Анатолий Степанович Иванов
Тени исчезают в полдень. Том 3
© Иванов А.С., наследники, 2009
© ООО «Издательство «Вече», 2009
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020
Сайт издательства www.veche.ru
Глава 21
Послышался скрип расшатанных ступенек крыльца, и Устин с трудом очнулся от своих воспоминаний.
Оказывается, на дворе был уже вечер. Сумерки заползали через окна в дом, наполняли комнаты густой, давящей черной тишиной.
Ежели за мной, не проспался, скажи, еще предупредил он жену.
Да это ко мне, кажись. Страннички-богомольцы
Э-э, черт бы побрал твоих нищих! Таскаются всю жизнь.
Грех обижать божьих людей. Верующий все равно что ребенок ведь
Пистимея никогда ни о чем не говорила с нищими, не расспрашивала, не пускала дальше порога. Летом даже в избу не позволяла заходить. Она не спеша выходила к ним на крыльцо, выносила всегда под фартуком кусок хлеба или свиного сала. Нищий кланялся, она крестила его и произносила всегда кратко: «Ступай с Богом» Нищий опять кланялся, и каждый из них отвечал почему-то одно и то же: «Оставайтесь с Бегом».
И на этот раз Пистимея не пустила пришедшего даже на кухню. Она, видимо, дала ему что-то в сенцах. Устин слышал ее обычные слова: «Ступай с Богом», следом: «Оставайтесь с Богом» и звук дверного запора.
Когда нищий ушел, Устин полежал еще немного, пытаясь вспомнить, на чем прервались его мысли. Но вспомнить отчего-то не мог. Тогда спросил у Пистимеи:
Чего это они все в один голос Бога тебе оставляют?
Божьи люди что в душе имеют, тем и делятся пополам.
Устин усмехнулся и ничего больше не сказал.
Пистимея топила печь. Березовые поленья звонко трещали, пламя гудело, красные языки огня лизали глинобитный свод печи и, загибаясь, текли в дымоход. Здесь от этих языков отрывались большие огненные лоскуты и улетали вверх, в темный зев печной трубы.
Пистимея, скрестив руки на груди, не отрываясь, смотрела на огонь. На ее лице, изборожденном многочисленными глубокими морщинами, плясали кроваво-розовые отсветы пламени.
Постояв так несколько минут, Пистимея медленно повернула голову, долгим взглядом поглядела на мужа. Взяла кочергу и пошевелила дрова в печке.
Березовые поленья затрещали еще яростнее. Теперь печь гудела от бушевавшего в ней пламени. Но Пистимея, поставив в угол кочергу, взяла с пола еще несколько поленьев, кинула их в печь.
Потом она принялась ходить по комнате, чуть не заметая крашеный пол длинной юбкой. Прошла мимо кровати раз, другой, села у окна, вздохнула бесшумно.
Устинушка промолвила осторожно Пистимея, прервав его мысли. Я хотела об дочери вот потолковать с тобой
Чего «Устинушка»? Чего «Устинушка»?! крикнул Морозов. Тут и так муторно, а ты Отвяжись ты со своей дочерью
Опять заскрипели половицы на крыльце.
В комнату не вошел, а вбежал Илюшка Юргин, скинул шапку, шмякнул ее об стену, стараясь попасть в торчащий, толстый как палец, гвоздь. Шапка глухо стукнула, приклеилась к стене, точно была насквозь пропитана клеем.
Лежишь?! крикнул он, бегая по комнате. Ну лежи, лежи! Послушай, что я тебе скажу Не про коня, которого ты загнал, не про
Вот что, друг «Купи-продай», перебил его Устин, не вставая с постели. Послушай наперед ты меня. И бросил жене: Пойди там скотину глянь
Пистимея вышла, Устин заговорил тихо, будто рассуждал сам с собой:
И как это я, старый дурак Как ты сумел уговорить меня скрипучим своим голосом забыть про те стожки в Мокром логу?
Так ведь чуял я взыграет ноне сено плаксиво оправдывался Юргин. Все выжидал.
Выжидал?! Устин встал с кровати. Растрепанный, в рубахе навыпуск, быстро заходил по комнате. И выждал! Дождался!! Что теперь делать? Чего Захару говорить?! Задохнешься когда-нибудь от жадности, раздуешься и лопнешь, как пузырь с гноем.
Но, но! выкрикнул Юргин, и в его голосе прозвучали вдруг угрожающие нотки. На равных играем. У пса вон тоже четыре ноги. Передние пусть твои, я не спорю. А отруби-ка задние ноги и передние не побегут.
Не побегут? У пса, значит?
Я так Слова для меня без весу и цвету. Я к примеру, что на одинаковых правах мы В смысле живем одинаково
Устин скривил губы и лег на свою кровать.
Лежал долго и все молчал. Илья ерзал на стуле, кашлял в маленький кулачишко, такой маленький, что казалось, и ложку-то во время еды Юргин, наверное, держит с трудом.
Чтоб наклал воз сена да свез на ферму, вяло сказал Устин.
Не-ет, хе-хе протянул Юргин. Откуда оно у меня, лишнее-то?
А я говорю отвезешь! повысил голос Устин.
Юргин помедлил и спросил:
Дык как же? Непонятно мне.
Чего?
Овчинников же первый завопил по деревне: «Сомневаюсь, чтоб законно это! Народ Захарка обирает»
Ну?
А он тебя всегда правильно понимал. Я, конечное дело, как всегда на подхвате.
Долго Устин Морозов лежал с закрытыми глазами. И начал говорить, так и не открыв их:
Народ Народ-то вон возит и возит сено. Скажи Андрону пусть заткнется. И Устин тяжело вздохнул. Вот так. Вези, вези, ничего. Не последний день живем
Ладно уж.
Ага. А теперь что там у тебя?
Дык что. Оно тоже невеселое. Я ить тоже, говорю, не молчал, как и Андрон А Шатров Аниська вчерась: «Примечаю я звонит колокол, а люди не крестятся» Я так и открыл рот
Устин при этих словах повернулся к Илюшке.
Наскрозь он видит, колдун старый, поверь мне! продолжал Юргин. Уж ты поверь! И этак аж пробуравил меня глазищами. Не такой, мол, ты придурок, как притворяешься, али как Антип вон. Тот-то конечно. Я так и ждал, что спросит: «Со чьих это слов звоните с Андроном, кто за веревочку дергает?»
Так, вымолвил Устин. Еще что?
Значит, не понимаешь? крутнул куда-то за окно головой Юргин. А вдруг он, старичишка тонконогий, не этими намекательными да туманными словами вдруг он прямо брякнет? А? Загремим тогда под панфары
С чего он брякнет? Об чем начал было Устин, но умолк на полуслове, задумался.
«Об чем» Действительно, не о чем вроде бы говорить старику. Но ведь тоже всю жизнь смотрит с какой-то ехидной усмешечкой, будто знает, что корчится он, Устин, как нa огне. Что же, может, и догадывается, чует. Ведь не из голытьбы он, сам из нашего брата. Потому и чует. Странно только, что никогда ничего не спросит, не вступит в разговор. Что это за человек, Устин так и не мог понять до сего дня. Самая длинная беседa между ними состоялась лет тридцать назад, когда Устин только приехал в Зеленый Дол. Помнится, начал Устин жаловаться ему, в надежде найти сочувствие: вот, мол, приняли в колхоз, а сами сторонятся
Приняли живи, сказал Анисим, ухмыльнулся с каким-то одному ему понятным смыслом и пошел прочь.
А потом изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год повторялось одно и то же. Сойдутся ли вместе в конторе, на общем ли собрании или еще где глаза старика обязательно обшарят его, Устина, с ног до головы, ползают и ползают по лицу, пока он не взглянет. Анисим тотчас отвернется и при этом непременно спрячет в уголках губ усмешку. Но за всю жизнь, кроме тех двух слов, не сказал ему ничего Шатров. И сам Устин тоже на беседу больше не напрашивался. Остерегался, что ли
Юргин, кажется, понимал, о чем думает Устин, промолвил:
Вот то-то и оно-то. Молчишь? Ну, молчи. А я Мне-то ведь недолго. На лодочку, прямо днем, будто на рыбалку, да и вниз по Светлихе. А там ищи-свищи.
Не сучи ногами, устало попросил Устин. Куда ты, к дьяволу, убежишь! Везде достанут, знать бы вроде пора.
Это как так? Тогда-то и придет момент. Тогда-то и всамделе засучим ногами, как тараканы на иголке. Или хлестанем себя намертво, как эти скорпионы.
Кто-кто?
Твари такие живут на земле, пишут в книжках, скорпионы, с жалом на хвосте. Если поджечь кругом них травку, так они помечутся туда-сюда да жалом этим и звезданут себя. Не-ет, я на лодочке
Замолчи, сказал! опять сорвался Устин с кровати. И забудь про лодочку Тоже мне, беглец нашелся!..
Он стоял перед Юргиным взлохмаченный, мокрый, багровый, точно выскочил из жаркой бани. Юргин метнулся к стене и попятился к дверям, нашаривая одновременно свою шапку.
Что ты, что ты, в самом деле!.. Никуда я не поеду, не побегу никуда
Устин словно удовлетворился этим обещанием, опустился на кровать. Взял за угол подушку, вытер ею лицо. И сказал чуть жалобно:
Шатров, сдается мне, не брякнет. Давно уж брякнул бы, если Устин еще раз вытер подушкой лицо. Тут другие пытаются наскрозь проглядеть. Других опасаться надо. Те уж брякнут так брякнут, если проглядят
Да кто?
Не знаю, ответил Устин. Много их. Кругом они. Ступай.
Когда Юргин хлопнул дверью, Устин помедлил немного. Встал, закрыл двери на крючок. Снова сел на кровать, опустил голову.
Потом встряхнулся всем телом, как собака, выскочившая из воды, и стал думать, отчего он взорвался вдруг, отчего чуть не схватил Юргина, чуть не переломил его надвое. «Засучим ногами, как тараканы на иголке». Вот-вот, давно уже, давно он, Устин, чувствовал что-то такое, что и словами не выразить. А Юргин выразил, точно в десятку, в яблочко прямо, сволочь, влепил Вот именно он, Устин, как таракан на иголке перед Большаковым, перед Колесниковым, перед Корнеевым, перед Шатровым. И даже перед этой свиристухой Анисимовой внучкой. А теперь вот перед Смирновым еще Да мало ли перед кем! Вот тебе и слова без весу и цвету. Хотя он, «Купи-продай» этот, всегда умел выражать главную суть. Сорит-сорит словами и вдруг вывалит.