АЛЬФОНСИАНА - Щупов Андрей Олегович 5 стр.


Я тут же припоминаю недавнее словоизлияние Семы. Может, они даже знакомы?

 Ничего, Артем, травленные да угнетаемые всегда умели сплачиваться. Этакий отпор на внешнее презрение. Правительство на нас чихает, Европа санкциями засыпает, а мы им новацию за новацией!

 Такие речи  и в школе?  я начинаю говорить чуть тише.

 Своим огольцам я, понятно, такого не говорю,  военрук доверительно улыбается.  Только тебе, Тема и никому больше.

 Честно скажу, польщен Вы-то как? На пенсию не тянет?

 Да тянет, конечно, как без этого. С удочкой посидеть, за грибами в лесок сбегать. Только как я буду без них?  Он передергивает плечом, имея в виду оболтусов за спиной.  Я же их, стервецов, люблю. Даже нынешних. Вы, разумеется, лучше были, но я и к этим привык. Дети, Артем,  штука светлая, радостная. Задорные глаза, добрые сердца

Я исподтишка бросаю взор в сторону учащихся. «Задорным глазом» один из них как раз целит из пластмассового пистолетика в бумажную мишень, приклеенную чуть ниже спины майора, приятели сорванца часто и ловко бухают из плевательных трубок хлебным мякишем по воробьям в открытом окне. И только парочка отличников за сдвинутыми партами добросовестно гремит железом, собирая и разбирая на время автомат Калашникова. В отличие от пентагоновских генералов дело у них спорится. Проигравшему звонко отвешиваются щелбаны и саечки. Видимо, деньги у бедолаги давно закончились.

 Да, Артем День возле них проведешь и словно перерождаешься. Вот, ей Богу, словно заряжаешься какой-то доброй и светлой энергией!

 Но ведь хулиганят.

 А как иначе! Не без того. Только они ведь по-доброму хулиганят. От переизбытка, так сказать, сил

Именно в эту секунду «добрые хулиганы» за спиной майора взрываются торжествующими воплями. Один из воробьев на карнизе, кувыркнувшись, заваливается лапками кверху и бьет крыльями. Хлебная пулька попала точно в десятку. Что и говорить, переизбыток энергии  штука хлопотная.

Глава 5 Зачем вы, девочки?..

Авось  слово хорошее, романтическое. Мираж в туманной авоське, славянское подобие мечты. И зря его ругают всем скопом. Мода у нас такая дурацкая  ругать и хвалить коллективом. Когда в стране разгром, когда трудно на кого-либо положиться, только это самое слово и остается. Оно  вроде слова чести, только честью клялись в веках прошлых  преимущественно дремучих, а нынче явилась замена более прогрессивная. Честь приболела гриппом и где-то даже слегка скончалась, вот и осталась одна надежда на «авось». Неконкретная, иллюзорная, но оттого не менее воодушевляющая. Пусть все вокруг плохо, мир злой и дурной, а денег как не платили, так и не платят  и все-таки авось! Выживем, переживем, заживем

В общем, не получилось с Семеном  не страшно! Не вышло со стоматологом  ладно! Трех тонн баксов в кошельке тоже нет, зато с грехом пополам набирается порция дензнаков на кафе. А посему в искомое заведение я отправляюсь вполне бодрым шагом, решив, что наше национальное «авось» не подведет и здесь.

Девонька моя запаздывает минут на двадцать-тридцать, но поскольку и сам я, зная дамские привычки, принимаю энную поправку, ждать приходится совсем недолго. В зал мы входим почти одновременно. Приятно улыбаясь друг дружке, оккупируем ядовито розовый столик, чуть погодя, приступаем к светскому диалогу.

 Замечательная погода, не правда ли?

Девонька смущенно фыркает и тянется к вилке.

 Прикольно ты как-то говоришь.

 Да нет, я на полном серьезе! Ветер дует, солнце блещет! Лужи  и те сегодня какие-то особенные.

 Я тоже в одну ступила. Думала, мелко, а там, блин, по колено. Теперь чавкает в туфле.

 В левой?

 Ага  Девонька на пару секунд прислушалась к собственным ощущениям.  А может, и в правой, я не запомнила.

 Если в правой, то не страшно. Важно, что Интернет близится, и люди веселеют! Эра безграмотности уходит в небытие.

Девонька моя согласно кивает.

 Пива бы. А то тут, фигали, один сок!

 Сделаем! Анекдот хочешь?

 А то!

 Тогда слушай. Шварценеггер приходит к даме, а там муж. Он его ставит в сторонку, мелом круг очерчивает. Дескать, только переступи, в порошок сотру! И к подружке. Исполнил все как положено, оделся, ушел. Жена к мужу подходит, презрительно кривится: «Эх, ты!». А тот дрожит и кричит: «Думаешь, я трус! Трус, да? Да я черту три раза переступал!»

 Прикольно!  Девонька смешливо фыркает, и замшевые ушки ее симпатично краснеют.

 А вот еще. Опять про Шварценеггера. Он, значит, с дамой в постели лежит-полеживает, а тут муж из командировки. Он в шкаф  шнырь, а муж раздетую супругу увидел, взъярился. «Сейчас,  говорит,  найду гада!» К шкафу подбегает, дверцу распахивает, а там Шварценеггер бицепс массирует и спокойно так спрашивает: «Ну что, мужик, нашел?» Муж опешил, отвечает: «Да нет, еще на кухне не смотрел»

Девонька гогочет, как сумасшедшая, что дает мне повод подержать ее за талию,  еще упадет ненароком! Чувствуя дуновение ветерка, гуляющего в ее симпатичной головке, я начинаю лучше понимать стариков, тянущихся к молодым. Это подобие ностальгии, своего рода зависть. Молодостью хочется заразиться как гриппом с ангиной. По счастью, вирус юности легко передается. Через глаза, нос, уши и Да, да  и, конечно, через все остальное.

Я заботлив и предупредителен. Когда пирожное попадает юной хохотушке не в то горло, я аккуратно похлопываю ее по пояснице и чуть ниже. Словом, обед идет своим чередом, в словесном потоке легко и просто текут ванильно-кремовые минуты. Я успеваю рассказать дюжину анекдотов и трижды ловлю под столом девичью руку. Накладные ногти царапают мою ладонь, девочка отчаянно краснеет, однако руки из плена не вырывает.

Когда оркестранты, раздув щеки, приникают к жестяным трубам, и воздух взрывает барабанная дробь, соседка кивает в сторону сцены.

 О! Медляк пошел! Потанцуем?

Мы идем танцевать «медляк», чинно и благородно обнимаемся. Я шепчу ей на ушко комплименты, ушко ответно розовеет. После заключительных аккордов королевским шагом мы возвращаемся на место.

Спотык случается на самом, казалось бы, ровном месте. Я проявляю осторожность с пицей, кусаю выпечку робко и мелко, однако залетаю на обыденном киселе. Вернее, название там какое-то другое, но в действительности напиток являет собой банальный фруктовый кисель с парой слив на дне и каким-то сахарным крошевом на поверхности. Короче говоря, зуб, работавший до сего момента с завидной безупречностью, неожиданно ссорится с соседями и, без спроса покинув строй, солдатиком ныряет в означенный кисель.

Назад