Ни один мальчик про голого короля даже подумать нынче не смеет, не то что вслух заикнуться, не говоря уж о том, чтобы громко завякать.
Вот она, мирская слава. Приятно щекочет не только ноздри и не только нервы
Всё смешалось в доме Облонских в кучу: и кони, и люди
«Не сливы ли белой цветы
У холма моего расцветали
И кругом все теперь в белоснежном цвету?
Или это оставшийся снег
Показался мне нынче цветами?..»
Отомо Табито
Император спит и грезит.
Вдруг тонкая нить логики, последовательности и непрерывности резко обрывается, а её концы словно окунаются в воду. Филипп спит, и ему теперь грезится фасад мелкой лавчонки то ли в Рим-граде, то ли где-то в самой культовой и культурной части империи на её азиатском берегу. Неужели это любимый и родной Филиппополь, впрочем, уже переставший быть любимым и родным.
Перед входом висит табличка: «Фирма патриция и чистокровного римлянина Абдуллы Сидорова».
Филипп делает несколько шагов вперёд и оказывается внутри помещения. В лавке трое, считая Филиппа, но не считая собаки, которая крутится у хозяина под ногами (а двое это продавец, то бишь владелец торговой халупки, и покупатель, нервно ощупывающий на прилавке тончайший и дорогущий китайский шёлк).
Однако Филиппа как раз никто не видит, он невидимка, будто спрятался под восточной волшебной шапкой, превращающей смертного в полную прозрачность, подобную обыкновенному воздуху. Разве что бдительный пёс, кажется, что-то чует, нервничая всем телом и его составными частями: шерстью, лапами и ушами. Поводя носом, тяжело дыша, слегка поскуливая, порываясь и не смея залаять, чтобы в случае прорухи не обратиться старухой и не получить от хозяина физический нагоняй под дых.
Покупатель, будто расплачиваясь за товар, протягивает продавцу тусклые и почерневшие от времени монеты:
Вот тебе две копейки и изволь выдать мне сдачу рублями! Нет, не так! Переформулирую! Вот тебе два медяка и изволь выдать мне сдачу червонным золотом
«Какое-то совсем далёкое будущее, избегнув стадии гипотезы, делает свой финальный вывод Филипп Араб. Какая-то совсем незнакомая и суперуникальная цивилизация. Ни на Рим тут ничто не похоже, ни на мой Филиппополь. И как я сюда попал? Как добрался до этих высот, которые круче, чем олимпийские пьедесталы? Вроде на брюхе перед Господом я не ползал и даже на коленях перед иконами ещё не постоял. Наверное, дорос духовно! Но нужно ли мне всё это, о, Иисусе? Ну-ка, верни меня обратно в мой мир и в моё время! Пусть я и не был царём, но я своё ещё не доцарствовал! Да и на троне-автоматоне ещё ни разу не посидел! Короче, всего, полагающегося мне от материального бытия, я ещё не обрёл. Моя мечта должна сбыться при жизни и наяву!»
Я жду сдачу червонцами! не дождавшись ответа, повторяется настойчивый покупатель, который, как известно, всегда прав.
Хозяин лавки стоит с выпученным глазами, как будто в замешательстве глядя на покупателя, но Филипп, взглянув в лицо продавца, понимает, что в его мимике нет искренности, нет естественности, но есть вымученная нарочитая игра плохого актёра: на самом деле торговец нисколько не изумлён, а, похоже, ждал от покупателя именно этих слов, ибо они ключ, шифр, пароль, потайной вход в мир избранных! Но любой пароль всегда требует верификации и подтверждения, лишь после чего может прозвучать отзыв и открыться ларчик.
Так дождусь я своей сдачи или нет? в раздражении и в нетерпении злится покупатель, то ли переминаясь, то ли притопывая (два притопа, три прихлопа). Где мои червонцы?
Мы же с тобой друзья до гроба! внезапно и будто некстати заявляет продавец и вопрошает: Разве не так?
Но Филиппа на мякине не проведёшь: он-то видит воочию, что эти заявление и вопрос точно в кассу!
До гроба? Не так ли? повторяется торговец, как будто что-то своему визави подсказывает или на что-то ему намекает.
Это само собой! Друзья не разлей вода! До могильной плиты! соглашается покупатель. Так я дождусь или нет благодарности и благодати?
Да ради Бога!
Что «ради Бога»? Где сдача, спрашиваю! Сколько можно изображать из себя невесть кого и придуриваться?
Только не падай в обморок.
Так некуда тут падать, кругом столько всего понаставлено, грязь и одни острые углы!
Так некуда тут падать, кругом столько всего понаставлено, грязь и одни острые углы!
Тупых тоже немало!
Сам на них падай. Где моя доля награбленного у народа? Или мне уйти, не солоно хлебавши?
Вон в том углу! Туда ступай! Там большой сундук! Ящик Пандоры! Видишь? Это про твою честь! Забирай, если поднимешь и сможешь унести!
А ведь мог бы и с первого раза меня услышать! вмиг успокаивается покупатель, подходит к сундуку и пытается в одиночку сдвинуть с места несусветную тяжесть, однако у него ничего не выходит. Он же заперт!
Разумеется! Ты хочешь, чтобы я ценности открытыми держал? Они же не духовные!
Отопри сам или дай мне ключ, я хочу посмотреть и убедиться, что ценности в сундуке действительно есть и что они не духовные И что же там конкретно?
Там есть всё, чего пожелает твоя душа ни одного пустого места!
Неужели всё? А золото?
Есть!
А чего там нет?
Как ты невнимателен! Я уже сказал: духовных ценностей и пустого места!
Поможешь хорошему человеку решить небольшую проблемку?
Какую?
Как ты невнимателен! Я уже сказал ну, пусть намекнул: перенести это сокровище ко мне домой!
Я нет, не помогу! Я на такое не подписывался! резко отвергает просьбу о помощи продавец, минуту молчит, а затем произносит загадочную фразу. Однако без государственной поддержки, я уверен, ты не останешься! Без присмотра держава тебя не бросит!
Я уже на крючке?
И только успевает прозвучать вопрос, заданный как шутливо-риторический, а потому не требующий ответа, как в лавку, сметая всё на своём пути (разве что кроме Филиппа, ибо собаке тоже не поздоровилось: зайдясь в лае, она получила пинок в пузо и улетела в угол с сундуком), врываются работники секретной службы по борьбе с коррупционными доходами и прочими нехорошими проявлениями.
Всем оставаться на своих местах! Контрольная закупка! Я официально заявляю, тут идёт процесс дачи взятки! Можно сказать, событие свершилось, дача взятка состоялась, коррупция налицо, поэтому мы тут! что есть мочи вопит руководитель группы захвата.
Так вы сами мне вчера сдачу тоже золотом выдавали эээ у меня червонцами брали! то ли оправдывается, то ли возмущается, то ли делает вид, что возмущается, покупатель. Я именно отсюда вам её и притаранил! Где бы в другом месте я червонцев набрал? Во всех других местах выдают лишь сестерциями, денариями, антонинианами, ну, в крайнем случае тетрадрахмами! Вчера вы ещё требовали двукратного увеличения своей доли в общественном пироге! Вот мне и пришлось снова сюда заявиться.
Вчера мы были не при исполнении. Частными лицами! А сегодня исполняем и блюдём державную законность! Это деньги, украденные у императора и народа! чётко аргументирует свою принципиальную государственную позицию руководитель группы захвата. Руки за голову! Нет, за спину! Оба! Оба, я приказал! Упали на пол, отжались! Без рук, я сказал, отжались! По сто раз каждый отжался! Каждый по сто, я сказал, а не в сумме! Всю сдачу за этот год на бочку! Где тут бочка? Раз нет бочки вон на тот сундук! Отныне брать сдачу мы будем не через посредников, а непосредственно из первоисточников! Чем короче цепочка от поля до прилавка, тем меньше рисков и весомее результат: к рукам посредников-живопырок ничего не прилипнет. Усушки-утруски-утечки навсегда уйдут в прошлое! Посредников следует направлять на кресты! [тут Филипп с болью и тоской вздыхает, что у него дальше первых трёх звуков продвинуться в этом слове не получается] Посредники они самые большие воры в державе! Их надо выжигать калёным железом! Раз сократилась, скукожившись, кормовая база, то и пищевые цепочки должны соответствовать духу времени!
В этот момент дружбу продавца и покупателя разрезает, будто в действие вступил свежезаточенный столовый нож. Отныне участники торгового оборота враги, и на допросах с пристрастием один будет стучать на другого, а второй примется заваливать и топить первого.
Внезапно в лавку врывается уполномоченный представитель всего римского народа. В помещении становится совсем не продохнуть и тесно так много кислорода забирает и места занимает не умудрённый опытом, а возможно, как раз чересчур опытный новичок.
Уполномоченный укоряет, правда, непонятно, кого именно его укоры звучат, словно угрозы или как революционные обличения власть предержащих. Впрочем, это обычные выстрелы в никуда, в воздух, из баллисты по воробьям: