Холодный зимний короткий день подходилк концу, приближалась ночь перед Рождеством после отмеченного Нового года. Мать приоделась в лучшее платье и сделала причёску, чтобы в первый раз предстать перед свекровью в достойном виде. Мы трое сорванцов, ждали появления далёкой бабушки, сидя на обширной жёлтого цвета тахте с многочисленными подушечками и смотрели на дверь. И вот почти в полночь, в полной тишине слышится, как открывается дверь подъезда и приближаются шаги к квартире, затем открывается дверь квартиры и, вместе с холодным воздухом, рванувшимся к нам через открытую дверь подъезда и открывшуюся дверь квартиры- что была, как раз, напротив двери подъезда, в морозном воздухе появилось непонятное небольшое существо, закутанное в громадный шерстяной платок, скорее похожий на одеяло, скрывающий голову, подвязанный на поясе, закрывавший всю верхнюю часть тела- с головы до щиколоток. Из этого одеяния выглядывал остренький носик и щелочки глаз, отыскивающих нас. «Деточки!» звучит ее низкий бархатный голос; начинаются объятья, с не успевшей сбросить странную одежду бабушкой. Затем в дверях появляется отец, с расплывшейся от счастья широкой улыбкой на широком лице, с огромным холщёвым мешком за плечами и громадным фанерным старомодным чемоданом каких я никогда больше не видел. Он больше смахивал на сундук, и весу в нем было больше трёх пудов. Все семейство загружало кладь и доставляла на вокзал в Балаклею откуда бабушка, непонятно как, добралась и до нас со своей тяжеленной поклажей. Наверное, половина Борщёвки собирали её в дальнюю дорогу, а бабушка в первый раз ехала на поезде, и везла все лучшее, что могла дать ее щедрая земля и щедрая душа. В уфимских городских магазинах, не отличавшихся разнообразием продукции, деликатесов тогда не наблюдалось. Наконец, избавившись от тяжёлого груза, наверное не тянувшего плечи, отец избавляет бабушку от тяжелого платка, короткого, подбитого ватой пальто, совсем не зимнего по меркам Урала, которое бабушка называла кацевейкой, избавляет от валенок с галошами задубевшими за несколько минут на крепком морозе. Затем новая серия объятий со» сношенькой», как она ласковым, певучим голосом называла мать, и с каждым из нас отдельно. Наконец мы разглядели бабушку: маленькая, худенькая, остроносая и востроглазая с весёлыми глазами и улыбчивым лицом, быстро двигающаяся по тесной квартирке, она, сразу, заполнила комнату своим скорым, певучим не совсем понятным нам- скорее южнорусским чем чисто украинским говором, и накинулась на нас с новыми ласками. Мать хлопотала за столом на котором появилось особым образом засоленное сало, лакомство для отца, дурманящая воздух домашняя колбаса, разогреваемая на сковороде и уничтожившая все иные запахи, привычные нам и оставившая свое присутствие в нашей квартире и по всей лестничной клетке подъезда, поднявшись до четвертого этажа, что я почувствовал и на следующее утро. А была ещё домашняя выпечка, какой не найти ни в каком магазине, а так же непременные сладости. У нас -, которые в детстве не были избалованы игрушками, в руках появились незамысловатые игрушки с украинским колоритом. Мне досталась свистулька в виде певчей птицы, которую я немедленно испытал, а потом долго берёг. Второй простенький белый платок, прикрывавший её лоб, бабушка не снимала и даже спала в нем. Ночью мы, с бабушкой и братишкой погодком, размещались на обширной тахте, отец на полу, а мать с младшим братишкой на кровати, чтоб мы не придавили его и он не мешал нам слушать бабушкины рассказы. Наше любопытство привело и к тому, что мы узнали и тайну не снимаемого белого платка. Платок закрывал приличную припухлость на лбу, которая у нее появилась давно, не доверялась врачам, и ласково называлась ей- «гузулей» и которой она не хотела смущать нас. Бабушка Анна внешне полностью расходилась с бабушкой Марией, но как я понимаю сейчас и чувствовал тогда, своим внутренним содержанием была её двойником. Нежность, ласковость, заботливость и теплота исходили от обеих. От обеих я, никогда, не слышал упрёка, окрика, грубого слова, даже нотации и поучения, и не очень приятные для нас «неслухов» просьбы и приказания, произносились ласково. Хотя моя мать припомнила один случай, когда во время одной из гулянок в деревне меня -трехлетнего, кто- то из гостей ради шутки угостил сладенькой кислушкой и я захлебнулся и посинел, Бабушка Мария на своих больных ногах вырвала меня из рук в страхе окруживших меня людей и так тряхнула меня, схватив за ноги и опустив вниз головой, что вся сладенькая дрянь вышла из меня. Так же быстро под её обретший звук металла голос, быстро были выметены все званые и незваные гости. Мои перепуганные, присмиревшие родители получили свою долю грубоватых «комплиментов». Может быть, тогда бабушка в первый раз спасла мою жизнь, которую спасали не раз.
Самыми сладкими часами и минутами, проведенными с бабушкой-хохлушкой, были те, когда она, собрав нас, как клушка цыплят под своё крыло, начинала повествование о виденной и пережитой ей с оставшимися шестью детьми войне целиком разрушившей деревню, а так же полутора годах немецкой оккупации. Линия обороны советских войск оказалась на краю деревни. В деревне остались только старики, женщины и дети, которым некуда было деться и которых, при спешном отступлении, не вывезли. Окопы были спешно вырыты на краю деревни куда по открытой равнине двигались немецкие войска. Жители попрятались в погреба и, вырытые с помощью бойцов- земляные щели. Несколько дней на этой линии шли бои, и от построек ничего не осталось: скот был угнан ранее, куры, кошки и собаки обезумели и носились по дворам и окопам, припрятанный мелкий скот разбежался по кустам, хаты крытые соломой вспыхивали как спички, гибли невинные люди. В редкие минуты затишья в окопах бойцов появлялись женщины, чтобы покормить бойцов, помочь эвакуировать раненых. Мальчишки приносили воду, собирали стреляные гильзы и просили у солдат стрельнуть в гадов. После отступления советских войск немцы в деревне не появлялись, так как, ни крова, ни- пищи здесь они найти не могли. Изредка являлись полицаи и пытались отловить подростков, чтобы отправить на работы в Германию, но бабушка как и многие другие, успевала прятать своих детей, кто то, видимо из местных полицаев вовремя предупреждал о готовящихся облавах. Удалось пережить и сохранить здоровыми всех. Один раз явились хорошо обмундированные, сытые полицаи, чьи разговоры выдавали в них националистов с западных и присоединённых накануне войны новых земель Украины перешедших от разгромленной Гитлером Польши. Согнали молодёжь, изнасиловали девиц и угнали в эшелоны, отправлявшие в Германию крепкую рабочую силу и жирный украинский чернозём. Жить много месяцев с ощущением ужаса, потеряв связь с мужем и двумя сыновьями, призванными в армию- испытание, которого и врагу не пожелаешь.
Что случилось, что ещё могло случиться!? Не обо всём нам следовало знать, чтобы не травмировать своими рассказами о годах войны наши не окрепшие души И то что выжили, не умерли от бескормицы (травой приходилось питаться) и болезни не подкосили все это подвиг матери, наградой за который явилась безграничная любовь детей и внуков. Мужа с войны не дождалась, и никого другого не приветила. Нам с Украины писала письма и когда, после войны восстановили хозяйство, присылали любовно собранные посылки, на которые мы взаимно отвечали. Мы узнавали, как растут её дети, и радовалось за них. О печалях и трудностях ничего не сообщалось. Отец навещая мать на Украине, куда он не вернулся (служба, женитьба, в Борщёвке ни кола, ни двора),но всячески ей помогал хотя у самого была орава детей. Из каждой своей поездки на родину отец привозил нам подарки от многочисленной родни, а мы все время спрашивали:" Когда же, наконец, к нам бабушка приедет?» и каждую зиму ожидали её, но встреч было немного.
Последний приезд к нам в Уфу, уже на новую трехкомнатную квартиру, вместо приболевшей бабушки совершил ее сын Николай-дядя Коля, который был тамадой на моей свадьбе и провёл её так что это запомнилось на всю жизнь. Вскоре я увидел никогда не лившего слёз, плачущего навзрыд отца, когда пришло сообщение о смерти любимой бабушки со ставшей родной мне, благодаря бабушке, не близкой Украины.
Так судьба подарила мне двух чудесных бабушек и что то от них, видимо, досталось мне не только в виде благодарной памяти, родной крови, но, надеюсь, и в, формировавшемся- благодаря им, характере, а, может быть, и в моей судьбе. Однолюбки, самоотверженные родители, бескорыстные, преданные, не ропщущие на трудности, несущие свой тяжкий крест и любящие жизнь. Спасибо вам, мои голубки, за всё лучшее, что есть во мне!
МАМА
По ходу моего повествования, я постоянно буду вспоминать её, а сейчас, в рассказе, совсем коротко, поскольку не хватит слов и чувств, чтобы оценить её вклад в моё становление. То- что было в моих бабушках, в полной мере, относится и к ней. Она сделала всё возможное, чтобы защитить своих «детиночек» всех своих детей (так она ласково называла как и бабушка Мария) от любых бед и невзгод; бралась за любую работу, грузила на себя все наши заботы, готова была пожертвовать всем и мы чувствовали это, но не всегда могли это оценить, доставляя ей лишние хлопоты и огорчения. Я не знал ни одного случая, чтобы мать обращалась к врачам или показала что ей тяжело, относилась, ко всем своим детям -ровно и трепетно. В моей памяти множество примеров и доказательств её материнской любви заботы и мудрости.