Черви-2. Бессмертие - Моник Ти

Анатолий молодой,
Двадцать лет ему всего.
Любит выпить, погулять
И с друзьями поиграть.

Он ужасный реалист
И не верит ни во что,
Что потрогать он не может,
И руками ощутить.

В Бога тоже он не верил,
Но молился иногда,
Когда мама так велела,
Ведь её он уважал.

Только матушки его
Целый год, как с ними нет.
Веру в Бога потерял,
Как её, он навсегда.

Он с отцом живёт один,
Беспробудно Женя пьёт,
Сына будто и не видит,
Так у них заведено.

Анатолий на работу
Захотел пойти когда,
Отучился в школе там,
В их посёлке небольшом.

Перспектив пойти учиться
Ещё дальше не нашёл.
Смысла в этом он не видел,
Да и денег не имел.

Он мальчишка деревенский,
Но продвинутый вполне.
Разбирался хорошо
Он в компьютерах во всех.

А ещё любил играться
По сети с друзьями там.
Регулярно собирались
У Илюши на обед.

И реальных, виртуальных
Было много у него,
И друзей, простых знакомых,
Положиться знал кому.

Анатолий обожал
Только ужасы смотреть,
А ещё перебирал,
Про вампиров выбирал.

Шутки разные любил,
Постоянно говорил,
Про различных кровопивцев,
Что бывают лишь в кино.

Он, конечно же, не верил
Ни в вампиров, ни в чертей,
Но имел всегда кумира
Интересного кино.

Про Григория он слышал
И особенных червей.
Его гением всегда,
Не стесняясь, называл.

Говорил, что черви эти,
Как вампиры сами все,
Умирают же на солнце,
Выживают без еды.

Анатолий так мечтал
Наяву их повидать.
Только в книжках изучал,
Где найти он их не знал.

А непризнанный учёный,
Гений, создавший червей,
В городской тюрьме томится, 
Совершенно никакой.

Он раздавлен был, и стар
Виноватым ощущал
Перед всеми он себя,
Жить так дальше не желал.

Но ему не повезло 
Жил он долго, двадцать лет
В заключении и ждал,
Всё кончины там своей.

Было восемьдесят лет,
На свободу вышел он,
И продолжил доживать
Дома тихо дни свои.

Он помилованный был,
Скоро, думали, умрёт,
И ему тогда решили
Вновь свободу подарить.

Сын Григория уже
На свободе был давно.
Срок условный получить
Удалось ему с трудом.

Знать отца он не желал,
Никогда не навещал.
И, конечно же, не знал,
Где Григорий был сейчас.

Сын Григория Егор
Жил теперь в другой стране.
Возвращаться он не думал,
Своё детство вспоминать.

«Снова здесь»  он говорил
И, похрамывая, шёл.
Всё болела у него,
Тело, дух и голова.

Рядом смерть он ощущал,
И её не прогонял.
О покое он мечтал,
И прощения не ждал.

Сам себя он презирал,
И заслуженным считал
Быть так брошенным теперь,
Одному там погибать.

«Всё разграбили»  сказал он,
Тут и там всё рассмотрел.
Было грустно, одиноко,
Он уйти так захотел.

Только не куда, он нищий,
Отобрали у него
Состояние и вещи,
Птицефабрику его.

У него остался только
Полусгнивший дом большой,
И участок в десять соток,
Весь заросший был травой.

В свою спальню он вошёл
И свой сейф там не нашёл.
«Осквернили, погубили
Все останки вы его

Бедолага, мой Ровгаш,
Зря не спрятал я тебя,
Нужно было прямо с сейфом
В тот же год похоронить»

Как и вещи остальные,
Унесли и сейф его.
Всё-всё-всё конфисковали,
Уничтожили червей.

Документы и заметки,
Образцы в пробирках разных 
Не нашёл он ничего,
Что так дорого ему.

«Ник, смотри, кого я вижу!
Возвратился наш сосед!» 
Анатолий другу начал
Вдруг довольный говорить.

В тот момент смотрел в бинокль
Он из дома своего.
Николай не оценил
Любопытство то его.

«Эй, хорош! Ты, извращенец!
За соседями следить!
Не смешно и незаконно,
Лучше мне вот помоги!»

Николай готовил кушать,
Блюдо новое себе.
Он на повара учился,
Это нравилось ему.

Анатолий заявился,
Друга звал он погулять,
По привычке, постоянно
Был с биноклем на руках.

Очень старый, небольшой
Был подаренный отцом,
Анатолий, тот бинокль,
Как брелок с собой носил.

И, конечно, очень часто
За соседями следил.
Иногда и попадался,
И тогда о том жалел.

«Ты не понял, это он,
Знаменитый Доктор червь!
На, не веришь, убедись!» 
Другу дал бинокль он.

Сразу выхватил его
Удивлённый Николай.
«Шутишь, что ли, этот тип
На пожизненном сидит!»

И внимательно он начал
На Григория смотреть.
Еле двигался старик,
В огороде он ходил.

Свежим воздухом дышал,
И природу наблюдал.
В тот момент ему там было
И тепло, и хорошо.

«Ну, я думаю, похож». 
Согласился Николай,
Но потом засомневался
И решил предположить:

Может, брат его вернулся.
Ровно двадцать лет прошло.
Им с женой по двадцать дали,
Это помню хорошо».

«Может, может, да не может!
Брат его погиб в тюрьме» 
Анатолий возразил,
И уверен в этом был.

«А чего стоять, гадать?
Поздороваться, пошли!» 
Предложил вдруг Николай,
Отложил свои дела.

«А готовка как твоя?
Я к такому не готов» 
Вдруг признался Анатолий
И занервничал чуток.

«Испугался? Признавайся!
Он же немощный старик!
Познакомишься с кумиром!
А пирог давно готов!»

Николай открыл духовку,
Блюдо вытащил своё.
Аппетитный и румяный
Был малиновый пирог.

«С этим ты пойти собрался?» 
Анатолий тут спросил,
На его пирог с ухмылкой
Он ехидной указал.

«А идея то, что надо!
Ведь красивый, согласись?» 
Николай сказал, хвалился,
Анатолий подшутил:

«Как мамаши из кино,
На одной руке неси!»
Собирался Николай,
Одевался хорошо.

«Удивляешь, ты меня,
Наряжаешься ещё!
Просто подойдём поближе,
С ним не будем говорить!» 

Анатолий возмущался
Не планировал совсем
Распивать чаи с соседом,
Пирогами угощать.

«Прямо в фартуке пойти?» 
Николай ему сказал,
Раздражённо, не желая
Слышать больше ничего.

Анатолий его часто
В педантичности винил,
Называл девчонкой даже,
Злился сильно Николай.

Одеваться он старался
Постоянно хорошо,
Гладил чистые рубашки,
Цвет одежды подбирал.

Совершенно Анатолий
Это все не понимал.
Говорил, наряд мужчину
Волновать не должен так

Впрочем, долго Николай
Свой наряд не подбирал.
Он за пять минут собрался,
Анатолий помолчал.

Был Григорий очень рад
И совсем не ожидал,
Что соседи его примут
Уж настолько хорошо.

Напросился Николай
В гости к деду на обед,
Он его заговорил,
Анатолий всё молчал.

Как Григория увидел,
Он язык свой проглотил.
Анатолий слабость духа
Очень часто проявлял.

Нерешительность его
Беспокоила всегда.
И сейчас свои вопросы
Он боялся задавать.

Николай болтун особый,
И с чужими хорошо
Он умел общаться мило
И в доверие войти.

Но Григорий не хотел
Обсуждать дела свои.
«Это в прошлом,  говорил. 
Черви умерли мои»

«Но они же ведь бессмертны? 
Анатолий вдруг спросил.
Через час и он решился,
Наконец то, говорить.

Был пирог почти что съеден,
Николай хотел уйти,
Он с Григорием не смел
Обсуждать его червей.

Анатолий же пришёл
Лишь для этого к нему.
Знать хотел как можно больше
О подкожных червяках.

А ещё, мечтал он много
Их увидеть наяву.
Но не думал, что Григорий
Будет в этом помогать.

«Нет противнее созданий,
Ненавижу я червей!» 
Сморщив нос, сказал Григорий,
И пирог свой доедал.

Помолчал минуту где-то,
И, конечно, подтвердил:
«Да, ты прав, они бессмертны,
Если можно так сказать.

Без еды не умирают,
И питаются собой.
Молодые матерей
Пожирают и растут.

Уменьшаются до клетки,
Только делятся потом,
Точно так же, поглощают
Молодые стариков»

Улыбнулся тут Григорий
И в окошко посмотрел.
Солнце яркое сияло,
Он продолжил говорить:

«Людям стоит поучиться,
Не умеют выживать.
Если голод, вымрут просто,
Но не станут есть своих»

Свою помощь Анатолий
Стал соседу предлагать.
После этой посиделки
Он понравился ему.

А ещё, он не поверил,
Что Григорий потерял
Образцы все, не припрятав
Абсолютно ничего.

«Нет, сказал же, я не вру.
Это больше ни к чему
Черви эти так опасны,
Для чего они тебе?» 

Удивлялся так Григорий
И совсем не понимал,
Анатолий не учёный,
Он науку не любил.

Просто юный он подросток,
Любопытный чересчур.
Объяснить свои желанья
Он нисколько не умел.

«Это чудо-то потому что!
Я увидеть их хочу.
Ну, пожалуйста, я вам
Чем хотите, помогу!

И на солнце как сгорают
Посмотреть мечтаю я.
Серебро их убивает?
То проверил кто-нибудь?»

Улыбнулся тут Григорий
И ответил не спеша:
«Ты идеей вампиризма
Был, похоже, поглощён.

Паразиты это, друг!
Всё съедобное сожрут!
Познакомиться поближе
С ними лучше не мечтай!»

Анатолий помолчал,
В думу тут же быстро впал,
А потом задал вопрос,
Сомневался всё же он:

«Ну, а если б заражённый
Только кровь стал выпивать?
Вечно жил бы и не умер
От обжорства быстро так?»

«Всё равно бы с каждым днём
Становился толще он.
Выпить кровь, как печень скушать
Запивая лишь водой.

Жизнь себе чуток продлил бы,
И от голода страдал.
Заражённые все ели
И никто не голодал»

«Ну, а если голодали
И в вампиров превращались?
Почему никто не верит,
Что такое может быть?

Черви эти вечно могут
Без питания прожить.
Заменяют ткани людям
Целиком и без вреда»

«Это ты скажи погибшим,
Ведь никто не уцелел.
Я сто тысяч человек
За неделю погубил.

До сих пор ещё не верю,
Что я здесь сейчас стою.
Как преступника такого
Оправдать они смогли?» 

Всё, что было вспоминал,
Словно вновь переживал.
Огорчался так Григорий,
Сильно каялся всегда.

«Но ведь органам людей
Не вредили черви те,
И рассудок у людей
Оставался при себе.

Заменяли ткани просто,
Улучшали даже их.
И я думаю, такой
Человек бы не старел»

«Где ты взял такую чушь?» 
Удивлялся сильно он.
Анатолий убеждённо
И серьёзно объяснял.

«Где-то я статью читал,
Так писали о червях,
Но гипотезу проверить
Никому не довелось.

Или, может, довелось,
Только тайна это всё.
Ведь не зря же запретили
Их учёным изучать.

Может, страны сговорились,
И статьи той нет уже.
Запрещают обсуждать
Эту тему и в сети».

А Григорий улыбался,
Это слушая тогда,
Он не верил совершено,
Это глупостью считал.

И, к тому же, он учёный,
Паразитов создал сам.
Фантастическим догадки
Он такие все считал.