Каюсь: ближе к шести утра я уснул. Но тем сильнее было моё впечатление, когда, проснувшись, я обнаружил, что капля воды в чашке Петри внушительно разрослась. Поначалу, рассматривая её даже с увеличением, я видел лишь ноздреватое прозрачное желе, но потом Я постепенно стал различать закономерности, правильные геометрические формы, сложнейшие ажурные конструкции Кажется, я схожу с ума.
На улице по-прежнему льёт. Случайно увидев себя в зеркало, я почти испугался, и не удивительно: как-никак три дня не брился, не ел и почти не смыкал глаз. Но оно того стоило! Теперь колония (а как ещё прикажете это называть?!) уже занимает небольшой контейнер, там растут целые городки, а я точно знаю, что они осознают моё существование, я общался с ними! Вот как это было: открыв в телефоне, в специальном приложении, звёздную карту, я положил его возле колонии экраном вверх. Капельные гости долго ползали по нему, довольно закономерно перемещаясь меж звёздных систем. На всякий случай я отметил Солнце капелькой воды. И несколько минут спустя гости обвели водяным барьером изображение одной далёкой туманности.
Так Далеко И они смогли преодолеть это расстояние. Может быть, они живут десятки миллионов лет. Может быть, я псих, который разговаривает с каплями воды. А может быть, я вот-вот пойму, как они добрались сюда, и открою секрет межзвёздных путешествий!!
Одна капля воды. Одна серия импульсов в моём мозгу. Один шаг понимания с моей стороны и один с их. Я чувствую, нет, точно знаю, что они пытаются сделать этот шаг между нашими сознаниями, донести величайший секрет
Я слышу радостный, настойчивый гудок, шуршание шин внедорожника по грязи. Я очень люблю своего брата, я безумно благодарен, что он позволяет мне, неудачнику, жить в своём доме Но чёрт подери, почему он всегда так не вовремя?! Брат открыл дверь своим ключом. Весь дом мигом наполнился его звучным, добрым голосом и восторженным лаем Думми его собаки.
Пожалуйста, побудь пока внизу, не входи в мою слабо кричу я, дверь распахивается, комнату.
Ого, ого! выкрикивает он с порога, вихрем проносится по комнате, обнимает меня, распахивает шторы, братище, привет, как дела, как жи Что это с тобой?! Да ты, никак, разболелся! Бро, на тебе лица нет! Ты вообще чем тут занят? Статью-то дописал?
Почти бормочу я, потупившись, отчаянно вспоминая, какую статью.
Не пойми неправильно, мне-то плевать, сколько ты за неё получишь, но тебе ж самому от работы лучше! Отвлекаешься от всяких своих этих Бо-о-оже, бардак-то, бардак развёл! Пробирки, заляпано всё Фу! смахнул на пол контейнер, это что, недоеденное желе?
Я закричал так громко, пронзительно и внезапно, и столько боли было в моём крике, что он напугал даже меня самого. Что уж говорить о брате, который отскочил от меня, как от чумного. Не испугался только Думми, с удовольствием вылизав из контейнера остатки космических городов.
Щелочная слюна. Кислотный желудочный сок. Звёзды вновь бесконечно далеки.
Мой брат так никогда и не понял, почему в дождливые ночи я не могу спать, и я сказал, что из-за азбуки Морзе. Но на самом деле я вглядывался в шелестящую тьму лишь потому, что безумно, безнадёжно мечтал вновь увидеть корабль-каплю.
Птичий город
Вернувшись домой после рабочего дня в конторе, Нильс снова обнаружил на дверном косяке длинное белое перо. Оно упрямо выросло на том же самом месте, как делало это всю последнюю нелелю. Укоризненно покачав головой, Нильс отпер дверь, прошёл в квартиру, взял в ванной острую бритву и снова сбрил перо, как делал уже семь раз. На всякий случай он немного потёр дверной косяк наждачной бумагой, чтобы отполировать его и не оставить от пера даже воспоминания. Можно, конечно, назвать Нильса педантом, но он в тайне даже гордился своей дотошностью, ведь у его неаккуратных соседей уже все двери заросли перьями.
Нильс думал, что порядок восстановлен, и уже собирался усесться в своё старое вытертое кресло и почитать газеты: сегодняшнюю, вчерашнюю и остальные, накопившиеся за рабочую неделю. Однако на кухне обнаружился новый конфуз: у обеденного стола на концах ножек появились перепончатые гусиные лапы. Недолго думая, Нильс полез в шкаф за ножовкой. Прежде чем она нашлась, ему пришлось достать сломанный будильник, надо всё-таки отнести в ремонт, несколько дырявых зонтиков, не выбрасывать же, тётушкину коллецию статуэток слонов, единственное воспоминание о покойнице, как-никак, и другие важные вещи. Достав маленькую пилу с парой недостающих зубьев, он аккуратно сложил все вещи обратно.
Когда он отпиливал их, ножки не кровоточили, потому что они были, вроде как, не живые, а деревянные. Нильс хотел выбросить их, но решил, что они могут пригодиться в хозяйстве, или их можно кому-нибудь подарить, и отправил в шкаф вслед за пилой.
Снова садясь в кресло, Нильс случайно выглянул в окно. Раньше оттуда открывался прекрасный вид, но теперь Нильс досадовал, что он не живёт на первом этаже и потому вынужден видеть всё это безобразие. И было отчего рассердиться: на возвышении виднелась церковь, вместо купола увенчанная павлиньей головой с золотым гребнем и глупыми голубиными глазами, домик, где жила молодая особа, обделившая Нильса своим вниманием, почти весь покрылся вульгарно-розовым фламинговым пухом, серыми воробьями нахохлились ларьки. Пробормотав что-то себе под нос и даже погрозив пальцем пейзажу за окном, Нильс задёрнул тяжёлые шторы, уткнулся взглядом в газету и быстро погрузился в сон.
Проснулся он только на следующее утро от удушающей жары и с ужасом сообразил, что всю ночь в комнате был включён свет. Подумав о размере счёта за коммунальные услуги, Нильс тихо застонал, будто у него заболел зуб. И действительно, в голове у него чувствовалась какая-то пульсация. Нильс осторожно встал, направился из кабинета к ванной комнате и в процессе этого перехода понял, что пульсация происходила не у него в голове, а во всей квартире.
Дверь в ванную перестала быть безукоризненно прямоугольной, потому что углы скруглились размягчившейся материей стен, и теперь напоминала глотку или ноздрю,
но никак не часть архитектурного сооружения. Нильс торопливо сбегал на балкон, ставший совсем тёмным и тесным, как птичий зоб, и среди груды полезных в хозяйстве вещей нашёл молоток, гвозди и несколько досок. Он работал как заведённый: подпирал досками дверные проёмы, придавая им нормальную прямоугольную форму, и вбивал длинные ржавые гвозди: сквозь доски в мягкую, тёплую плоть стен.
В конце концов от работы, жары и пульсации у Нильса разболелась голова. Он пришёл в самое скверное расположение духа и отправился к соседям сверху разбираться, что же это у них так стучит, мягко сотрясая весь дом. Даже подъём по лестнице не прошёл гладко: уже на лестничной площадке своего этажа Нильс услышал, как что-то тяжёлое катится по лестнице, глухо грохоча по ступеням. Это оказалось огромное яйцо, судя по продолговатой форме, гусиное. Нильс понял, что бежать от него уже поздновато, и вжался в стену (к счастью, теперь это было нетрудно). Яйцо всё же отдавило ему ногу и укатилось вниз, матово блестя белыми боками.
Раньше Нильс считал своих соседей сверху совершенно приличными и дисциплинированными людьми. Это были два старичка, на вид почти столетнего возраста, не то братья, не то кузены, и оба библиотекари. От них-то он точно не ожидал такой чудовищной халатности: пока соседи обедали, ютясь на диванчике, вместо обеденного стола у них пульсировало красно-розовое птичье сердце. Оно было размером с печь, и жар от него шёл, как от печи.
Что же это делается? Вы считаете, это нормально, когда так стучит с утра до ночи? взвился Нильс, даже не поздоровавшись.
Да будет вам, юноша, мы всего лишь прибили новую полку для книг.
Какую полку?! Нильс даже стал заикаться.
Я бы попросил вас не повышать голос, урезонил его один из стариков, не хотите ли чаю?