За воротами меня перехватил вассал Дрискина.
Прохор послал за тобой, объявил он. Мишка, грит, наверняка профукал деньгу и сидит не жрамши, тащи его ко мне. Завтра, мол, Первомай, мы и тяпнем, грит, солидарно за солидарность евойного труда и моего капиталу. Пошли?
Пошли. Кто откажется от халявной выпивки, усмехнулся я. Шамовку, надеюсь, ты уже приготовил?
Будь спок! заверил Сёмка, окрасив физиономию всеми раблезианскими оттенками. У меня на первом месте шамовка, а на втором бабы.
А что на третьем? Поди, верность боссу?
Пока он платит мне до гроба! чистосердечно признался ландскнехт от услуг и, отомкнув металлическую калитку в воротах, предложил войти ландскнехту от живописи.
Прохор Прохорыч, как всегда, выглядел импозантно. Бордовый пиджак валялся на диване. Этот колер уже выходил из моды, но Дрискин оставался верен идеалам, времён первичного накопления капитала. Он сидел за столом в роскошном халате. «Бабочка» в крупный горошек расправила крылья под дородным подбородком. Солидный живот туго обтягивала накрахмаленная сорочка, и я констатировал, что олигарх стал неудержимо толстеть. Даже ремень выбросил и завёл подтяжки. Впрочем, это, скорее, дань поветрию.
Откеля прибыл, Прохор Прохорыч? вежливо поинтересовался я. Из Давоса али с раута у герцога Кумберлендского?
Спросил и расчихался. В последние дни я не топил печь, а на улицу по нужде выскакивал в дезабилье. Чуть ли не босиком, вот и просифонило.
Насморк? лениво вскинулся Дрискин и предложил: Дать тебе карандаш? Специальный, от соплей.
Они мне не помогают, отмахнулся я. У меня их целая куча. Бывало, ввинчу по карандашу в каждую ноздрю, приклею изоляцией и хожу в своих чунях по избе, как марсианское чучело. А толку? Путаюсь в соплях, как медуза Горгона.
Ладно, путайся, только не чихай на меня, изрёк Прохор и, на правах амфитриона, предложил: От затычек отказываешься, так, может, примешь на грудь?
Наконец-то!
Семён, подавай! скомандовал олигарх.
Так как чревоугодие не входило в число моих слабостей, то первым делом я свернул шею бутыли шотландского. Рюмки отодвинул с презрением и наполнил фужеры. Прохор Прохорыч с одобрением воспринял мою самодеятельность, но брови поднял: не много ли для начала?
Как дикий скиф, хочу я пить! отмахнулся я, но все же отвлёкся тем же вопросом, на который не получил ответа по прибытии в его хоромы. Так с чего же ты разодет, как дипломат? Не успел переодеться. В поссовете дипломатничал, ответил нувориш. Закидывал удочку насчёт участка, который спускается к озеру за моим огородом.
Неужели этого мало?! удивился я.
Сейчас, Мишенька, цены на недвижимость упали, но скоро, вот увидишь, начнётся бум. Тогда я верну своё и ещё добавлю.
Пока я переваривал услышанное, Сёмка внёс вторую перемену горошницу с копчёной грудинкой
Я решительно отказался:
Вчера её сам готовил и чуть не взорвался. Еле поспел на горшок: полчаса трясло, как на вибростенде, порой взлетал в невесомость и парил у потолка со спущенными штанами.
Космонавт!.. ухмыльнулся Прохор. Все у тебя не как у людей. Вчера понос, сегодня насморк! От безделья, Миша. Бери пример с меня, честного труженика. Вечного! Оттого и здоровье отменное.
Значит, хватит силёнок взвалить на могутные плечи и худсалон? снова ввернул я наболевший вопрос.
Салон он помялся, наполнил опустевшие посудины и выдал резюме. Это тебе не писсуары! С ними проще. Люди не перестанут фурить ни при какой погоде, если не хотят ловить карасей. Салон придётся отложить. Я почему покупаю участок?
Сам же сказал, хочешь нажиться.
Во-во! Имея дальний прицел. Возник некий фактор, пояснил он. Некто предложил за соответствующую мзду, само собой, бизнес-уик под Калининградом. Слышал про Куршскую косу? Этот некто изловчился отхватить там землицы под строительство коттеджей. И уже начал. Один предложил мне. Буду сдавать. Есть риск, понятно, но трус в карты не играет. И здесь отстроюсь. Будет нехватка средств, перепродам или тот, или этот. Кстати, ты всё мне намалевал?
Конечно. А ты стратег!..
А ты думал! Не собираюсь парить со спущенными штанами хохотнул он. Завтра приму товар. Если бизнес-уик получится, картинки твои увезу на Балтику, в тот коттедж. Морские видики должны висеть возле моря. Может, и распродажу устрою, а ты мне новых накрасишь. Тебе ж не привыкать.
Проша, Прохор Прохорыч, отец-благодетель, господин Дрискин! Сколь хошь? Ты Зевс, оплодотворяющий мою кисть золотым дождём! возопил я, обомлев от такой перспективы, которая могла пустить мою жизнь по новым рельсам.
Зевс оплодотворил коньячным дождём фужеры и предложил выпить за деловую удачу, которая, как жар-птица, норовит угодить в руки Ивана-дурака, а не солидного предпринимателя. Я охотно поднял свою ёмкость и, тронув её краем Прошкину хрусталину, озвучил тост валдайским звоном.
Отстроюсь у моря, размечтался Прохор, вкусив от даров Бахуса, и приглашу тебя в гости вместе с женой. Бывал, Миша, в Калининграде?
Я чуть не подавился маслиной. Продавил её добрым глотком и захлебнулся восторгами:
Ды-ык это же ж мой родной город! Я же там Я же в нем Я, благодетель, хватил в нём и сладкого, и горького! Я бы хоть щас туда по велению сердца! У меня ж, Прохор Прохорыч, там кореша остались, я и в Диксон помнишь разговор?.. оттуда отплыл! Голубая мечта увидеть Кёльн и помереть.
Теперь и он вытаращил глаза:
Вот те на! А я, понимаешь, забыл, что ты из трескоедов! Ну-ка, Миша, повествуй о местах, в которых я ещё не был.
Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь!
Михаил БулгаковБыли сборы недолги Суриковский, теперь уже навсегда, остался за кормой. Пройденный этап. Только версты полосаты только бутылки и отработанный пар Трудно расставаться с друзьями и особенно трудно, когда покидаешь их молча, втихаря, словно режешь по живому. В конце концов, если Бахус воздвигал «верстовой столб» и мы, ничтоже сумняшеся, торопились к следующему, то делали это не от нищеты духа, а от полноты чувств и ощущения братства. И вот они не подозревали, что вчерашний «столб» был прощальным.
Сидя в аэроплане, я мог стенать, уподобляясь «русскому путешественнику»: «Расстался я с вами, милые, расстался! Сердце моё привязано к вам всеми нежнейшими своими чувствами, а я беспрестанно от вас удаляюсь и буду удаляться!»
Новые времена новые песни: когда самолёт за какой-то час покрывает расстояние, немыслимое для Карамзина, тащившегося в карете по раскисшим просёлкам, наши чувства так же стремительно меняют тональность и окраску.
Карамзина ждала Европа, музеи и вороха впечатлений, его не заботила мысль о хлебе насущном, а он плакался: «Все прошедшее есть сон и тень: ах! где, где часы, в которые так хорошо бывало сердцу моему посреди вас, милые? Есть ли бы человеку самому благополучному вдруг открылось будущее, то замерло бы сердце его от ужаса, язык бы его онемел бы в самую ту минуту, в которую он думал назвать себя щастливейшим из смертных!»
Каково, а?!
Что до меня, то печали мои отлетали по мере приближения к Балтике, уступая место предстоящим заботам. Сердце моё не трепетало от ужаса, но замирало порой от неизвестности. Сколько понадобится усилий, чтобы начать все сызнова? Нужно обойти массу препон и рогаток, умело расставленных государством на пути каждого «строителя коммунизма», возжелавшего по личной прихоти откликнуться на призыв партийного гимна: «Мы наш, мы новый мир построим!» Вот и построй его, п-паюмать! Сорвёшь с пупа, никто не виноват. Сам того пожелал, хотя тебе настоятельно рекомендовалось сидеть в предписанном углу, сопеть в две отвёртки и боже упаси стать «всем» по своему усмотрение. И потому я не «русский» «советский путешественник», а это чревато ба-альшими неприятностями, как для птички, ступившей на тропинку бедствий, не предвидевшей, по наивности, хреновых последствий.
Н-да, естественный отбор. Закон эволюции. Рассчитывать приходилось только на свои силы и зубы, на хватку и когти. Эдька Давыдов слишком далеко. Аж в Норвежском море, на РМС 1515 «Сопочный», на крохотном рефрижераторе-морозильщике, которому в общем и целом заказана дорога в океан. Эдькино письмо пришло неделю назад, а отправлено накануне выхода в море. Пока друг кувыркается у Фарер, мне, сорвавшемуся с якоря, надо бысть умненьким-благоразумненьким, как Нет, я не считал, что моя башка вовсе деревянная, как у Буратино, однако же однако вот лечу в неизвестность, как воздушный шарик, готовый лопнуть, напоровшись на первый сучок.
Товарищи пассажиры, пристегните ремни, объявила стюардесса, идём на посадку!
Идём. Пришли. А в крохотном зальчике аэровокзала негде упасть яблоку! Народы, как римляне на пиру у Лукулла, возлежат Черт те где возлежат, даже на ступенях и подоконниках.