Там была прохладная, пахнущая яблоками и картошкой тишина. Возле прилавка стояло человек пять. Еще трое скитались по магазину, придирчиво изучая ассортимент.
Тебе чего? спросил Сашка.
Стукнутый молча набирал в кулек ингредиенты для салата.
Ага, проницательно сказал Панкратов. Салат «Весенний» по Молоховцу. Возьми еще шпинату и горошка зеленого.
Перебивая запахи яблок и картошки, по магазину стал волнами расходиться неповторимый Сашкин аромат.
Опять, проворчала продавщица Зина, с ненавистью глядя на Панкратова.
Сашка поднял руки.
Ей-бо, с утра не пил! У меня, если хотите знать, сегодня День Здоровья!
Распустилась молодежь, нервно сказала какая-то старушка.
Спасибо за комплимент, расплылся в улыбке Сашка, Мне тридцать восемь, если кто не в курсе!
Да кому ты нужен, алкаш! стала заводиться бабка.
Сашка вдруг понял, что он один, а покупателей много. Поэтому он влез без очереди, купил пачку сигарет и лимон под расчет, и, втянув голову в плечи, выскочил из магазина на вольный воздух. Брячислав облегченно вздохнул и пристроился в хвост очереди к прилавку.
И тут вдруг все померкло. То есть стало темно, как ночью, и даже темнее, потому что ночью хоть луна светит. Наступила гробовая тишина. Брячислав поморгал глазами. Светлее не стало.
Все посторонние звуки в магазине стихли. Сапсанов все еще моргал глазами уже лежа на полу. Ему вдруг показалось, что он умер. Он решил позвать кого-нибудь, чтобы тот рассеял его заблуждения, а заодно и мрак, царящий вокруг.
Ау, тихо сказал он.
Своего он добился откуда-то слева и снизу вскрикнули старческим голосом и послышался шум падающего тела.
Следом подала голос продавщица:
Что это такое? плаксивым голосом молвила она, Немедленно прекратите!
Пробки выбило? предположил чей-то баритон.
Причем тут пробки? возмутилась продавщица, У нас и свет-то не горел! Утро на дворе!
Тогда в чем дело? спросил Брячислав.
На нас кинули атомную бомбу! с энтузиазмом воскликнул кто-то.
Не порите чушь! рассердились где-то, Мы бы тогда умерли! А мы не умерли! Наверное.
Может быть, все-таки умерли? этот вопрос все еще интересовал Стукнутого.
Ну нет! все еще сердилась какая-то женщина. Я бы тогда не чувствовала своего тела. А я его чувствую! Вот ущипните меня!
Брячислав покладисто протянул руку и ущипнул. Взвыли мужским голосом.
Вот видите! не растерялась неизвестная собеседница, Человек тоже чувствует, значит, не умерли!
Свет еще не дали? слабо поинтересовалась старушка из-под ног Сапсанова.
Света, бабуля, полно, издевательски пропела продавщица. Лежите смирно, и все образуется.
Помогите, у меня каблук в щели застрял! крикнула одна из покупательниц от лотков со сморщенными яблоками.
Может быть, солнце взорвалось? была высказана еще одна гипотеза исчезновения естественного освещения.
Кто-то начал в самых невероятных подробностях описывать давнюю бомбежку Югославии, как вдруг запищал телефон. Брячислав сразу догадался, что его, вытащил трубку и нажал клавишу приема.
В трубке зашипело, щелкнуло, потом голос, похожий на жужжание пчелы, свирепо прокричал:
Ваше солнце погашено! Вы окружены! Сдавайтесь!
Кто это? испуганно сказал в трубку Стукнутый.
Из-под локтя его кто-то шумно задышал, свистя носом.
Мы Армия Освобождения Вселенной От Вас, Гадов!!! отчеканили в трубке, Власть вашего Черного Диктатора Табурэта испокон веков держала под пятой нашу бедную, стонущую и плачущую Галактику Гончих Коров! Ха-ха, пришел час расплаты! Разведка донесла, что Диктатор скрывается на Миджубичеши, мы выследили вас и выключили солнце! Сдавайтесь, не то умрете!
Что там говорят? просипели откуда-то из-под коленки Брячислава. Забыв, что ничего не видно, Сапсанов погрозил в ту сторону кулаком. Там ничего не увидели, но покорно умолкли.
Какая еще Миджубичеши? строго сказал в трубку Стукнутый.
Вы даже не соизволили поинтересоваться, на какой планете зализываете раны, грязные упорокки!
Простите, конечно, ядовито сказал Брячислав, Но наша планета называется Земля!
В трубке озадаченно замолчали.
Говори ты, черт! крикнул Сапсанов, Единицы тратятся, деньги утекают!
В трубке послышался шелест бумаг и чей-то далекий голос: «Взрывать или не взрывать? Я хочу пончиков!» Сапсанов ждал, считал в уме потраченные единицы и нервно ковырял ногтем паркет. Все покорно молчали, затаив дыхание. С улицы уже слышался вой пожарной сирены и крики ужаса.
В трубке послышался шелест бумаг и чей-то далекий голос: «Взрывать или не взрывать? Я хочу пончиков!» Сапсанов ждал, считал в уме потраченные единицы и нервно ковырял ногтем паркет. Все покорно молчали, затаив дыхание. С улицы уже слышался вой пожарной сирены и крики ужаса.
Земля? раздалось наконец в трубке.
Да!
Блескучее вдсшиж?
Это что?
Солнечная система по-вашему. Ну?
Да-да, она самая!!!
Планета, состоящая на одну треть из воды?
Ну!
И у вас нет диктатуры?
Лично у нас давно!
Ну, а звездные корабли? умоляюще спросил голос.
Есть, но они дальше орбиты никуда не улетают.
В трубке хмыкнули. Голос издалека проканючил: «Ну скоро бомбить-то, а? У меня обед!»
Вы клянетесь? уточнил Брячиков собеседник.
Здоровьем мамы! с воодушевлением поклялся Сапсанов.
Верим! отрубил голос в трубке, Тем более, что ваши ответы сканировались и протупировались на валекторе лжи! От имени всей Армии Освобождения приносим свои извинения вам и вашей планете!
Да что там, растрогался Брячислав, Прилетайте в гости, спросите вам все укажут овощной магазин на углу Пушкина и Тимирязевской!
Чем мы вам обязаны за беспокойство? деловито поинтересовался таинственный освобожденец.
Нам ничего не надо, благородно отказался Брячислав, Только солнце включите обратно, пожалуйста. А то уже довольно прохладно.
Какие проблемы! ответил безымянный собеседник, и отключился. Телефон пискнул и умолк. В ту же минуту на улицы и в окна магазина буквально обрушились солнечные лучи. Все вскрикнули и зажмурились.
Брячислав Сапсанов-Стукнутый осторожно открыл глаза. Рядом с ним лежала скандальная старушка и какой-то мужчина с пышными усами. В углу возле яблок красивая женщина сосредоточенно вырывала каблук туфли из щели в полу. Как только его товарищи по несчастью оклемались, они всем скопом накинулись на смущенного Брячислава, стали его качать, целовать и жать руки.
Продавщица-таки обсчитала его на два рубля. Правда, это выяснилось уже дома.
Вскоре ужасные воспоминания о недолгой мгле стерлись из людской памяти. Город зажил своей обычной жизнью. Сашка Панкратов пошел на рекорд не пил уже вторую неделю. На площадку перед Домом Культуры приехал луна-парк с комнатой смеха и зоопарком. Сантехник Семен чинил прорвавшую трубу в налоговой инспекции. Брячислав ходил на работу, ждал отпуска и с продавщицей из овощного не здоровался. Вот так вот!
Привет Джону Кэмпбеллу*!
Ничипор Котейко не любил фантастику. Ну не сказать, чтоб на дух не переносил, конечно. Если ехал в трамвае, а путь предстоял долгий, мог и проглотить рассказик-другой из книжки, которую ему предстояло «раскрутить». Но так, в охотку никогда и ни за что.
Котейко по профессии был слесарь-сантехник второго разряда, а по призванию литературный агент. У него присутствовала деловая хватка и обостренное чутье на таланты. Так, по крайней мере, утверждал его сосед, Федор Игнатьич Гундосый, человек, не чуждый культуре, и даже однажды принесший Ничипору на читку свой сборник песен.
Кстати сказать, именно с Федора Игнатьича все и началось. Когда-то давно, примерно год назад, в дверь к Котейко поскреблись, и голос Гундосого робко сказал:
Позвольте войти?
Конечно-конечно, Ничипор распахнул дверь.
Федор Игнатьич прошел в комнату, поозирался, словно видел ее впервые, тронул корявым пальцем в перчатке зазвеневшие тут же висюльки на люстре и промямлил:
Слышал я, Ничипор, ты в литературном искусстве силен?
Котейко, который иногда баловался рассказами из грубой, но правдивой жизни слесарей, подбрасывая их в журналы типа «Сельское жито» и получая в ответ однотипные ответы: «Пробуйте себя, молодой человек», нахмурился и с достоинством ответил:
Маненько есть.
Тут вот мне бы я притащил тут, скороговоркой заговорил Гундосый, а сам тем временем совал в руки Котейке что-то шуршащее, пахнущее колбасой, в целлофановом кульке.
Это что еще? удивился Ничипор и запустил руку в кулек. Ухватив, он вытянул на свет стопку листов. Стихи, что ли? Ты, никак, стихи пишешь, Федор?
Стихи не смею, кротко опустив глаза, изрек Гундосый. Это песни. Их петь надо.
Ага, крепко задумался Котейко. А чего ты от меня-то хочешь?
Ну так я же и говорю, торопливо, как бы боясь, что Ничипор вот-вот погонит его поганой метлой восвояси, сказал Федор Игнатьич. Песни это мои. Хочу отослать куда, чтоб напечатали. Как тебя, и он угодливо заглянул в глаза покрасневшему Котейке, чей последний слесарный опус «Мужицкая тоска» взяла-таки окружная «Сермяжная правда».