Они уже подходили к столовой. Эркин, как всегда, мягко поставил Женю и Алису пред собой, чтобы толчки напиравших сзади приходились по нему. Так они и вошли в столовую.
Обычный шум, сутолока, стук ложек, гул голосов Эркин ел быстро, быстрее обычного. Женя впервые после его болезни видела эту жадность, когда человек не ест, а заглатывает. Эркин почувствовал её волнение, поднял на неё глаза и улыбнулся.
Надо всё успеть.
Да, кивнула Женя, да, конечно.
Эркин доел и встал.
Я пойду, Женя, хорошо?
И, дождавшись её кивка, ушёл, почти убежал, впервые оставив на столе посуду.
Когда Алиса закончила есть, Женя собрала посуду и отнесла её на транспортёр.
Пошли в киоск, Алиса. Купим в дорогу печенья и сока.
Женя застегнула Алисе пуговицу у воротника.
А шоколаду? «намекающим» голосом спросила Алиса. В дороге шоколад очень удобно.
На шоколад денег нет, строго сказала Женя.
Алиса вздохнула. Эти слова она слышала, сколько себя помнила. И знала, что если мама сказала: «Нет денег», то просить бесполезно. Но хоть посмотреть.
Они дошли до киоска. Женя купила пачку калорийного печенья, большую картонную коробку яблочного сока, пакетик конфет-леденцов Эркин называет их ковбойскими и пачку бумажных салфеток и да нет, больше ничего им не надо. Вместе с Алисой внимательно, даже придирчиво рассмотрели витрину.
Всё, зайчик, пошли. Сегодня надо пораньше лечь.
Ага, согласилась Алиса.
Возле самого барака их нагнал Эркин.
Ну, как? сразу спросила Женя.
Порядок. Машина продуктовая идёт в шесть сорок, подкинут нас до вокзала. А сам он к нам придёт в шесть тридцать пять.
Успеем? засомневалась Женя.
Обещал, что без нас не уедут, открыл перед ней дверь Эркин.
Он говорил весело, даже залихватски, но Женя чувствовала его напряжение.
Эркин
Всё хорошо, Женя. Правда, хорошо.
Они прошли в свой отсек. Женя выложила на тумбочку конфеты, печенье и сок.
Вот, посмотри, что я купила.
Ага, хорошо, кивнул Эркин, снимая и вешая куртку.
Эрик, расстегни меня, попросила Алиса.
Сама, строго сказала Женя.
Я только верхнюю не могу, объяснила Алиса.
И, когда Эркин расстегнул ей тугую пуговицу у горла, посапывая, стала раздеваться.
Эркин ловко перелил сок из коробки во флягу, завинтил колпачок и отдал флягу Жене.
Положи в маленький к остальному.
Да, конечно.
Женя оглядела свою койку.
Знаешь, Эркин, я сегодня с Алисой лягу. Это ж всё даже девать некуда.
Помедлив, Эркин кивнул. Да, другого варианта нет. Не ему же с Алисой ложиться.
Алиса, быстро в уборную, скомандовала Женя.
И, когда Алиса, вооружившись полотенцем, отправилась в уборную, Женя подошла к Эркину, положила руку ему на плечо.
Не сердись на Тима, Эркин. Он видит обиду там, где её нет. Это это у него пройдёт. Понимаешь, когда человек привыкает видеть во всех врагов, ему очень трудно понять, что теперь не так, по-другому, Женя улыбнулась, осторожно провела пальцем по его шраму. Понимаешь?
Эркин молча кивнул, взял её руки за запястья и прижал её пальцы к своим губам. И замер так. Пока не отпустила стянувшая горло судорога, а в отсек не вошла Алиса.
Женя, Эркин отпустил её руки и кашлянул, прочищая горло. Я к пожарке пойду, попрощаюсь. Я сигарет купил. Ну и
Да-да, ну, конечно же, закивала Женя. Конечно, Эркин, иди.
Эркин взял свою куртку, ухитрившись в тесноте отсека коснуться губами виска Жени, и вышел.
Женя, сосредоточенно хмурясь, помогла Алисе раздеться. Совсем девчонка разбаловалась. В Джексонвилле отлично сама справлялась, а здесь привыкла, что мама всегда рядом, и ленится. Ну, ничего. Через трое-четверо суток они уже будут дома, и там она всё наладит. Женя и говорила, и думала о Загорье, как о доме.
Во дворе Эркина ударил в грудь холодный сырой ветер. Народу у пожарки стояло немного. Эркин увидел Чолли, Фёдора, Грега Роман уже уехал Ивана, с которым ездил за фруктами, ещё знакомых и, войдя в общий круг, громко сказал.
Уезжаю, мужики, и вытащил сигареты. Налетайте.
Это вместо спиртного, что ли? хмыкнул Фёдор.
Вместо, кивнул Эркин.
Пачку распотрошили мгновенно.
Далеко едешь-то?
В Загорье.
Это где такое?
В Ижорском Поясе.
Несёт тебя.
Там жильё дают. И работу.
Ну, тогда да.
Стояли тесным кружком, закрывая сигареты от ветра. Неспешный, ставший уже привычным разговор:
Ну, тогда да.
Стояли тесным кружком, закрывая сигареты от ветра. Неспешный, ставший уже привычным разговор:
Ижорский Пояс
Не слышал о таком
Мы много о чём не слышали
Это-то да, но так уж отрываться
От чего?
Э, да к чёрту на рога полезешь, лишь бы подальше
От Империи этой, чтоб ей
Да морд тутошних
Да кто спорит, а вот сунься в Озёричи
Да уж, чужаку там хреново
А в Ополье что, чужаков любят?
Любят, не любят, а если у мужика руки и голова на месте, он везде проживёт
Чолли больше помалкивал, но по его лицу Эркин понял: о многом Чолли догадывается, а кое-что и понимает. Когда сигареты докурили, Эркин достал вторую пачку. Её встретили довольным гоготом.
Однако гуляем
Не напьёмся, так укуримся
Гуляй, рванина!
Давай, Мороз, сколько у тебя там ещё в заначке?
Ага, выкладывай
Заткни хлебало, ну!
А то раскатал на халяву
И опять уже серьёзно:
Ну, удачи тебе, Мороз.
И вам удачи.
Бог даст, свидимся
Бог даст
Удачи
Россия велика, встретимся, найдём место
Ну что, мужики
Круг стал рассыпаться. Время позднее, пора и по да, домам, чего там, пока живём, он и дом, нет, где живём, там и дом
Эркин обнялся с Фёдором и Грегом и вместе с Чолли пошёл к их бараку.
Спасибо тебе, тихо сказал Чолли.
За что? хмыкнул Эркин.
За всё. И за сигареты. И что за фруктами когда, за меня сказал, и да ладно тебе Слушай, неужели ты совсем ничего о племени не помнишь?
Я из питомника, Чолли, тихо ответил Эркин. Ты ж видел, клейм у меня нет, а номер вот он. У меня с буквами номер, питомничный.
Ну так имя же ты сохранил.
Не в имени же дело, Эркин смял окурок и ловким щелчком отправил его в урну у входа в барак. Да нет, что толку в имени. Хреновый я индеец, что уж там А а что, щемит, что на Равнину не поехал?
Чолли кивнул.
Что от своих, от племени отказался. Переигрывать не буду, придёт ответ, поеду туда, в Ополье, а всё равно щемит. Ладно. Удачи тебе.
И тебе.
Они вошли в барак и через очень яркий из-за пустоты тамбур вошли в синий сумрак ночной казармы.
Стараясь не шуметь, Эркин вошёл в свой отсек. Женя и Алиса спали, тихо всхлипывала во сне на своей койке Нюся. Эркин снял и повесил куртку, взял полотенце и пошёл в уборную.
Не такое уж позднее время, в холостяцком бараке ещё свет вовсю, но семейный всегда ложился рано, а когда дождь со снегом разогнал собрания у пожарок, то сразу после ужина заваливались. Делать-то особо и нечего.
В уборной было тихо и пусто. Эркин не спеша умылся, но растираться не стал: времени до утра мало, не прогреются мышцы, да и устал он чего-то. Он всухую растёрся полотенцем и всё равно все спят уже не надевая, а только накинув рубашку на плечи, прошёл в свой отсек. Полотенце на место. Ловко балансируя на одной ноге, разулся, подтянулся на свою койку, сел, снял и повесил на спинку рубашку, под одеялом стянул джинсы. Привычный порядок действий успокаивал, снимал напряжение.
Эркин блаженно вытянулся под одеялом, закинул руки за голову. Ну, вот и всё, и отрезано. Завтра с утра в дорогу, а там правильно этот мужик сказал, морды эти беляцкие не видеть уже счастье. А племя жил же он без племени и дальше проживёт. Женя, Алиса больше никто ему не нужен. И всё, и отрезано Надо спать, голова ему с утра нужна свежая. Вставать рано. В шесть тридцать пять комендант придёт, Женя сказала, что Алису за час поднимать надо, значит значит, в пять тридцать, а сейчас сколько? Разбаловался он с часами, совсем время чувствовать перестал, хотя хотя нет, просто так точно, до минуты тогда не нужно было, а сейчас сколько сейчас?
Он высвободил из-за головы левую руку и уже привычным жестом посмотрел на запястье. Полдвенадцатого. Да, и тело говорит, что скоро полночь. Надо спать. С сигаретами хорошо получилось. В самом деле, за выпивкой в город надо идти, через проходную тащить, а потом трястись, чтоб комендант не застукал, не-ет, не надо ему такого удовольствия. Комендант глазастый, всё видит, его так и зовут Глазастым Чёртом, шёпотом и с оглядкой, конечно
В голову лезли путаные, не нужные сейчас мысли. Он засыпал, слышал сквозь сон, как осторожно шевелится, видимо, смотрит на свои часы Женя, слышал тихий шум ночной казармы, храпы, сонное бормотание, плакал чей-то грудной, а женщина укачивала его протяжной монотонной песней, и ещё кто-то ворчал, что не трясти надо, а грудь дать, титькой рот заткнуть, нарожали горластых, а успокоить не могут Эркин сам уже не понимал: снится всё это ему или на самом деле Ни имения, ни Паласа он уже давно во сне не видел