Он отнес томик на кассу, но продавец, оглядев книгу, сказала, что на книге нет штрих-кода, и она не значится в базе магазина. «К тому же книга не новая, это старое здание! Где вы ее взяли?», проворчала кассир. Павел недоуменно пожал плечами странно Откуда она здесь взялась? Кто-то принес и поставил? Зачем? И зачем в книгу вложили записку? Павел отнес книгу к стеллажу, где она раньше стояла, и поставил ее обратно на полку. Записку же Павел забрал с собой.
По пути домой он зашел в кофейню и, попивая крепкий двойной, несколько раз перечел записку. Стихотворение Рильке, переписанное таинственным автором послания, звучало в унисон и с мыслями Павла и с этой поздней осенью. Строки горчили, как слишком крепкий кофе, но в них была и светлая печаль и правда предельного одиночества. Павел понимал, о чем говорил немецкий поэт да, одиночество звезды, пять океанов одиночества Примерно то состояние, что сейчас ощущал и он сам в этой кофейне с видом на серую Фонтанку. В конце концов, можно сидеть в кафе в центре Петербурга и чувствовать себя таким же одиноким, как на необитаемом острове где-нибудь посреди океана.
Он закурил, и тут же поймал укоризненный взгляд бармена. Вспомнив, что в России ввели запрет на курение в «общественных местах», Павел затушил сигарету. Что поделаешь, он недавно вернулся в Россию после восьми лет жизни в Германии, и еще не привык к тому, что здесь теперь отчаянно стремятся устроить как «в Европе». Он вообще пока ко многому здесь не привык, или вернее сказать многого не узнавал.
После учебы в университете, Павел почти сразу уехал работать в Германию ему хотелось попробовать себя в профессии, и да, сделать карьеру.
В «новой версии пространства» нужно было постоянно, как говорят в социальных сетях «обновлять статус», и яростно доказывать себе, работодателям, и всему миру, что ты можешь, что ты интересен и актуален. Бешеный темп жизни, словно беговая дорожка, по которой ты бежишь, сломалась остановиться невозможно; времени на размышления и ностальгию по Родине и прошлой жизни у тебя просто нет. Даже с матерью, оставшейся в Петербурге, за эти восемь лет Павел виделся всего несколько раз: дважды он приезжал в Питер на неделю, дважды мать навестила его в Германии. Неся бремя «единственного сына», он, конечно, переживал, как она там одна, звонил ей чуть ли не каждый день, исправно посылал деньги (за что она на него неизменно обижалась), предлагал ей переехать к нему, но вот приезжать чаще не мог. Ему казалось, что они еще успеют увидеться, что впереди у них долгая жизнь
Планы и новые профессиональные достижения, карьерный рост, а потом вдруг раздается звонок, и ты становишься «непоправимо несчастен». Известие о смерти матери вырывает тебя с корнем из жизни, какой бы прочной ни была твоя корневая система. Лавиной накрывает отчаяние и боль И чувство вины ну да, она немного болела в последнее время, но ничего серьезного, ничего серьезного Или это она так говорила, чтобы не тревожить тебя?
Через три дня Павел стоял на Смоленском кладбище у свежей могилы. Все разошлись, оставив его одного. И вдруг оказалось, что все теперь потеряло смысл: успехи, карьера, жизнь. Темнело. Ветер яростно гнал листья. В воздухе витал горький запах костров, русский запах. Павел почти отвык от него. В висках пульсировала кровь: не успел, ничего не успел, и теперь уже никогда ни позвонить, ни обнять, ни сказать ей спасибо за все, что она для него сделала, и еще охраняющая сила материнской любви! сделает. И это запоздалое спасибо застыло внутри ледяным комом. Холодно. Как холодно Вернувшись с кладбища поздно вечером, Павел слег и заболел. Неделю он провалялся с тяжелой простудой, а когда пошел на поправку, понял, что будет жить в России. Однако нужно было вернуться в Германию, чтобы решить кое-какие вопросы, связанные с переездом.
В Германии все, впрочем, решилось быстро: он уволился с работы, собрал вещи, простился с подругой, с которой они были вместе два года (расстались легко, в один миг без упреков и обид, как расстаются порядочные люди, когда в их отношениях уже нет любви, или вернее, когда в их отношениях никогда и не было любви), и уехал в Россию, словно закрыл занавес завершившегося спектакля с голубоглазой героиней, исполнявшей роль его подруги (как там ее звали, Гретхен или Брунхильда), разыгранного в декорациях сонного немецкого городка.
И началась его новая жизнь Пустая квартира в центре Петербурга, где все напоминало ему о матери, и одиночество пока он жил в Германии, прежние друзья куда-то «разбрелись»: кто уехал из города, кто с головой ушел в свои дела и семьи. Ему нужно было учиться жить в этом состоянии абсолютного одиночества.
И началась его новая жизнь Пустая квартира в центре Петербурга, где все напоминало ему о матери, и одиночество пока он жил в Германии, прежние друзья куда-то «разбрелись»: кто уехал из города, кто с головой ушел в свои дела и семьи. Ему нужно было учиться жить в этом состоянии абсолютного одиночества.
* * *И вот осенний Петербург, серая Фонтанка, какая-то странная записка в руках Усмехнувшись, он вновь перечел ее, и на сей раз пришел к выводу, что само стихотворение Рильке прекрасно, мысли неведомого автора занимательны, а вот перевод стихотворения оставляет желать лучшего.
Вечером Павел нашел оригинал стихотворения на немецком, и долго вчитываясь в волшебные строки, перекатывая звучные немецкие слова на языке, вдруг почувствовал, что стихотворение можно иначе передать на русском, и неожиданно для самого себя взялся за перевод. Несмотря на то, что прежде он никогда не переводил поэзию (хотя прозу случалось), это занятие увлекло его. Он продирался сквозь плотную вязь текста, образы и метафоры, мучительно подбирал слова, словно открывал их заново и, наконец, через пару дней, его собственный перевод был готов. Павел переписал его от руки и вечером того же дня, отправился в книжный магазин. Отыскав на знакомой полке ту самую книгу Рильке, он оставил в ней между страниц свой лист с переводом, будто включившись в какую-то странную игру, правила которой ему пока были непонятны.
Когда через неделю он вновь пришел в магазин «проведать» знакомую книгу, его записки с переводом в ней не оказалось. Зато там была новая записка. Некто, поблагодарив его за перевод, признал, что этот вариант гораздо полнее раскрывает смысл стихотворения, его глубину, и саму суть одиночества. Павел тут же вырвал лист из блокнота и написал ответ, процитировав в нем фразу Рильке об одиночестве в любви. «Lieben heisst allein sein. Любить значит быть в одиночестве», и добавил, что согласен с Рильке в том, что одиночество это своего рода гипсовая повязка на душу, которая что-то лечит. Павел вложил свою записку в книгу и ушел.
Через неделю Павел достал из «книжного тайника» книги, ставшей своеобразным «почтовым ящиком» ответное послание. Его невидимый собеседник на сей раз разразился целым письмом, в котором рассуждал о любви и одиночестве. Читая письмо, Павел улыбался этот некто, кто бы он ни был, рассуждал изящно и умно и, безусловно, знал предмет рассуждений, иначе говоря, этому человеку было знакомо состояние одиночества.
Так и повелось, примерно раз в неделю Павел заходил в книжный магазин, выбирал для себя книги, а потом наведывался к знакомой полке оставлял свое послание или забирал ответ таинственного собеседника.
Они писали друг другу о разном; иногда это был просто обмен фразами, заключенными в коротенькие записки, иногда они пускались в пространные рассуждения на ту или иную тему. Сначала Павел отчасти смущался этой странной переписки, полагая, что все это несусветная глупость недостойная взрослого мужчины (развели подростковую игру!), но потом успокоился, поняв, что на самом деле причины, по которым он включился в эту игру, вполне понятны. Вернувшись в Россию, он отчаянно пытался найти точку опоры, построить новый мир, а тут вдруг письмо из «ниоткуда» словно упало с неба; понятно, что это событие удивило его и заставило включиться в диалог. Как бы там ни было, в абсолютном одиночестве его новой петербургской жизни, эти письма стали для него возможностью беседы с тонким, умным собеседником. Кроме всего прочего Павлу было приятно получать рукописные письма, хранящие тепло рук, индивидуальность почерка. Пользуясь электронной почтой, Павел, тем не менее, считал, что постоянно используя клавиатуру, теряя сам навык письма, утрачивая почерк, мы в каком-то смысле теряем свою индивидуальность; ему было приятно писать кому-то письма от руки и получать в ответ такие же «живые», читать их «между строк», обращать внимание на настроение автора, подметив, что здесь буквы с легким завитком, а тут неровные, словно бы в этом месте автор письма волновался.
Естественно, с самого начала Павел задумывался о личности автора писем, пытался его представить. Он почему-то сразу решил, что это женщина. Однажды он даже почувствовал исходящий от письма запах духов (первоклассных, дорогих духов!) и обрадовался тому, что его догадка подтвердилась. Как-то, не удержавшись, он показал одно из писем своему знакомому, интересовавшемуся графологией: «Что скажешь об авторе?»