием, мы стали свидетелями трагедии, разыгравшейся у въездных ворот. Грузовик, обычно привозивший с утра продукты, запоздал и вернулся из Батума только сейчас. Его кузов буквально облепили вооружённые красноармейцы, висевшие даже на подножках, а их командир о чём-то спорил со сторожем за решёткой ворот. Видимо дед-грузин почему-то не хотел пускать машину внутрь. Расстояние между нами было приличное, больше ста метров, поэтому расслышать мы ничего не могли, зато финал увидели воочию. Краском достал наган и два раза выстрелил в сторожа, после чего тот упал.