Съели приятели щи да няню[6]. К чаю подали ржаные блины, плотные не свернешь, чтобы макнуть в мед или сметану, ложкой черпать пришлось. Вслед за тем подоспели глиняный горшок с солодухой[7] и черничные леваши любимое с детства лакомство.
Не пора ли почитать про зарезанных барышень? почтмейстер прошелся до пузатого самовара и обратно, стараясь не расплескать кипяток из щербатых стаканов, а попутно собирая обрывки разговоров.
Мармеладов отсутствующим взглядом скользил по латунным подстаканникам. Ему достался тульский, в виде бочки или, скорее, деревянной лохани, с округлой ухватистой ручкой. А Митя держал ажурный, с орнаментом из ромбов и овалов, судя по выбитому клейму каширинской мануфактуры. Непарные подстаканники. Такие же разные, как сами приятели. Они и прежде, до каторги, жили несхоже, ныне у каждого был свой круг, где утоляли жажду общения. Но при этом в тревожные моменты полагались единственно друг на друга.
Слышишь ли ты? Газеты принесли. А народ, вопреки ожиданиям, не сплетничает про убийства.
Не проведали еще, пожал плечами Мармеладов. Это главный плюс Москвы в сравнении с Петербургом. Здесь никому до другого нет интереса. Не лезут к тебе с расспросами, не хватают за рукава на улице, соседи не заглядывают навязчиво. В трактире не подсядут пьяные с излияниями. Я потому и выбрал Москву, другая она. Тише, свободнее. Чистый воздух в самый разгар лета, а в столице не продохнуть от болотной гнили. Помнишь? Город стоит на болотах, на мертвой воде. Оттого у многих возникает безумие или болезни душевные.
А это не одно и то же?
Нет, конечно. Безумие крадет разум. Мысли путает, шельмует человека миражи кругом, иллюзии. Не чуешь реальности. А когда душа болит, она рвется на части, трещит поперек шва, будто туго набитый мешок. Разум при этом свеж и востер, любое действие свое осознаешь, а боль утишить не умеешь. Вот это беда. В таком состоянии прескверных дел натворить можно сам в аду сгоришь и близких в страдание затянешь. Жестокое убийство юных дев более вероятно в мрачном Петербурге, чем в Москве Но сбылось у нас.
Прошуршали стопку газет. Митя листал медленно, вчитываясь в сообщения. Мармеладов же просматривал начало новости, а после перескакивал на следующую. Изучили «Ведомости» и те, и другие[8], ни слова об убийствах.
Наваждение! Померещился мне тот малец на улице, что ли? Ведь своими ушами почтмейстер повернулся к половому. А куда подевались «Современные известия»?
Изучають, прислужник, не выпуская из рук подноса, дернул головой в сторону дальнего стола.
Мужики сбились вокруг одного, самого грамотного. Кучер с окладистой бородой читал по слогам короткие строчки газетного столбца, с пыхтением продираясь сквозь ферты и яти.
Давай уж мне, любезный! Быстрее получится, предложил Мармеладов, усаживаясь на общую лавку. Чтец зыркнул из-под бровей обиженно, но вокруг одобрительно зашумели:
Верно! Отдай, Гринька, у барина складнее выйдет По роже видно, образованный оне!
Критик мигом проглотил глазами небольшую заметку, покачал головой:
Что за автор?! Такими оборотами излагает, что и грамотею заблудиться немудрено
Бородач приосанился, подталкивая локтем соседей. Вот, видали? И барин вязнет в буквах.
«Третьего дня тому, в Нескучном саду, у охотничьего павильона графа Орлова, прислуга нашла окровавленную молодую женщину. О происхождении ее точных сведений нет. Очевидцы не сумели опознать убитую, но сообщили в редакцию, что на ней было золотое платье, испачканное кровью, и драгоценности. Это, без сомнения, не случайная трагедия кровавый палач перерезал горло своей жертве, это и стало причиной смерти. Кровавый след тянулся по земле на две сажени, из чего стало ясно: умерла несчастная не сразу, а пыталась ползти, убегая от своего губителя и тщетно взывая о помощи. Но спастись не удалось, она затихла, истекая кровью»
Газетчики явно перебарщивают со словами «кровь» и «смерть», буркнул почтмейстер. А рассказать им при этом особо и нечего.
Многовато, да. Но надо же оправдывать цену в две копейки! Ты слушай. «Ходят толки, что это не первая жертва кровавого изувера, а прежде в саду была найдена еще одна убиенная барышня, вся в крови. Полицейские чины ссылаются на тайну следствия, не сообщая подробностей об сем кровавом преступлении»
Толки-кривотолки На базаре подслушали?..
Толки-кривотолки На базаре подслушали?..
Нет, Митя. Они достоверно знают и осведомитель надежный. Но раскрывать его нельзя, вот и прячут за размытыми словами.
Дальше-то что написано, барин? подергал за рукав осмелевший бородач. Остальные слушали, раскрыв рты.
Ах, да «Следствие по этому делу выглядит серой мышью, которая мечется в пустом сарае в поисках хотя бы одного ячменного зернышка. Это не удивляет, господа подписчики! Городовые в Москве умеют лишь выкручивать руки студентам, разгонять торговок, а также брать мзду с мелких жуликов и аферистов, отпуская их из-под стражи. Дознавателям проще выбить признание из невиновного, они успешно практикуют это в последние годы. А изловить дерзкого и кровавого преступника, убивающего в самом центре города, неподъемная задача, с которой силы, призванные следить за поддержанием порядка, пока не справляются. Посему советуем юным девам избегать прогулок в парках без сопровождения» Скучный фельетон, пошленький. Автор, некий Берендей, мусолит один известный ему факт, размазывая кус масла по блину. Но на деле-то блина никакого нет, да и масла тоже. Возит жирным пальцем по тарелке.
«Известия» окончательно испортились. С тех пор, как их выкупил тот заезжий богатей, с Волги. Представляешь? Сапожником начинал, торговал обувью. А ныне газеты коллекционирует, влиятельной фигурой стать желает
А кто не желает? хитро подмигнул Мармеладов. Между тем три часа пробило, засиделись мы тут. Моцион! Немедля на моцион!
Из-за стола вставали слегка покряхтывая.
Прогуляемся до реки, предложил Митя.
Шли вдоль берега, каждый думал о своем. Добрались до Никольского моста. Пару лет назад стоял деревянный патриарх на четырех столбах, а недавно на его месте появился железный здоровяк с коваными решетками. Мармеладов резко остановился.
Ай да Порфирий, прошептал он. Хват! Прежде уже выгибал меня наизнанку, а теперь снова все переворачивает!
Почтмейстер, чуть осоловевший от обеда, не поспевал за его мыслями.
Мост. Этот самый, улучшенный, крепкий. Не грозит ему вернуться в прежнее состояние, за один миг сделаться шатким, трухлявым и ненадежным. Так? А возьмем меня. Было явление в жизни, которое доктора называли мудреным словом «ипохондрия». Нервическое состояние, болезненное, раздраженное. Сейчас, вроде, другой сильнее, спокойнее. Нормальным стал по меркам общества. Но ведь нет гарантии, что останусь таковым на века! Наоборот, впасть в прежнюю проклятую ипохондрию раз плюнуть. Железный мост не боится превратиться обратно в деревянный. А я, Митя, боюсь
Впервые за год, прожитый на свободе, Мармеладов объяснил приятелю, почему занялся именно критикой. Не от большого интереса к писателям, этих он частенько презирал за излишнюю многословность, в которой тонет сюжет. Ему необходимо было изо дня в день занимать разум новыми историями, чтобы то душераздирающее состояние из юности не вернулось. В любую повесть, новеллу или роман он вгрызался, как голодный ребенок в хлебную горбушку. Искал головоломки, интриги, лишь бы не допускать свои мысли в ту опустевшую пещеру, где прежде обитало кровожадное чудище. Пустота коварна, непостоянна, рано или поздно ее начнет заполнять тьма.
А г-н N мне предложил и загадку, и возможность победы над злом. Надежду посулил или, на худой конец, отсрочку. Знал, не смогу я пройти мимо убийства фрейлин.
За рекой виднелся старинный павильон, окруженный красиво подстриженными деревцами.
Нескучный сад? изумился Митя. Ох, не к добру
III
Титулярный советник Хлопов встретил их без приязни. Был он человеком мелким в душевно-нравственных качествах, да и фигурой, надо признать, не вышел. Университетские зубоскалы в бытность оную коверкали фамилию: «Клопов росточком мал, пальцем ткнешь смердит». Зато сие насекомое больно кусает! Мстительный юноша записывал в книжицу неосторожные речи и вольнодумные пасквили, а после сдавал обидчиков жандармам. По выходу из университета протекцию получил: стал следственным приставом в Петербурге. Затем определили на повышение, в Московский окружной суд, где он уже пятый год страдал от зависти, глядя на стремительные карьеры молодых дворянчиков: одно-единственное дело закрыл и в прокуроры. А он навечно застрял в чине и в должности. Хотя и письма рассылал с предложением реформ, столь модных в наше дни, доклады ежемесячные. Излишними стараниями вызвал у столичного начальства насмешливую реакцию: теперь его именовали не иначе, как Хлопотов. В том числе и в официальных бумагах, нет-нет, да проскакивало. Чему же тут радоваться?! А после доклада об убийстве фрейлин, ему навязали чертова помошничка. Бывший убийца на сторону законников станет, слыхали вы такое?! С другой стороны, может это и не преступник вовсе? Любит г-н N проверки да провокации устраивать Придется принять, но улыбаться посетителям следователь не обязан.