Конечно, никто Сашке не поверил. Его подняли на смех и не дали похмелиться «Архимедом». Сашка обиделся, но не просто ушел, как давеча сантехник Семен, а наглухо в штопор. Мария Панкратова выставила его чемодан на придверный коврик. Сашка с гордо поднятой головой взял чемодан и уснул на нем прямо на лестничной клетке.
Как уже упоминалось, стоял благословенный июнь. Сашке под каждым под кустом был готов и стол, и дом. В его комнате в коммуналке временно проживал частный сыщик Дормидонт Фанин. Сашка согнал бы его на топчан, но у Фанина как раз входил в решающую стадию роман с кассиршей Глашей, так что Сашка был там совсем ни к чему. Поэтому приютил его сердобольный Шнобель, чей папа выписался из больницы с подштопанным сердцем, но с душой, болеющей за родимые огородные культуры. Сашка же в ус не дул, сторожил шнобелевские грядки, ел шнобелевскую клубнику прям с куста, набирал оную в лукошко дочкам, а в отсутствии жены бегал кормить их горячими блюдами. Ночами же он спал прямо в огороде на раскладушке, в надежде все же застать Это на месте преступления. Вот тогда-то все и увидят, что никакой он, Сашка, не Мюнхгаузен, который славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет.
К его величайшему разочарованию, арендованный им приусадебный участок набегам более не подвергался. Жутко много, правда, было обыкновенных слизняков, или, как их называл просвещенный Сашка, «слизнякус вульгарис». Панкратов утром аккуратно собирал их и торжественно топил в банке нитрофоски, играя на губах похоронный марш. Но все это было не то.
И тогда Сашка пошел на крайние меры.
В один прекрасный теплый вечер господин Панкратов, трезвый до отвращения, побросал в рюкзак кое-какие сюрпризы и недрогнувшей ногой сделал шаг в сторону непознанного. То есть снял решетку со слива и нырнул в дебри канализации. Вскоре, на Сашкино удивление, его нагнал сантехник Семен.
Ну так, ептыть, сказал он с укором приятелю, и дальше они поползли вместе.
Надо вам сказать, что пользы от Скворешникова было больше, чем вреда. Уж кто-кто, а он знал здешние окрестности как свою сантехническую сумку, в которой было столько различных мелких и, по разумению Сашки, совершенно ненужных деталек, что непонятно было, как Семен вообще ухитряется в них разбираться. А Семен разбирался. Однажды он на спор с завязанными глазами собрал сыщику Фанину новенькую финскую душевую систему, да так, что она вот уже пять лет работала у довольного Дормидонта как часы. А точно такую же сантехнику по инструкции собирал напарник Семена Кабармотов. И что бы вы думали? Заграничная система страшно хрипит, брызгается и всячески напоминает своему хозяину, поэту Слононосцеву, о проигрыше финской кампании.
Вот и выходит, что без Семена Сашка бы уж точно заблудился в трубах под фермой, а то, глядишь, и задохнулся в скверных испарениях коровника. А так ничего. Попахивало, конечно, но Сашка был не из брезгливых.
Так бродили они, бродили, и совсем уже было собрались вылезать на свет Божий, как вдруг откуда-то из ответвления трубы послышалось мерное и мерзкое шуршание
Впоследствии Семен, повествуя о бое в недрах канализации, наболтал полной чепухи. Описание кошмарного существа не ограничивалось словами о величине с собаку. Понарассказано было и о рогах, и о клыках. И если с рогами у слизняков вроде бы все в порядке, то, услыхав о клыках, собеседники попросту махали рукой на сантехника. Какие еще зубы, кричали ему, у слизней вовсе не зубы, а терка! А то тоже зубы!
Семен же Скворешников, заслышав о терке, в бутылку не лез. Напротив, он расцветал и вываливал на собеседников новый ворох подробностей. Оказывается, Царь-слизень с ревом гнался за ним по трубам пять километров, чуть не догнал, но за ногу все-таки тяпнул, сволочина! В доказательство Семен обязательно закатывал штанину и демонстрировал всем ободранную щиколотку.
На самом же деле ногу отважный сантехник-сан ободрал в процессе панического бегства с места встречи с непознанным. Сашка глазом не успел моргнуть, как уже остался один на один с Извечным Врагом.
Суперслизень немного подумал (если он вообще умел думать) и пополз прямо на Сашку. Тот преодолел порыв побить рекорд Семена по бегу, звуки чьих шагов еще гулко звучали в трубе, и рванул с плеча рюкзак.
Сперва в ход пошла отрава. Сашка накануне составил убийственный коктейль, ингредиенты для которого одолжил у Израиля Марковича (сам же Шнобель-старший об этом не знал). От химической атаки Сашка пострадал и сам. В замкнутом пространстве коллектора отрава ударила в нос, отчего Панкратов зачихал и заперхал. Слизень меж тем ни удирать, ни тем паче умирать вовсе не собирался. Только волна прошла по его отвратительному липкому телу.
Сперва в ход пошла отрава. Сашка накануне составил убийственный коктейль, ингредиенты для которого одолжил у Израиля Марковича (сам же Шнобель-старший об этом не знал). От химической атаки Сашка пострадал и сам. В замкнутом пространстве коллектора отрава ударила в нос, отчего Панкратов зачихал и заперхал. Слизень меж тем ни удирать, ни тем паче умирать вовсе не собирался. Только волна прошла по его отвратительному липкому телу.
Тогда пошло в ход оружие номер два. Утирая бегущие из глаз слезы, Сашка порылся в рюкзаке и, морщась от смрадного слизневого дыхания, который уже подполз почти вплотную, через минуту уже держал в одной руке крест, а в другой склянку со святой водой. Крестом он замахал перед собой, а из склянки щедро оросил клейкого противника. Вопреки ожиданиям, тот не растворился в воздухе с джаббьим хохотом, а продолжал, омерзительно чвакая, продвигаться по трубе в Сашкину сторону.
Тогда Панкратов пошел на крайние меры. Он вновь склонился над рюкзаком, а когда выпрямился, в каждой из его рук было по пачке соли «Экстра». Слизень продолжал надвигаться на Сашку и угрожающе размахивать своими рогами. Панкратов лихорадочно разодрал картонные упаковки и, как севастопольский матрос с известного постамента, метнул сначала одну, а потом и другую пачку в проклятую тварь, сам же бросился на пол и закрыл голову руками. Потом все-таки не утерпел и подглядел сквозь пальцы.
С тварью произошла какая-то перемена. Хвост ее истерично заметался из стороны в сторону, глаза втянулись, и чертов слизень с грохотом стал кидаться на стены. По бокам его мгновенно потекла липкая слизь, а затем и вода. Сашка вжался в стену и сел, прижав к груди рюкзак, в ожиданьи конца уродливого приползца.
Через несколько минут в луже вонючей грязи лежал только небольшой, похожий на мочалку, остаток бывшей грозы огородов. Сашка судорожно вздохнул, подобрал рюкзачок и пополз на карачках, куда глаза глядят.
Неизвестно, почему для возвращения в мир живых Сашка избрал именно этот люк. Да только по странному совпадению он находился в опасной близости от банка «Новоозерскпромстройинвесткредит». Сашка едва не овдовел, когда выполз из канализации прямо пред ясные очи родной его супружницы Марии свет Николавны. Маша ахнула и схватилась за сердце. Посудите сами вы пытаетесь вычеркнуть из жизни человека, а он тем временем с горя бомжует и живет на трубах. К тому же глаза у него дикие, и амбре от него такое Врагу не пожелаешь.
Так что Сашка беспрепятственно переехал с дачи Шнобелей в родные пенаты, был отмыт, накормлен и теперь сидел, пил чай, шумно дуя на блюдечко, и вполголоса, чтобы не услышала мать, рассказывал вытаращившим глаза дочкам о его бое с поганым идолищем.
А слизнячье нашествие стало потихоньку униматься и вскоре иссякло совсем.
Инкубатор для чудовища
Вениамин Аполлонович Вострицын терпеть не мог коммуналок.
Во-первых, потому что он сам проживал в одной из них, затерявшейся среди множества похожих, обшарпанных, старых, уже не дышащих, но кашляющих на ладан штукатуркой и обрывками многих слоев обоев квартир.
Во-вторых, Вострицын, ввиду, наверное, своих глубоких мещанских корней, до невозможности любил собственность. В особенности съедобную. Поэтому его приводило в сильнейший гнев то обстоятельство, что один-единственный холодильник на четыре семьи был общим. Конечно, в пору расцветающего социализма это еще можно было бы пережить, поскольку жрать все равно было нечего, но сейчас! В наш-то век сорока четырех сортов колбасы, невиданного числа йогуртов, разнообразных чипсов, гамбургеров, сосисок в тесте и пепси-колы?!! Не смешите!!!
Вострицын тихо страдал. Всякий раз, отворяя дверцу «Титана-248» с ободранной наклейкой Леонардо ДиКаприо на самом видном месте, он с тоской пытался угадать, сколько же котлеток будет в данный момент находиться в его кастрюльке, так рассеянно не закрытой им вчера вечером. И всякий раз Вениамин Аполлонович ошибался. Котлеток не оставалось совсем.
Не любил он еще и кисель, который обожали все остальные, но, равно как и прочие десять причин своей ненависти к соседям, предпочитал держать это в тайне. Единственным его слушателем был кот Шипр с драными ушами, живущий у Вострицына под кроватью.
В тот день Вениамин Аполлонович увидел на холодильнике книгу. Для произведения наибольшего впечатления на читателей поясним, что книг в четырех семьях коммуналки не читал никто. Семей-то, как таковых, практически не имелось. В одной комнате жил помешанный на индийской системе шакъя-йоги Василий Рама Богомягкий, в другой щуплый, но влиятельный Ханс Христианович Мандельштуцер, своего знаменитого тезку, правда, никогда не читавший и в глаза не видевший (хотя последнее простительно). Также Ханс Христианович имел в подчинении двух мордоворотов, которые, хоть и ночевали непонятно где, в светлое время суток от хозяина практически не отлучались. Сухость и патриархат квартиры разбавляла веселая семейка армян из Москвы, фамилию которых Вострицын произнести не мог даже под дулом пистолета, запинаясь где-то на слоге «вкргз». Семья состояла из отца Акопа, матери Вагизы и двух вполне взрослых дочерей. Все четверо, впрочем, появлялись в квартире редко. Поговаривали, что они занимаются нелегальной торговлей переправляемого из Кабардино-Балкарии коньяка «Юбилейный».