Многое подлинно индивидуальное субъект до сих пор примеривает на государство, например, первобытное мнение о природе именно поэтому современное отношение к государству это во многом религиозное отношение. Ощущение внутренней сопричастности и интуитивности, принимаемой согласованности и сопричастности (то, что использует Христианство в «Бог внутри каждого из нас») сегодня с успехом заменено средствами массовой коммуникации, что только разжигает в человеке огонь экстраверта. Центр перемещения силы, составляющей порождающую константу бытия, неизменно покидает индивидуальность в ее массовом виде, субъектом становится сама масса, где каждый равен общей массе в качестве, благодаря только количественному (одинаковые условия равенства всех перед законом и судом). В то же время государство должно быть максимально мобильным, но оно становится мобильным, универсально доступным только для тех, кто подобен ему и готов быть частью его в общем процессе, энтелехии, осуществления того, что называется нормой, того, что принято как норма (право). Но, если, где сегодня и можно найти противоположность хаотичности в области действительного, то это государство. Алгоритмы приведения, упорядочивания состоявшегося и реализовавшегося личного хаоса, конечно, крайне примитивны и сегодня уже совершенно утрачены и нивелированы формой своего исполнения (принудительное лечение или уголовное наказание), но данная форма пока самая эффективная.
Системность и упорядоченность перестала, правда, быть самоцелью, так как государственное взяло на себя в последние 300 лет слишком много повышенных обязательств. Вместе с тем, дестабильное положение ХХ века и в особенности грядущая Великая катастрофа, усилят понимание самым широким кругом лиц спокойствия как основной функции бытия человека в условиях реализма, что еще на некоторое время сохранит за государственной властью средство обеспечения такой стабильности (государство, как то благодаря чему обеспечиваются условия жизнедеятельности).
Итак, в первом приближении к пониманию государства мы должны признать, что оно, как система организации материи, стремится к стабилизированию изначально заданного хаоса в каждом человеке, известным ему образом в противовес хаотичности, которая проникает в область действительного за пределами государственного. С такими формами реализации бытия в возможности в область действительного государство неизменно борется. Способ, которым государство организует самое себя в форме упорядоченности социальной материи весьма прост. Бытие в возможности, составляющее бытие государства в процессе своего структурирования лишается противоречий (законодательная деятельность, закон как очищенное от противоречий бытие в возможности социума), после чего принимается как образ и форма действительного. Государство в данном случае представляет собой последовательные процессы и конечный результат реализации такого бытия в возможности в действительность. Таким образом, государство это бытие в действительности права, в то время, как право это бытие в возможности государства. Там, где государство не руководствуется правом, а власть законом, там, соответственно, и нет государства, так как имеет место реализация бытия в возможности, которое только в субъективном плане представляется в снятом виде, в форме отсутствия противоречий. Изначально обычай как источник права, форма бытия в возможности, выверенная сотнями тысяч лет, был прекрасной формой бытия в возможности для государства, но в современности законодательному процессу следует безусловно уделять больше внимания с точки зрения механизма снятия противоречий. Каждое такое не снятое в процессе законотворчества противоречие грозит противоречием в области действительного, что само по себе подрывает устои властеотношений, бытия государства как системы упорядочивания социальной материи.
Главное тот, кто ждет от государства чуда и справедливости, находится в плену мифологии о государстве, созданной более 300 лет назад и уже не оправдавшей себя в начале ХХ века. Попросту спит. Тот, кто искренне заявляет об этом от лица государства, представляя государство, клинический идиот. Подобные заявления хуже любой террористической диверсии, они нивелируют сам закон, всю его целесообразность и заранее обречены на провал в рамках строительства социальной системы.
4
Стабильность и упорядоченность прекрасно. Но это ли сущностная характеристика государства. Стабильность может принести религия, она может дать спасение от собственности хаоса восприятия, она же может упорядочить любое сомнение в том числе и в отношении самое себя. Государство интересно как система сбалансированности тем, что оно проносит себя сквозь пространство и время. Область a priori существует только в отношении индивидуального умозрения, как свойство функции познания человека. В области действия, действительного есть только a posteriori, которое задано нам в области чувственного и по этой причине, ограничено относительно нашей способности проникать и познавать сущность окружающего. Естественные науки как формы расширения и сопряжения томления индивидуального и познавательных способностей коллективного, несомненно, совершили революцию в области знания именно за счет того, что позволили не прерываться связи времен. В философии, в умозрении, каждая новая система, если не отрицает предыдущую, то, по крайней мере, не пытается ее обосновать в части методологии таким образом, чтобы взять из нее все ценное и расширить результаты ее применения. Философ, скорее всего машина, которая отрабатывает положенное ему чувственное жизни и отражает его в законченном представлении философской системе. Наука же напротив это поэтапные шаги развития методологии познания во времени. Это совершенствующаяся методика познания, передающая аппарат познания и обеспечивающая коллективность познавательной функции. Развитие государства в этом отношении так же отходит от эпохи героев и деятелей, постепенно превращаясь в коллективную функцию. В Западной цивилизации эту традицию впервые вводит Рим, который преодолевает и время, и пространство, надолго обеспечивая государственность методологией. Средние века в основном копируют наработки Рима, сопрягая их с открытиями Древней Греции, возрождая и скрещивая государственность, философию и религию. Последняя, вполне вольно обращавшаяся со временем, сыграла исключительную роль в развитии современного государственного. Но подлинно современное государство как новая форма реальности рождается с банковской системой в XVIII, с безналичными деньгами. В это же время наблюдается слом ранее сложившейся государственности (буржуазные революции Великого просвещения). Деньги- самое ценное чувственно общественное для индивидуума. Ему не принадлежит в деньгах абсолютно ничего, кроме их способности кооптировать его в область отношений созданных и поддерживаемых общественным. Начав регулировать сектор, связанный с безналичными деньгами, а затем, перейдя к политики монетаризма, отвязав деньги от материального субстрата (в данном случае золота) в ХХ веке, государство взяло на себя функцию собственной реальности, оно стало осуществлять регулирование естественных, инстинктивных свойств человека не через человека (внушение, принуждение, насилие), а через предмет реализации, через сам объект проявления этих свойств (деньги). Упорядочивание и стабилизация социальной системы в таком ключе стало практически невозможным именно в силу того, что государство здесь столкнулось с математикой (как знанием a priori) применительно к области индивидуально чувственного абсолютного большинства a posteriori. Государство не может себе позволить местечковое регулирование, требуя себе абсолют власти в отсутствии какого либо другого хозяина, устанавливая собственные законы экономики, которые стали страшнее мистических законов судьбы. Удерживая человека на расстоянии экономического выживания, государство терпит фиаско регулирования в начале ХХ века. Западное государство не способно нигде на земном шаре поддерживать одинаковый режим собственности пребывания безотносительно пространства и не способно обеспечить день завтрашний, то есть пронести себя сквозь время. Естественным выходом и в то же время самым страшным с точки зрения гуманизма явилась война. Внутреннее банкротство нового государства, созданного Великим Просвещением, вылилось в реализацию необходимости внешнего структурирования реальности по типу сходства и отличия. И если первая мировая война была формой компенсации этой ущербности, которая в рамках наследия немецкой классической философии трансформировалась в собственную ущербность, то Вторая Мировая война уже была крестовым походом тех, кто согласно Гегелю, унаследовал таинство устройства мира против тех, кто пребывает в заблуждении. Вообще же безумие соединения прошлого с вечными идеями во имя будущего черта, которую государство приобрело только в последние 300 лет.