Смирновы здесь не только жили, но еще и устраивали художественные выставки. Илья Репин раздражался он считал, что «буржуазный» стиль этого здания снижает ценность картин, выполненных в жанре критического реализма.
Ранее же на этом месте располагалось владение Базилевских. Оно вошло в историю литературы в этом доме состоялась последняя встреча Михаила Юрьевича Лермонтова и Варвары Лопухиной.
После революции здесь разместился Московский революционный трибунал, вскоре за ним Московский областной суд. На одном из его заседаний в 1929 году присутствовал Корней Иванович Чуковский. Он писал об обвиняемых: «Не чувствуется никакой разницы между их психологией и психологией всех окружающих. Страна, где все еще верят бумажкам, а не людям, где под прикрытием высоких лозунгов нередко таится весьма невысокая мелкобуржуазная практика (частнособственническая психология), вся полна такими как они. Они плоть от плоти нашего быта. Поэтому во всем зале между ними и публикой самая интимная связь. Ту же связь ощутил, к сожалению, и я. Оказывается, люди так страшно любят вино, женщин и вообще развлечения, что вот из за этого скучного вздора идут на самые жестокие судебные пытки. Ничего другого кроме женщин, вина, ресторанов и прочей тоски, эти бедные растратчики не добыли. О, какая скука, какая безысходность!»
Во время войны здание было занято под различные госучреждения Украины отсюда они руководили партизанским движением.
* * *
Рядом дом 20, тоже памятник архитектуры, только конца XVIII века. Этот дом построен был для генерала А. С. Кологривова в 1823 году. Хозяин был известен как один из замечательнейших московских шалунов. Он мог, к примеру, нарядиться нищенкой-чухонкой и, прогуливаясь в таком костюме по Тверскому бульвару, выпрашивать у своих собственных знакомых вельмож высшего света милостыню. Мог заявиться на военный, пресерьезнейший парад в компании ряженых приятелей.
Впрочем, один раз проказа Кологривова вышла ему, как говорится, боком. Михаил Пыляев так описывал эту историю: «Сидя во французском театре он заметил какого-то зрителя, который, как ему показалось, ничего в представлении не понимал. Кологривов вошел с ним в разговор и спросил, понимает ли он по-французски. Незнакомец отвечал «нет».
Так не угодно ли, чтоб я объяснил вам, что происходит на сцене?
Сделайте одолжение.
Кологривов стал объяснять и понес страшную чушь. Соседи даже в ложах фыркали от смеха.
Вдруг не знающий французского языка спросил по-французски:
А теперь объясните мне, зачем вы говорите такой вздор?
Кологривов сконфузился:
Я не думал, я не знал!
Вы не знали, что я одной рукой могу вас поднять за шиворот и бросить в ложу к этим дамам, с которыми вы перемигивались?
Извините!
Знаете вы, кто я? Я Лукин.
Кологривов обмер.
Лукин был силач легендарный. Подвиги его богатырства невероятны Вот на кого наткнулся Кологривов.
Лукин встал.
Встаньте, сказал он, идите за мной!
Они пошли к буфету. Лукин заказал два стакана пунша; пунш подали, Лукин подал стакан Кологривову.
Пейте!
Не могу, не пью.
Это не мое дело. Пейте!
Кологривов, захлебываясь, выпил стакан; Лукин залпом опорожнил свой и снова скомандовал два стакана пунша. Кологривов отнекивался и просил пощады; оба стакана были выпиты, а потом еще и еще; на каждого пришлось по восьми; только Лукин как ни в чем не бывало возвратился в свое кресло, а Кологривого мертвецки пьяного отвезли домой».
Это здание, однако же, вошло в историю как дом московского градоначальника (или же обер-полицмейстера). В 1830 году казна приобрела его как раз для этих целей. Именно здесь в 1834 году проходил знаменитый процесс над Александром Герценым и его товарищами. Герцен вспоминал: «из внутренних комнат вышел толстый человек с ленивым и добродушным видом; он бросил портфель с бумагами на стул и послал куда-то жандарма, стоявшего в дверях.
Вы, верно, сказал он мне, по делу Огарева и других молодых людей, недавно взятых? Я подтвердил.
Слышал я, продолжал он, мельком. Странное дело, ничего не понимаю.
Я сижу две недели в тюрьме по этому делу, да не только ничего не понимаю, но просто не знаю ничего.
Это-то и прекрасно, сказал он, пристально посмотревши на меня, и не знайте ничего. Вы меня простите, а я вам дам совет: вы молоды, у вас еще кровь горяча, хочется поговорить, это беда; не забудьте же, что вы ничего не знаете, это единственный путь спасения.
Это-то и прекрасно, сказал он, пристально посмотревши на меня, и не знайте ничего. Вы меня простите, а я вам дам совет: вы молоды, у вас еще кровь горяча, хочется поговорить, это беда; не забудьте же, что вы ничего не знаете, это единственный путь спасения.
Я смотрел на него с удивлением: лицо его не выражало ничего дурного; он догадался и, улыбнувшись, сказал:
Я сам был студент Московского университета лет двенадцать тому назад.