Она тоже может открывать двери. Вероятно, замок увеличивает свои размеры за счет того, что появляются новые комнаты. с обреченным видом причитала Вика.
Ян кричал. Стены рушились под ударами его головы.
Вот он и забрал её. Потому что раздельно мы будем создавать больше комнат. продолжила Вика.
Она была человеком!
Да, она была. Но еще она была созданием замка. Значит, замок может влиять на нее.
Что ты имеешь ввиду?
Это как бутерброд. Созданный замком, он может не портиться, а может изгнить за мгновения. Ты, пускай и не скоро, состаришься и умрешь. Ты извне. А Анна может быть и не постареет, будет жить в замке вечно.
Заткнись! Замолчи! Не надо пожалуйста. Ян вцепился в Вику. Отчаявшись он заполз на кровать.
Вика сидела перед дверью, а Ян одним глазом смотрел на нее. Вика тараторила «Анна, верни ее, верни Анну, отдай, отдай нашу дочь» а Ян редко и тихо смеялся. Вика впервые на его памяти стала молиться замку, словно создателю. Эта сцена продолжалась долго. Вдруг дверь справа от Вики открылась. В комнате сидела Анна.
Я открыла дверь? Я могу желать! Да! Я я настоящая! кинулась Вика к Яну.
Потом, окликнув Яна, бросилась к дочери, схватила её и закричала от ужаса это была не её дочь, а пустышка с внешностью Анны. И тут Ян увидел, что впервые за много лет у Вики ожили глаза. Глаза её наполнились отчаянием, страхом, грустью и слезами.
Потом от ужаса закричал и Ян, когда перед его носом закрылась дверь, отделявшая его от Вики. На месте дверного проема была голая стена
Теперь у замка есть по меньшей мере три человека для Ян остановился, так как эту фразу никто, кроме него, не услышит. Он закричал.
Он кричал. Кричал громко, но ответом ему было молчание стен. Он не покидал комнату. Потому что постель еще сохраняла вмятины, очертаниями похожие на тело возлюбленной. Он не видел смысла идти дальше, менять комнаты. Его жизнь опять потеряла смысл. Он не мог убить себя. А еще ему было мерзко. Мерзко от замка.
Он неделю лежал на полу, желая выбраться. Потом он неделю сидел на кровати, желая выбраться и неделю он бился головой об стену, желая выбраться. Замок его не прогонял из комнаты. Вероятно, теперь замку Ян был не так уж и нужен. Однако думать об этом Ян не хотел. Он хотел выбраться. Дверь открылась. Ян безразлично посмотрел в проход. За ней было поле. Ян вышел и огляделся, нигде не было видно стен, кроме стены с проемом из которого он вышел. Он видел замок снаружи. Замок отпускал Яна. Замку он больше не был нужен.
Долго он скитался по полям и лесам. Он не знал, как добраться до хотя бы куда-нибудь. Но ему это было не важно. Ян вырывал коренья, сдирал кору с деревьев, ел сорванные ягоды. Ему нравилось то, что приходится трудиться, что его желание есть не выполняется сиюминутно. Очередной сырой корнеплод пополам с землёй был вкуснее, чем самые изысканные блюда, предоставляемые замком. Однако сладость свободы не вымывала горечь утраты. Ян смотрел на луну и видел Вику. Сырая земля была мягче перин из замка, но сон был невыносим без Вики. Она приходила во всех снах, и сон был ужасен, он был наполнен горечью утраты.
Солнце четырежды вставало с тех пор, как Ян вышел из замка. Со временем ему становилось хуже, ведь еды было не достаточно. Он так и умер бы от истощения, если бы не наткнулся на небольшой фермерский поселок. Ян вошел в первый попавшийся дом и разбил головой деревянную стену. Потом он сломал об запястье нож и порвал веревку, пытаясь затянуть петлю вокруг шеи. А смотрели на все это фермер и его жена. Пустыми, ничего не выражавшими глазами.
Берендей
Вечерело. На опушке леса ютилась неказистая срубленная изба с маленьким двором. Настежь открытая калитка со скотного двора смотрела в окружавшую холодную темень. В прочем, от скотного двора тут была пара куриц в наспех сколоченном сарае и пес. Огромные черные стволы сосен вздымались ровно там, где кончается забор, будто двор отвоевывает землю у дремучей чащи. Старый, дряхлый пес мерно сопел, зарывшись в снегу. Над ним, в одном из окон избы погас свет.
Мальчишка возраста, когда еще слушают сказки на ночь, кутался в теплые перины, вслушивался. Из соседней комнаты приглушенно доносились перестукивание дерева об дерево, мерное щелканье языков пламени и тихий запев пожилой женщины бабушка Нина прядет.
Тихая песнь убаюкивала бы мальчика, но детское воображение превращало шумы за окном в завывания волков, рев медведей и прочие неслыханные звуки невиданных зверей. Мальчик боялся открыть глаза. Если откроет, то детское воображение, воспаленное звуками, превратит россыпь царапин на окне в паутину гигантского паука, повешенный на крючок к стене свитер в силуэт приведения. Мальчик этого наверняка не знал, он чувствовал, что глаза открывать не стоит.
И вот глаза все же открылись, комната наполнилась всяческими чудищами, которые недвижимо стояли, словно замороженные. Пальцы ребенка впивались в перину, а от самого него остались два больших глаза, выглядывающих из-под одеяла.
Деда, поди сюда. из комнаты мальчика послышался протяжный, жалобный голос.
Чего не спишь, Дань? дверь чуток отворилась, в комнату пробился спасительный теплый свет, из щелки показался густой, седой ус.
Деда, а давай мне историю. слово «история» мальчик выделил протянутым «О».
Какую такую тебе еще историю? Я уж все, что припомнил, рассказал. Ложись-ка ты спать. А по утру да встанешь.
Ну, деда!
Ребенку было стыдно признаваться в боязни темноты. Но он смотрел в лицо делу такими просящими глазами, что последний все понял, поводил зрачками, как бы ища припасенную историю, и начал.
Жили-были
Деда, да я уж слыхал ту историю.
Как ты можешь так говорить, если я толком-то еще не начал? со смешком ответил дед.
Все истории, что начинаются на жили-были принялся размышлять Даня неуверенным, дрожащим от остатков страха голосом. кончаются на «Жили долго и счастливо», а мне кой интерес такое слухать? Давай, какую да интересную, чтоб кончалась она не по обыкновению.
Паренек хотел храбриться перед дедом, доказать, что не боится.
Страшную! Даня опять выделил слово, теперь протянутой буквой «А».
Дед присел рядом с кроватью внука, зажег лучинку. Теплый, яркий свет красноватым отблеском осветил переплетения старческих морщин. Седые, жиденькие волосы на голове контрастировали с пышными, густыми усами и бородой. По-детски смеющиеся глаза, в купе с растительностью на лице делали старца похожим на деда мороза.
Дел пожевал губами, глаза его на секунду прекратили выражать какие-либо чувства. Он задумался. Потом вспляснул руками и начал.
Эх, Данька, сейчас будет тебе история
Стоял отсюда к югу город один. Чуть от стен его сразу встречает густой лес зверей немерено. Так немерено, что заходили в лес охотники, а возвращались богачи.
Среди всех охотников выделялся один Алес. Пришел в город он бродячим охотником, только слухи о нем бегали по улочкам, прыгая из уст в уста сплетниц. Брал заказы, да убивал лесное зверье. Таков был его кусок хлеба, и когда пришел он в город, сразу понял, что наткнулся на золотую жилу вокруг лес, полный косолапых, оленей, волков, да и в городе шкуры в цене.
Показал себя Алес мастером, да обстроился скоро: плотники ему срубили избу на краю города, поближе к лесу, стал охотник богатство наращивать.
Толи деньги, толи взгляд его манил девушек, да и женился он скоро, сына завел.
Тогда он стал больше в лесу пропадать. Придет раз, обвешанный шкурами, следом повозкой тушу-другую привезет, задержится дома на день, и опять пропал. А Алиса, жена его, продаст добытое, да стол накрывает, мужа ждет.
Много молвы ходило о том, что Алиса вдова при живом муже. Бабы вслед ей шушукались, а мужики провожали глупыми улыбками. Но Алес возвращался. Оттаивало тогда сердечко у жены, оживало, с души волнения сходили.
Весь день после возвращения Алес сытно ел, покупал жене наряды да весело время проводил. Соседи ничего сказать Алисе при муже не решались, а лишь завистливыми глазами глядели на купленные ей мужем наряды.
На следующее утро, проснувшись, вцепится Алиса в мужа и тихо рыдая приговаривает. «Мой, мой, никуда не пущу. Ну что же ты, останься.» Но Алес уходил назад в лес.
И вновь Алиса густила у окна, потихоньку выполняла работу по дому, за сынишкой приглядывала. Соседские сплетни вновь начинали кружиться вокруг охотничьей жены, а она вновь чувствовала себя вдовой.
Один раз приходили городом успокаивать ее муж не показывался дома десятый день. А он пришел довольный, невредимый, с виноватым видом.
Пошла тогда мода тогда на шкуры медве тут дед, рассказывающий историю, осекся. По поверью нельзя упоминать медведя, ибо можно его так на себя навлечь косолапых. Никто не хотел охотиться на зверя того, принялся за дело только Алес. С горящими глазами он пять дней выслеживал хозяина леса, расставлял ведмежьи ловушки, жевал сухари и спал, одним глазом бодрствуя. Да не находил он бурого, как вымерли.