В предвыборные недели мы приходили сюда отмечать в списках избирателей, особо указывая больных, немощных, инвалидов.
Да что и говорить, тогда к выборам готовились тщательнейшим образом Не дай Бог, кто-то из занесенных в списки не живет по своему адресу: агитатор до тех пор будет мучиться, пока не установит, где проголосует этот гражданин или гражданка.
Мы, агитаторы, наведываемся в квартиры избирателей постоянно: не только просим, чтобы они сходили «проветриться» на избирательный участок, то есть сверить свои паспорта со списком, но и выслушиваем их жалобы на плохую работу домоуправлений, на тесноту в коммуналках другие просьбы Полдня, а то и больше, бывало, пробегаешь в день выборов от квартир избирателей (а квартир несколько, иногда в разных домах) на участок и обратно торопить людей: все ли, мол, дома? когда придете голосовать? не заболел ли кто внезапно?»
В 1991 году здание передали хасидской общине, которая к 2005 году завершила реставрационные работы был воссоздан ее исторический облик).
* * *
Вообще же поляковские владения были масштабны. Известная московская меценатка Маргарита Морозова писала в своих мемуарах: «Когда мне минуло 8 или 9 лет, мы переехали на Тверской бульвар, в один из больших домов Полякова. Дома Полякова занимали целый квартал Тверского бульвара, а сад, тянувшийся позади этих домов, выходил на Бронную, Сад был огромный, как парк, в нем были тенистые аллеи и даже пруд. Около сада, на дворе была еврейская синагога. Словом, весь этот квартал со всеми домами, садом и синагогой составлял целый мир, замкнутый в себе, во главе которого стоял Лазарь Соломонович Поляков и его семья. Поляков был страшно богатый человек и жил очень роскошно. За особые услуги он был награжден правительственными чинами и орденами, был действительным статским советником и дворянином. Но он всегда оставался правоверным евреем. Тогда еще не было создано «черты оседлости», поэтому в Москве можно было видеть еврейскую бедноту. На дворах домов Полякова ее было много. Л. С. был очень добрым и симпатичным человеком и делал всем евреям в Москве очень много добра.
Мы очень подружились на нашем дворе с дочерью одной из управляющих Полякова Анетой. Анета была очень умная и развитая девочка, училась в казенной гимназии. Благодаря нашей дружбе с Анетой, мы постоянно забегали в маленький домик, где она жила; нас очень интересовало все, что происходило в их доме. Я помню, что мать ее носила на голове шелковый повойник, какие носили нянюшки в старину, и когда она его снимала, то голова ее оказывалась совсем голой, а те волосы с пробором, которые были видны из-под повойника, были париком.
Все лето мы проводили в саду с Анетой. Часто мы с ней забегали вечером в синагогу, забирались наверх, где сидели женщины, и слушали кантора, который нас потрясал своим пением, чудным голосом и трагизмом выражения».
Чем не уроки толерантности?
Впрочем, главной достопримечательностью для живущих во владениях Полякова, был сам бульвар. Морозова писала: «По утрам к нам приходила француженка, а позднее немка, мы читали и ходили гулять на Тверской бульвар. Тогда по Тверскому бульвару ходило много студентов, так как на Бронной было студенческое общежитие, и кроме того, на Бронной они большей частью жили. Студентов можно было узнать по длинным волосам и накинутым на плечи пледам. Они носили фуражки и часто очки. Мы с любопытством на них смотрели.
Помню как на Тверском бульваре строился памятник Пушкину. Сначала все это место было скрыто наглухо сколоченными досками, потом явилась фигура, вся обернутая какой-то пеленой и обвязанная веревками. Помню, как толпа народа ее окружила в день открытия, музыка гремела, пели хоры, и я ясно помню, как вдруг пелена, которая окутывала фигуру, медленно упала, и глазам предстал тот памятник Пушкину, который мы все знаем и любим».
Впечатлений хватало.
Ермоловский особнячок
Жилой дом (Тверской бульвар, 11) построен в 1830-е годы.
Этот дом, неоднократно перестраиваемый с момента своего появления на свет, в 1889 году приобретает адвокат Шубинский, более известный как супруг актрисы Марии Ермоловой.
Дом жил жизнью насыщенной. Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминала: «Вся московская молодежь, проезжая или проходя мимо этих розовых окон, смотрела на них с благоговением».
Сказывали, что в комнате самой актрисы некогда проходили заседания масонской ложи, которые активно посещал сам Пьер Безухов. И не беда, что никакого Пьера в действительности не было для романтичных москвичей это ни в коем разе не помеха.
Дом жил жизнью насыщенной. Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминала: «Вся московская молодежь, проезжая или проходя мимо этих розовых окон, смотрела на них с благоговением».
Сказывали, что в комнате самой актрисы некогда проходили заседания масонской ложи, которые активно посещал сам Пьер Безухов. И не беда, что никакого Пьера в действительности не было для романтичных москвичей это ни в коем разе не помеха.
Здесь бывало множество известных личностей, в первую очередь, из артистического мира Т. Л. Щепкина-Куперник, А. И. Южин, К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, Ф. И. Шаляпин и многие другие. Кстати, о первом появлении у Ермоловой Шаляпина писала Щепкина-Куперник: «Когда его первый раз привели к М. Н. Ермоловой, очень заинтересовавшейся молодым артистом после того, как видела его в Мефистофеле, и он вышел к ней, застенчивый, не зная, куда девать длинные руки, она даже воскликнула:
Как Это Шаляпин? так не похож был вошедший на сатанинский образ Мефистофеля, яркий и до жути проникнутый гетевской иронией, Шаляпин давал Мефистофеля не Гуно, а Гете.
Шаляпин сконфузился и пробормотал:
Да уж извините какой есть».
В 1920 году Москва праздновала необычную дату. Один из обывателей писал о нем: «Вчера исключительно торжественно отпраздновали 50-летний юбилей артистической деятельности Марии Николаевны Ермоловой. В полдень от Большого театра на Тверской бульвар к квартире Ермоловой направилась огромная толпа артистов и почитателей ее таланта со знаменами и флагами. На одном было написано: Светочу русской сцены, на другом: Великая, живи! (последний плакат напоминает что-то не то щедринское, не то чеховское.) Юбилярша вышла на балкон, кланялась процессии и зарыдала. (Тоже что-то старое, юмористическое, поклонилась и зарыдала. ) Вечером был торжественный спектакль в Малом театре. Я слышал, что за места платили по нескольку тысяч рублей».
Несмотря на некую пошлость, вообще присущую всем массовым мероприятиям, и совершенно понятную иронию автора, это действительно был всенародный праздник.
Этому зданию поэт Н. Заболоцкий посвятил стихотворение «Старая актриса»:
В позолоченной комнате стиля ампир,
Где шнурками затянуты кресла,
Театральной Москвы позабытый кумир
И владычица наша воскресла.
В затрапезе похожа она на щегла,
В три погибели скорчилось тело.
А ведь, Боже, какая актриса была
И какими умами владела!
Увы, неописуема трагедия актрисы, утратившей с годами свое женское очарование.
Увядание Ермоловой было трагическим. Владимир Гиляровский писал в книге «Люди театра»: «Моя последняя встреча с Марией Николаевной была в 1924 году, 12 января считаю по старому стилю. Это был Татьянин день, московский студенческий праздник. Я пришел на именины к Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник. Она жила в квартире М. Н. Ермоловой, в ее доме на Тверском бульваре. Квартира в третьем этаже, вход из-под ворот, по скверной «черной» лестнице. Попадаю на кухню, называю свою фамилию и спрашиваю именинницу. Старушка проводила меня закоулками в гостиную. Обстановка старинная. Чай по-именинному, вокруг самовара, пироги домашние, корзинка с покупным пирожным, ваза с фруктами. За столом сидит Маргарита Николаевна, дочь Марии Николаевны. Именинница встречает меня. Только что я взял стакан с чаем, как входит та самая старушка, которая ввела меня, и говорит:
Владимира Алексеевича просит Мария Николаевна к себе
Через темную комнату, дверь с теплой гардиной, а за ней уютная комната Марии Николаевны. Она поднимается с кресла и тихо идет навстречу. Сильно постаревшая, осунувшаяся, какой я себе ее даже и представить не мог. Идет с трудом, на лице радость и вместе с тем ее вечная грустная улыбка. Глаза усталые и добрые, добрые. Я поцеловал ее горячую, сухую руку, она мне положила левую руку на шею, поцеловала в голову.
Спасибо, Танечка, за то, что привела его, и за то, что ты именинница А то бы я его так и не увидела Ведь он у меня здесь в первый раз.
Я бы обязательно зашел повидать вас и, кроме того, поблагодарить за милое письмо, что вы мне прислали на мой юбилей месяц назад.
Я бы сама пришла, да больна была. Вот на этом кресле, где вы сидите, всегда Островский сидел, сказала она, опускаясь в кресло. Танечка, ведь мы с ним старые друзья Еще в Воронеже в семьдесят девятом году играли. Все такой же. Как сейчас помню нашу первую встречу на репетиции Владимир Алексеевич с пожара приехал, весь в саже, так дымом, дымом от него!