Антология хоррора  2020 - Марта Кауц 4 стр.

Сейчас такие же куклы шли непрерывно рядом с живым Никосом и смотрелись, как толпа людей, забывших за суетой, что они когда-то умерли.

* * *

Никос остановился и погладил пальцами автомобиль. Не металл, синтетическая составляющая. Из чего же, интересно, состоят местные?

Тут он заметил за машиной в переулке пару. Судя по всему, мужчина боролся с женщиной, силуэты их отличались. Борьба переходила в отчаянную, было ощущение, что он старается задушить ее. Никос не сдержался, перекатился через автомобиль и врезал по обидчику. Искусственный мужчина отшатнулся, поднял неморгающие глаза на незнакомца и попятился. Пройдя так несколько шагов, он развернулся и дал стрекача. Очевидно, маньяк, такие не допускают свидетелей, но и напролом тоже не идут.

Женщина скрестила руки на груди, молча прикрываясь. Одежда с её плеч свисала лоскутами. Разглядывая обнаженные сочленения, Никос заметил, что по сути она вся состоит из сборных протезов. Технически её можно легко разобрать и собрать.

Она так и не проронила ни слова и молча ушла. Вот доброе дело сделал. Правда, нарушил важное правило  не вмешиваться. Но он не смог. Это слишком сильно укоренилось в его привычке. Зато контакт установлен.

Пока он размышлял, вернувшись к изучению автомобиля, не заметил, что что-то пошло не так. По его плечу постучали. Он обернулся. Болезненный удар сбил его с ног, а второй пришелся по затылку и погасил мир вместе с сознанием.

* * *

Роби топтался на месте, но все же переборол себя. В этом мире он лишь раз, и даже если ему здесь не по себе, как учёный сто раз пожалеет потом, что проторчал на Земле 235 у стенки, как побитый школьник.

Шаг за шагом он отошел от переулка и двинулся к дорожке, где дрейфовали пешеходы. Но как бы он ни пытался отвлечься, понял, что с каждым шагом его все больше подташнивает. Упрямством не получилось взять вверх. Он попытался развернуться назад, но носом уткнулся в большое пластиковое нечто. И пожалел, что поднял голову. Та самая кукла! Лицо, одежда, мертвые осуждающие глаза  все то, что он в детстве «казнил», выбросив в окно!

Роби закричал и отпрыгнул в сторону. Но раздался автомобильный гудок и следом сильный удар в правый бок откинул его. Больше он себя не помнил.

Роби очнулся от того, что ярко что-то светит в глаза. Он все ещё на улице? Тогда почему слышен только ропот?

Он приподнял веки и попытался загородить их ладонью. Но руки не отвечали. Запах какой-то химии. Он где находится?

Роби с трудом повернул голову и увидел, что у него отсечены руки. Его рот открылся, но не смог издать ничего, кроме нечленораздельных звуков: онемел язык. Он с трудом перекатил голову, чтобы посмотреть ниже. Ноги отсечены тоже, лежат на столике рядом с грудой пластиковых протезов. И рядом  готовые к пересадке стеклянные глаза.

 Нет! Я не хочу быть таким! Вы все мёртвые! Разве вы не видите? Как вы не понимаете?! Я не выдержу этого! Я же человек!

Катенька

Я разрезала свою Катеньку на части. Полоску за полоской. Кусок за куском. Каждый надрез я чувствовала это. Будто-бы режу своё собственное сердце. Будто держу нож за лезвие. Тело сводило судорогами, а по щекам текли слёзы.

 Мама, не плачь. Мне становится грустно, когда ты плачешь,  сказала так, словно не у неё я отрезаю пальцы ног, что когда-то целовала.

 Я постараюсь, милая. Постараюсь, но ничего не обещаю. Как твой день прошёл?  я вытерла слёзы фартуком, оставив на щеке алую, словно кровь моей дочери, дорожку.

 Ой, да как обычно, мам,  Катенька слабо рассмеялась.  Шарили с ребятами по развалинам, искали патроны.

 На кой они вам, ума не приложу,  выдавив из себя жалкую улыбку я покачала головой и аккуратно надрезала ахиллово сухожилие.

 Ну как же это зачем? Ну вот кончится война, пройдёт много лет, и прапраправнуки Стаськи продадут их на чёрном рынке и станут богатыми!

 Но ты ведь этого уже не увидишь,  я вздрогнула от собственных слов и мгновенно поправилась.  Это ведь будет лет через сто.

 Зато меня вспомнят! Вспомнят не как двоюродную прапрабабку, о которой быть может пару раз в жизни слышали. С благодарностью вспомнят, мам. Это для любого человека важно, свой след оставить!

Так за непринуждёнными разговорами я добралась до таза. Доченька моя уже не могла терпеть боль и плакала. Плакала, словно ей было не пятнадцать лет, а шестьдесят. Без звука. Без слёз. Взглядом плакала. И тем не менее  это был наш с ней самый последний разговор, и мы не собирались замолкать ни на секунду. Мы пытались придумать, из какой части лягушки раздаются кваки, скучает ли солнце по луне, почему чёрно-белый телевизор не считается цветным, есть ли жизнь после смерти, какие сны видят слепые

Так за непринуждёнными разговорами я добралась до таза. Доченька моя уже не могла терпеть боль и плакала. Плакала, словно ей было не пятнадцать лет, а шестьдесят. Без звука. Без слёз. Взглядом плакала. И тем не менее  это был наш с ней самый последний разговор, и мы не собирались замолкать ни на секунду. Мы пытались придумать, из какой части лягушки раздаются кваки, скучает ли солнце по луне, почему чёрно-белый телевизор не считается цветным, есть ли жизнь после смерти, какие сны видят слепые

Мы всё говорили и говорили, а я продолжала кромсать свою доченьку, обращаясь с каждым кусочком как с самым великим сокровищем. Катенька говорила всё тише. Всё медленнее говорила.

 Мам,  сказала та, что я девять месяцев носила под сердцем и пятнадцать лет внутри него.

 Мне пора, мам,  сказал самый близкий мне человек, пока я счищала мясо с её рёбер.

 Спасибо тебе, мама,  сказала та, чьего голоса я больше никогда не услышу. И я вырвала сердце из её груди.

* * *

 Кушать подано!  жизнерадостно сказала я и поставила перед Стаськой, своим сыном, тарелку с тушёной картошкой и мясом. И мяса было намного больше, чем всего остального.

Вначале он непонимающе посмотрел в тарелку. Но чем дольше он вглядывался, тем круглее становились его глаза.

 Мясо??? Откуда, мама? Я уже и не помню, когда в последний раз его ел!  воскликнул он и схватился за ложку, но в последний момент остановился.  Надо Катьку позвать!

 Кушай, сынок. Катя уехала на несколько недель в город.

 А ты?

 А я не голодна,  устало ответила я.

 Мам, ты со среды не ела ничего. Я же видел.

 Аппетита нет. Кушай, набирайся сил. И если что, не стесняйся просить добавки. У нас теперь много еды.

Устав спорить, Стаська начал жадно поглощать свою порцию:

 Мам! Как вкусно! Ничего вкуснее не ел!

 Это потому, что там любовь, сынок.

Хамон

День выдался такой солнечный, что даже сейчас, вечером, через тину пробивались настойчивые лучи, несмотря на то, что я утром зарылась довольно глубоко. От слабости покалывало кончики пальцев. Если я в скором времени не начну питаться постоянно, то боюсь, меня не отпустит моё странное видение.

Наверху что-то резко хлопнуло, и раздался ликующий возглас. Наверное, Васька уже поднялась, да рыбу поймала. Я перевернулась на бок. Сколько себя помню, рыбы в нашем озере водилось немного. Да и та костлявая. Приходилось жить от консервы до консервы, хотя они появлялись ещё реже.

Васька рассказывала, что до меня у неё другая подруга была  Мара. Тогда и вялки, и рыбы было вдоволь: хочешь так ешь, хочешь хумус да балык делай  красота. Долго они так жили, пока однажды мужики подругу на вилы не поймали, да не размотали всю, а потом со страху  сожгли. От воспоминаний, по коже побежали мурашки.

До меня снова донёсся хлопок  наверняка Васька звала на завтрак. Нехотя, стряхнув с себя остатки мусора и песка, я поднялась наверх. Так и есть, на темнеющем берегу, улыбаясь, сидела подруга, а в руках держала двух тощих карасей.

 Ну, что, соня, пора перекусить,  она положила на обломок доски рыбу и кивнула на камыши, хорошо освещённые лунным светом.  Я пока разделаю, а ты вялки принеси.

 И тебе привет,  буркнула я в ответ.  Может всю принести?  я с надеждой посмотрела на подругу, но натолкнулась на суровый взгляд.

«Блин, наверняка у неё свой тайник есть! Крыса!»  я оттолкнулась от берега и поплыла к тайнику, где мы хранили запасы мясца. Ржавая железная бочка, уходившая половиной своей огромной туши под воду, звонким эхом ответила на моё прикосновение к крышке. Я с трудом достала со дна несколько ароматных кусочков. Вот откуда у Васьки столько выдержки? Ну как можно всё сразу не съесть-то? Я вздохнула и плюхнула крышку обратно. И вдруг, сквозь оглушительный звон, услышала знакомый шум-шуршание  консервы!!!

 Васька, Васька!  я изо всех сил погребла к месту, где по-прежнему сидела подруга, красиво разложив тушки карасей.  Консервы!  запыхавшись, выдала я и вылезла на берег.

 Много?  в глазах Васьки заблестели голодные огоньки.

Я кивнула. Ага, она всё-таки тоже голодная! Злость на подругу немного погасла.

 Ладно, давай, поешь, сил наберись,  она накинулась на еду.  Консервы так не возьмёшь.

Через полчаса, когда мы покончили с мясом, Васька тихо скользнула в воду и поплыла к берегу, откуда слышались человеческие голоса. Я последовала за ней. В камышах мы притаились, стараясь не привлекать к себе внимания и не хлопать хвостами.