Мне бы хотелось стать членом вашей партии, сказал я. Я прочитал программу, и согласен с тем, что вы хотите сделать для страны. Я работаю водителем, и по роду своей деятельности езжу по деревням. Деревни бывают разные, и в некоторых есть зажиточные предприниматели. В основном магазины, конечно, но есть и фермы.
Да, это интересно.
Как мне кажется, на заводе вступать в вашу партию боятся. Хозяева ЖБИ приверженцы ведущей партии, так как через партию они налаживают деловые связи, а для инакомыслящих найдётся множество поводов быть уволенными с работы. Значит, формировать ячейку надо вне завода.
Представитель внимательно слушал. Он соображал, что мне от него надо. Без образования претендовать на его место нереально. Может быть, он думал, будто я не знал о том, что платить мне никто не будет в любом случае? Но сейчас мне было неважно, что он думал. Мне было нужно в кратчайшие сроки получить партбилет.
В ваших словах есть смысл сказал он осторожно но вы знаете, что в любой партии нужно платить членские взносы?
Я улыбнулся.
Конечно. Но я надеюсь компенсировать своё минимальное финансовое участие в общем деле, своим трудом.
Хорошо. Пишите заявление. Паспорт вы взяли? Вот образец заявления.
А это долго делается?
Сейчас быстро интернет.
«С дохлой овцы, хоть шерсти клок», видимо, думал он. Наверное, в его глазах я был странным персонажем. Ещё одним отчаявшимся человеком, который начинает метаться в поисках заработка, где только можно.
7
Период ожидания членства я использовал для встреч под пиво с бывшими одноклассниками, у которых, каким-то образом, приятели были связаны с бандитами. А, так же, пробивал информацию в инете о том, кто рулит секцией партии в нашем областном центре.
Собственно, мне были нужны не бандиты, а бандит. Один из главных в нашем городе. О других я ничего не знал, а об этом знал, что он построил рядом с автовокзалом трёхэтажный торговый центр, и сетевые магазины не могли составить ему конкуренцию в том плане, что на этих этажах было всё, что нужно для жизни. Арендаторам он не давал поднимать цены выше, чем у сетевиков, и в маленькие магазины ходили только из-за лени и усталости. Бандитом можно было назвать его уже с натяжкой по-старинке. Он за торговлю платил налоги. Если он что-то захватывал, или выбивал конкурентов из ниши, то всё это проходило тихо, и никто об этом не распространялся. В нашей стране, в данное время, так ведут себя все, от госструктур до бизнесменов, поэтому данный участник делового мира среди других особенно не выделялся. Мне нужна была с ним встреча. Я водила, и без очень внятного повода, он на меня даже смотреть не станет. Для этого мне был нужен партбилет.
Куклы на меня действовали непредсказуемо. В своём мыслительном процессе, чувствах, бытовых реакциях я стал всё больше усматривать действия кукол. Когда меня подрезали на дороге, мне хотелось разнести водителя с его машиной, как это делал кузнец из сна, а обдумывая беседы с приятелями одноклассников, ловил себя на том, что веду себя как франт в камзоле: на словах предлагал то, или иное, а на деле, не подкреплял свои слова поступками. Правда, поступками пока было ничего подкрепить нельзя, нужно было сначала стать членом партии. В происходящем меня настораживало то, что я всё реже мог найти в себе чувства без влияния кукол. Пока ничего предпринимать по данному поводу я не собирался. Тот я, который учился, собирался поступать в институт и служил в армии, не решился бы на ту авантюру, которую задумал я теперешний.
На работе, зная почти всех сдающих мне сырьё в лицо, я по-новому видел, как люди продавали свой труд начальникам в моём лице. Интонации нищенки перекликались с готовностью идти до конца вояки. Поля черники и брусники описывались с горящим взглядом путника и одновременно с оценивающим взглядом мешочника. Раньше я в таких описаниях видел романтику, а в поправках к измеряемому весу педантичность хозяина. Всё оказалось не так с начала до конца. Какой же я был наивный мальчик. Были попытки завлечь и выгадать от нищеты и надрыва. Огород и подработка, как в средневековье. С тупой методичностью. Не разгибаясь. Не задумываясь дальше, чем на год вперёд. В толпе сдающих, иногда проскакивали шутки, и вся толпа реагировала на них нестройным смехом. Люди хотели и умели сбрасывать напряжение. Даже шутил народ по необходимости. Всё диктовалось неосознанным и привычным напряжением животного выживания.
И ещё сны. Их уже невозможно было назвать снами в обычном понимании этого слова. Волны снов выплёскивались в обыденный мир, и диктовали своё мировоззрение и поведение. Они уничтожали мою прожитую жизнь своим психоанализом. От моего юношества и детства оставалось всё меньше живого. Понимание мотивов поступков моих родителей и дедушки с бабушкой разрушало чарующую атмосферу семьи, которой я был пропитан с детства. Солнечные зайчики на стенах, гремящая посуда на кухне, согласие с тем, что так и должно быть. Безопасность, насыщенная мелочами.
8
Мне как будущему историку в школе при чтении «Войны и мира» Льва Толстого запомнился персонаж, которого звали Василий Денисов. Запомнился потому, что при разборе романа в классе был назван его прототип Денис Васильевич Давыдов. Этот Давыдов был партизаном из дворян. Для меня понятие дворянин-партизан было равносильно понятию олигарх-слесарь. Рассказывая о нашей Великой Отечественной Войне, образы партизан нам описывали как ушедших в леса колхозниках и рабочих, а так же, как бежавших военнопленных родом из тех же колхозников и рабочих. Людей, выбирающих из двух зол, меньшее. Образ дворянина сюда не вписывался ни под каким соусом. В моём подростковом возрасте никаких компьютеров не было, и я настырно ходил по библиотекам и выпытывал у библиотекарш, какие книги существуют на тему Войны 1812-го года. Одна не старая работница вспомнила, что у них есть в серии ЖЗЛ то, что мне нужно. Это была книга Геннадия Викторовича Серебрякова «Денис Давыдов». Попадание было не стопроцентное из-за того, что книга была художественной, а не документальной, но выбирать не приходилось, и я был вынужден довольствоваться чужим мнением вместо того, чтобы составить своё, основываясь на фактах. Остальное было делом техники: я притащил в эту библиотеку какой-то детектив и по-тихому предложил его обменять на нужную мне книгу. Библиотекарша для порядка повздыхала и сделала обмен детективы тогда были на вес золота.
Вспомнилась мне данная история в связи с тем, что, как раз сейчас мне очень хотелось перечитать её ещё раз. Мне нужна была поддержка. Очень. Я боялся. Не было никакого сомнения в том, что я полностью слился с воякой из ящика, и это мне нравилось. С его помощью я отважился на почти невозможное в нашем городе. Какое-то животное чутьё мне говорило, что делиться моими планами нельзя ни с кем. Всё рискованно, шатко, эфемерно. Какая-то отчаянная удаль, не подкреплённая ничем. Но, ведь, этот Давыдов существовал реально, и на Наполеона нападал реально. Нападал он на войско, но подразумевался-то Наполеон. Свалить из города при очевидной опасности я мог всегда. Паспорт, водительские права, шмотки и загашник с деньгами. Первая попавшаяся попутка до железнодорожной станции. В большом городе работу водилы с общагой найти можно. В армейские условия после армии не хотелось бы, но сама возможность спасти свою шкуру была. Кроме того, исследуя биографию Давыдова, я наткнулся на эпизод, когда к ним в семью приезжал Суворов. Он предрёк военную карьеру Денису и штатскую карьеру его старшему брату. Старший брат, Евдоким, вопреки предсказанию, стал военным. Таким военным, что ему надо ставить памятник и писать о нём книгу. Если гений Суворов ошибся, то уж наше местное ворьё и подавно ошибается, оставляя для других лазейки. Это, в какой-то степени, вдохновляло. Короче говоря, книга мне сейчас была нужна, и я стал её перечитывать.
От редкого Семеновского леска знакомо пахнуло влажной листвяной прелью и грибами.
Денис Давыдов, ехавший вдоль самой опушки так, что ближние ветки мягко шуршали по киверу, почуяв этот тонкий и грустный аромат ранней осени, памятный с самого детства, непроизвольно придержал коня и вдруг почти неожиданно для себя понял, что спешить, собственно, некуда. Отправляться к полку, бывшему в арьергарде Коновницына за Колоцким монастырем, не имело смысла. Надо было где-то здесь, вблизи главной квартиры, дождаться столь важного для себя решения светлейшего. Князь Багратион обещал всячески поддержать перед Кутузовым просьбу Давыдова о посылке под его командой в неприятельский тыл летучего отряда.
Мысль о сем дерзком военном предприятии владела Денисом давно, чуть ли не с самого начала кампании. Ему памятны были сообщения об успешных действиях испанских гверильясов1, против которых были бессильны лучшие наполеоновские маршалы. Эти сообщения он всегда читывал с восторгом. Да и собственный кое-какой опыт у Давыдова тоже имелся: во время Северной войны с малым авангардом Кульнева он за год трижды прошел Финляндию из конца в конец и сам убедился, как страшен был для шведов урон, который они тогда чинили средствам сообщения и тылам неприятельской армии. Тактика, какой они пользовались в ту пору, и была, по сути, самой что ни на есть партизанскою: тайные стремительные рейды и внезапные налеты на шведские гарнизоны и транспорты.