Ludi мысли
Сборник людологических сочинений (доклады и статьи)
Рустам Павлович Чернов
Просвещение внедрять с умеренностью,
по возможности избегая кровопролития.
Михаил Салтыков- Щедрин
Иллюстратор Джон Сингер Сарджент
© Рустам Павлович Чернов, 2020
© Джон Сингер Сарджент, иллюстрации, 2020
Сочинение 1. Приглашение1
Казалось бы, сегодня общеизвестен и повсеместно не отрицаем тезис старика Канта о зависимости свойств представления о предмете от субъекта познания. Кант «вычислил» константу данной присущности, приписав ее свойственность атрибутики бытия, расставив все точки над всем и вся в области доступности критическому познанию.
Разумность нашего времени диктует нам постоянную необходимость отречения от всего над чем мы так властны, сладострастно властны. Ницше прежде всех почувствовал волю к разумности отказаться от морали, чтобы жить ею. Самое сверхчеловечное, что позволительно человеку в прошлом, перешедшему через шаткий мост зацикленности ценностей. Суть перехода, суть ценности не смотреть в пропасть под собой, не думать о потерях и вечно обеспечивать безопасность собственности, шаг за шагом преодолевая страх падения.
Страх рождает самое дивное чувство необходимость действия мысли. Поппер понял природу социума так, как ее понял бы только индивидуальный субъект познания: власть, любовь, голод кредо любого, кто есть общественное животное.
Само общество удивляет индивидуума неожиданностью глубины познания право, обычаи, традиции, мудрость коллективизма, «нормы ненормальности», заложники неудачных попыток определения собственного «Я» и. перечень вряд ли конечен.
Современность информатизированного общества, являясь тенью будущего развития, уже поражает умением задавить все личностно индивидуальное. Интернет содержит все, что есть, но ничего, что не имел бы и твой сосед, подобный тебе, все общее до невозможности.
Поднимаясь до критических пределов там, где только мысленно возможно существование, где только и есть мысль, а больше только сплошь возвращения к способности мысли, невольно понимаешь, что вопросы познания порой намного проще, чем кажутся. Но вот парадокс, они проще только там, в области мысленного, мыслительного, в эмпирически заданных рамках все становится логикой абсурда в уличном споре всегда побеждает почему-то лом, а не философия Иммануила Канта.
Мысль о времени становится преткновением жизненного самоопределения. Иногда спрашиваешь себя, как ты посмотришь в лицо вечности последнего мгновения, будет ли что оголять, в момент сбрасывания маски?
Карл Юнг первый стал лечить вопрос индивидуальности судьбы, признав за ним сильнейшее свойство разрушения Эго. Он же четко определил чувственная персонификация в деятельности лучшее, что может быть для больного, заглядывающего в смысл собственной предначертанности. Звучит почти как трудотерапия Карла Макса, труд сделал человека человеком совсем близкое к реальности: Уголовно исполнительный кодекс, исправительно-трудовая деятельность, куда уж ближе
А как приятно потреблять вопросы философии в готовом безопасном виде, а? Вечные истины, рукописи не горят, любовь вечна, родина лучшее, что может быть, индивидуальность главное, семья оплот спокойствия
Эрик Берн один из первых, кто заговорил о спокойствии с точки зрения экзистенциальности самоопределения человеческого. Человек как система, стремящаяся к снижению внешних контактов раздражителей, как система, стремящаяся к самодостаточности самое себя из самое себя
Пределы замкнутости для познания, Иммануил Кант трансцендентность. Артур Шопенгауэр представление. Средний «субъект познания» свой интерес. Государство-суверенитет, право результативность, любовь взаимность. Язык смысл передачи (значение) но выходя на улицу голодным и вдыхая аромат кондитерской, вряд ли можно полностью запретить самое себя воспринимать мысль о венских булочках или вкусностях другого толка чувственное склонно к самовоспроизведению самое себя в мысли о предмете чувства, но сам предмет вне мысли о себе не будет чувствуем сознательно как неизвестен чувствам бог, так неизвестны нам и мысли бога
Христианство впервые смогло увидеть бога глазами простого сметного, выковав из неизбежной пропасти смысла девять острых простых заповедей, бог стал универсально потребляем сознанием всех, а не чувственным страхом всякого перед наказанием
Так что же сильнее и реальнее в этом мире: чувственное или мыслимое?
С одной стороны лом и улица с другой стороны, Иисус Христос, Джордано Бруно, Сократ жизнь за мысль. Чуть поодаль мысли о должном самого широкого круга лиц мысли общества, конституированные в норме права, стабилизированном представлении о должном и необходимом то, на основе чего выносятся смертные приговоры, лишают свободы, разбивают судьбы
Достоевский впервые рассмотрел противоборство мыслимого в чувствуемого в пределе критического противостояния «Я Общество», но Раскольников проиграл самому же себе он раскаивается, и Соня здесь вряд ли виновата.
Каждый человек с первых дней сталкивается с суррогатом противостояния мыслимого и желаемого. Дети. Они заложники противоречия собственных желаний чувств и родительских мыслей, стандартов общего поведения. Человек обречен на противостояние своего настолько близкого и родного, своих чувств и мысли о чувствуемом; от того насколько мыслительное субъекта покорно общественному зависит гармоничность индивидуума и всего того, что к нему не относится, то что ему предоставлено называть обществом, государственным интересом и так далее.
Именно в этих рамках лежит вопрос личной истории, личности в истории. Кому интересно дальнейшее? Если Вам да, то добро пожаловать в школу людологии, она ответит
Сочинение 2. Игра объект или предмет анализа?2
Казалось бы, постановка вопроса именно в таком виде не имеет права на существование: как можно с помощью игры осуществлять познания, может ли игра быть методом познания? Это первичные вопросы обсуждения, которые мы полностью поддерживаем в области однозначности понятия методологии, метода. Но за этой однозначностью, углубляясь в вопросы критико философского плана методологии познания, мы внезапно среди всех прочих форм сомнений и теорий, вдруг сталкиваемся с эмпирически заданным фактом в отношении нашего вопроса. Игра как область бытия методологии, более того, игра как то, что и есть метод познания, метод структурирования знания. Данный факт застает нас везде, начиная от играющего ребенка, и трактовки его бытия через теорию игр3, и заканчивая высокосложными формами познания в рамках высшей школы, которые так же обретают себя в форме непосредственной игры (экзамены, деловые игры и прочее). Далее мысль увлекается историческим аспектом проблемы, и мы уже не можем найти какой-либо эпохи, какого-либо народа, какого-либо человека, который бы смог избежать в области коммуникации (корреспондирование значения как части познания) игрового элемента. Маска сатира в Греции (per и sona), священность писцов Египта, агональность софистики, пайдейя, алхимики и прочее, и прочее. Факт застает и ошеломляет. Известное, но не осмысленное человек лжет порядка 200 раз в день, каждый человек4, игра это или все-таки та самая серьезность? А то, что известно каждому: несколько смоделировать, приукрасить, внушить себе Платоновское пока ты знаешь, что ты играешь, ты честен5 А судебные процессы, а парики, а мантии, а невинная игра, а любовь, ухаживание, а перечень вряд ли конечен. Игра застает всюду, игра видится везде, и вы уже готовы воскликнуть «мир театр, а ludi в нем актеры», но что-то вас останавливает. Останавливает само познание, трансформированное в своей статике в знание о тысячах преступлений, о сотне тяжелых ситуаций, прошлое, безрадостное настоящее, коварство, месть, предательство и прочее мир полон таинства идей и самой острой грусти. И это тоже игра? Противоречие со временем с углублением в него, превращается в неразрешимое: в отношении любого предмета познания можно с одинаковой степенью уверенности констатировать, что сама форма существования данного предмета, как неразрывно связана с игрой, так и не имеет к игре никакого отношения. Выход, который находит рассудок дифференциация самого понятия игры, нахождения тезауруса игрового для того или иного явления, классификация и прочее (Э. Берн), но опять же, при большем приближении оказывается, что приходится заново классифицировать мир, но только при этом приписав ему игровое значение, поставив его в область игрового, классифицировать, как игру. И вот уже ваша позиция, как это обычно бывает при недоказуемости тезиса рассуждения, превращается в личную веру и убежденность, появляется субъективная аксиоматичность бытия суждения, трансформирующаяся в субъективность доказательства.