Душевный, как видим, был человек, понимал тонкую грань между требованиями армейских уставов и сложившимися обстоятельствами, поэтому и уважали его курсанты.
Или вот еще один пограничный случай был. Как-то, небольшая группа курсантов, задержавшаяся по различным причинам в училище во время летнего отпуска и привлеченная к покраске полов в казарме, решила провести вечер с пивком.
За пивом, по окончании покраски полов, отрядили самого невысокого и смекалистого курсанта Паромова. Тот, чтобы не быть заподозренным в посягательстве на самовольную отлучку оделся в казенные спортивный костюм и кеды, а канистру под пиво положил в армейский вещевой мешок и с подготовленной отмазкой отправился в путь.
На выходе из здания, где располагались казармы его остановил Пальцев, направлявшийся уже домой, и поинтересовался куда он идет в таком прикиде. Паромов, не моргнув глазом, ответил, что идет на училищный стадион побегать, а вещевой мешок ему для того, чтобы в него насыпать песок и бежать с утяжелением, тренируя таким образом выносливость. Пальцев с пониманием покивал головой и пожелал спортсмену удачи, но сам решил повременить с уходом домой.
Примерно через пол часа возле того же входа встретились те же. Паромов не выглядел уставшим, хотя его вещевой мешок заметно утяжелился.
Забегался, песок забыл обратно высыпать? поинтересовался Пальцев, глядя в направлении вещевого мешка, в котором явно было что-то тяжелое.
Паромов заулыбался, давая понять, что согласен с командиром и ответил:
Точно, надо бы вернуть назад.
И уже развернулся, чтобы идти в сторону стадиона, но Пальцев крикнул:
Стоять!
Поманил пальцем спортсмена приговаривая:
Давай посмотрим, что у тебя там за песочек.
В вещевом мешке оказалась пятилитровая канистра с пивом.
Пальцев сразу же рассудил здраво: «Если этого негодяя выгонять, то придется всем рассказывать за что, а это может и претензиями в мой адрес обернуться. Лучше я его через общественно-полезный труд и физкультуру перевоспитаю».
Пойдем, спокойно и уверенно сказал Пальцев, все-таки наберем песок в мешок и проведем тренировку на выносливость, как ты и собирался.
В это время на училищном стадионе начинался футбольный матч между двумя городскими командами, по причине чего на трибуны пустили болельщиков. Зрителей собралось довольно много. Через десять минут после начала матча они смотрели не на поле стадиона, а на беговую дорожку, по которой с вещевым мешком, заполненным песком бежал, какой-то фанатично настроенный курсант. А Пальцев в это время смотрел футбол.
Команды играли отвратительно, поэтому в перерыве Пальцев остановил Паромова и поинтересовался:
Как думаешь, достаточно или еще десяток кругов добавим?
В самый раз, запыхавшимся голосом ответил Паромов.
Ну, тогда иди в казарму и остальным скажи, чтобы тоже готовились, но завтра.
И Пальцев ушел домой, унося с собой вещественное доказательство канистру с пивом. Куда делось пиво потом доподлинно неизвестно, но на следующий день, отдавая старшине пустую канистру Пальцев нехотя говорил:
И что вы в этом пиве находите. Дрянь полная. Вылил я его за территорией училища.
Старшина с пониманием и серьезным видом кивал, приговаривая:
Так и я его не очень жалую. Так, баловство одно.
Ладно, старшина, продолжал Пальцев, в конце концов ничего такого не случилось, а вот в казарме еще много чего подкрасить надо, да туалеты как следует вычистить. Поэтому загрузи молодцов по полной, чтобы они про пиво и думать забыли.
Так и спасал Пальцев заблудшие души, заодно, привлекая их к ремонту в казарме.
В день выпуска из училища к Пальцеву подходили, уже ставшие лейтенантами, выпускники, коих он когда-то называл подлецами и негодяями, и благодарили его за то, не выгнал их.
Вот, если твои будущие командиры напишут в училище благодарность за твою службу тогда я буду точно знать, что правильно тебя не выгнал, отвечал он строгим голосом, но с грустной улыбкой, понимая из своего опыта, какая нелегкая доля ждет этих молодых ребят.
Не учебой единой
Андрей Петрович Добров, высокий, слегка располневший мужчина лет пятидесяти, стриженый наголо только что проводил посетителя пришедшего примерно полчаса тому назад к нему в офис и теперь вытирал платком пот со лба, думая при этом: «Какой, однако, мошенник. Если бы не мое светлое прошлое, наверняка бы, облапошил». Посетитель просил деньги на благотворительный проект, обещая, что в скором времени тот превратится в коммерческий и они оба получат навар, а потом еще и удачно продадут этот бизнес.
Поминая свое светлое прошлое, Андрей Петрович имел ввиду военно-политическое училище с артиллерийским уклоном, которое ему удалось закончить, несмотря ни на что. А повествование только что ушедшего напомнило его первого командира отделения, поступившего в училище из армии и рассказывавшего, поначалу, жутко интересные истории, из своей армейской жизни, пока его окончательно не раскусили. Фамилия его была Шмулян. Он приехал в училище в форме десантника, что уже вызвало восхищение его личностью у поступающих с гражданки. А его рассказы о перипетиях армейского пути наносили незабываемый удар по еще не сформировавшейся психике.
Добров вспоминал, как глотая юношеские слезы слушал героические истории Шмуляна: про полночной чартер Кировоград-Кандагар-Кировоград, доставивший десантников на спецоперацию, по итогам которой количество душманских трупов только немного не дотягивало до цифры всех их все потерь за десять лет войны в Афганистане; про спасение детей из чернобыльского реактора, непонятно как там оказавшихся (по его рассказу выходило, что спускался за ними он на парашютной стропе, брал на одну руку по десятку, а второй рукой тянул всё это вверх); про то как еще учась в восьмом классе был зачислен в специальный отряд по отстрелу «воров в законе» и лично застрелил нескольких из них. Причем, на реплики из зала он не обращал внимания принципиально, а если ставился вопрос ребром, излагал такие дикие версии, что сценаристы индийских фильмов повесились бы на собственных тюрбанах от досады, услышав хоть малую часть его отмазок.
Правда, потом оказалось, что форму десантную он у кого-то купил, а на самом деле служил водителем в ракетной части. Но и тут он не сплоховал и шепотом всем присутствующим, пришедшим к нему выяснять правду, поведал, что часть была специальная, экспериментальная, ввиду чего ракетные установки сбрасывали на парашютах, а водители, вроде него, вслед за ними прыгали. Десантную форму им выдавали только «на дембель» или, вот, как ему, при поступлении в училище. И все это в целях конспирации.
А этот посетитель такую ерунду рассказывал. Ну полная лажа. И уже на первом дополнительном вопросе поплыл. Шмулян бы такого себе не позволил.
Всплывшие воспоминания о командире отделения с буйной фантазией, потянули за собой и другие образы из нелегкого курсантского прошлого Андрея Петровича.
А было оно нелегким, потому что Добров, в те молодые годы, слыл человеком нрава не столько буйного, сколько неуемного. И эта черта его натуры, далеко не всегда распространялось на изучение предметов, которые преподавали в училище.
Справедливости ради надо отметить, что таких курсантов как Добров было достаточно много и не всегда они одни были виноваты в плохом усвоении преподаваемых предметов. В каких-то случаях сами предметы были сложноватые, в других случаях попадались такие преподавательские кадры, у которых, даже, если захочешь не выучишь.
Вот к примеру «Стрельбу и управление огнем артиллерии» преподавал полковник Куликов. Поначалу он показался солидным и рассудительным, но только до второй лекции, по окончании которой спросил: «Кому и что не понятно из его повествования». Добров решил показаться внимательным слушателем и задал, таки, вопрос. Куликов пристально посмотрел на него и взвинчивая себя от слова к слову стал объяснять: «Сынок! Ну ты что, долб, ну что тебе не понятно? Я же все четко объяснил во время лекции».
После такого ответа не только у Доброва, но и у остальных курсантов навсегда исчезли вопросы к лектору, хотя он всякий раз настаивал, чтобы они не стеснялись и спрашивали, если что-то осталось ими не понятым.
Неудивительно, что при сдаче практической части этого предмета Добров допустил досадную оплошность не совсем правильно внес коррективы, после чего снаряды стали рваться не ближе к цели, а, ближе к пункту управления огнем. Ну, с кем такого не бывает. Но полковник Куликов, принимавший зачет, тогда, почему-то, вспылил, выгнал Доброва, не дав дострелять до конца. Потом ему, конечно, позволили еще раз управлять огнем артиллерии, дабы честно получить свой зачет, но осадок остался.
Когда, по окончании стрельб, Добров с товарищами загружали дальномеры в машину, к нему подошел Куликов и проникновенно глядя в глаза сказал: «Сынок! Зема, бдь! Пообещай мне, что ты в артиллерию не попадешь, а? Не дай умереть в стыде и сраме на старости лет! В пехоту, в стройбат, к черту на рога но только не в артиллерию! Обещаешь? Обещаешь, бдь?!!».