«Кто-то балуется вещным»
Кто-то балуется вещным,
Драгоценным и изящным.
Кто-то мучается вечным
С талисманным камнем яшмы.
Кто-то радуется вешним
Благодатным струям, плащ им
Подставляя. Птицам вещим
Тяжело ложиться в ящик.
Вход портьерой занавешен,
На столе вино из вишен.
Помнишь? Текел: ты завешен
И неспешно найден лишним.
Вся игра не стоит свеч, а
Два орешка, решка брешь, но
Вечер прожит и завещан
Им нездешним, небезгрешным.
Путь как ящер: и блестящ, и
Скользок. Мир из роз: в шипах их
Обнажённым, настоящим
Боль скоплением шипящих
«Я знаю, что сорбит и аспартам»
Я знаю, что сорбит и аспартам
(Проклятый диабет II-го типа)
Не подсластят подсоленного там
И бесполезна эта мысль: «Спасти бы».
Мотив болезни, времени-песка,
Иллюзий-замков и путей Поэта
Заполонил тоску-тетрадь. Резка,
Быть может, я порой бываю где-то
В своих стихах, под пламенем свечи
Пульсирующих в судорогах. Редко
Уже надеюсь ими излечить.
Горчит несовершенная таблетка.
Но в сердце-корне корчится порок.
И бренный мир, который зол и колок,
Скрипит от мук (ещё вчера не мог
Плясал и пел) свершится ли психолог?
Не торопись смеяться, не суди.
Ты нездоров, ты одинок и стар всё,
Пожалуй, так. Но вижу впереди
Искомое есть стимул здесь остаться.
И потому живу. Тревожным ртом
Глотаю затхлый воздух. Синь и солнце?
Само собой. Да вот писать о том
Мне как-то никогда не удаётся
«Мой век отмерен горсткою песка»
Мой век отмерен горсткою песка.
Пока ладонь зажата, я жива
И, если слишком мучает тоска,
Ищу необходимые слова.
Тетрадь стихов как фокус бытия,
Как ýже атомарное ядро,
Как шире суть. И вся судьба моя
Ночь, тусклый свет, бумага и перо.
Реальный мир придавит поутру
Мучительным кошмаром наяву.
Всё кажется, что рухну и умру,
Но как-то поднимаюсь и живу.
В заснеженной степи за шагом шаг,
Прокручивая в памяти с трудом
Обещанный к рождению очаг
(Какой-нибудь хотя бы дачный дом),
И небо, отражающее дым
И снег, провал зеркальной пустоты
Упорно представляю голубым,
А люди иллюзорные чисты.
Кому какое дело до того,
Свершится ли заветный мир? Пришёл
Отправленный машиной-головой
Спокойный врач свершить обряд-укол.
Как далеко теперь его душа?
Как мог бы он быть светел и высок?
Ответ лежит путём карандаша.
С ладони мерно сыплется песок
«Чем дальше, тем привычней и пустей»
Чем дальше, тем привычней и пустей
Реальный мир. Чего жила ты ради,
Когда вносила в школьные тетради
Рисунки синим лаком для ногтей
(Ты помнишь, в «транспарантную эмаль»
Подмешивала едкие чернила?)?
Ты, кажется, тогда ещё открыла,
Что время сводит медленно с ума,
Что люди не взрослеют, а растут
(Но избежишь мечтаний, чувств и мук ли?),
Что девочка, играющая в куклы,
Задумавшись на несколько минут,
Внезапно в тело вправилась душой
И начала писать, чтоб быть полезней,
Но и мотив психических болезней
В её стихи уже тогда вошёл.
Тринадцать лет но до утра не спать,
Поскольку смысл (хотя весьма недурен),
Почти смешон, пусть по литературе
Она вполне заслуживала «пять».
Подросток нестерпимо зол и горд,
Не ощущая почвы, стен и тыла.
Давно ли утешали мишка милый,
И бисерный браслет, и мамин торт?
Давно ли (прозвучу и утеку,
Но воспроизведу теперь точь-в-точь ка)
Объездить свет, родить и нянчить дочку,
Учить детей родному языку
Мечталось? Редкий бабушкин приезд
Давно ли был таким безмерным счастьем?
Не слишком-то приятно возвращаться
И отрочество рассекать окрест:
Дремучесть, первобытность, глухота,
Неопытность, нелепость ведь тогда-то
Произошла и главная утрата
Гармонии, и ты уже не та.
Сентябрь в дыму, и порванная нить,
И синий лак ты им, необогрета,
По памяти, урывками, портреты
Того, кого ничем не отменить!..
Вот парадокс: источник жизни как
Движения, развития есть драма.
Казалось бы, чего уж легче прямо
Вперёд и вверх? Рассвет среди бумаг
«Январь такой холодный не продышишь»
«Январь такой холодный не продышишь»
Январь такой холодный не продышишь
И пятачка в затейливых рисунках
На толстых стёклах. Снег все выше, выше,
Земля все глубже. Голову просунь-ка
Сюда снаружи дверь полуоткрыта
(Хотя к утру, конечно, затворится)
И с жадным любопытством посмотри ты:
С небес летят бесчувственные птицы
Невозвратимо, гулко, как орехи,
А рыбы превращаются в ледышки,
До дальних дней закованные в реки.
На сумеречных улицах услышь-ка
Блуждает замерзающая кошка,
Чей тонкий крик болезненен и жалок
(Могла бы подождать ещё немножко,
Да вот не утерпела, убежала!).
Знаком ли с этим странным миром ты нет?
А он влекущ, прекрасен и наряден
Не описать, увы: чернила стынут,
Перо крошится на листок тетради
Как в жуткой сказке Андерсена. Тут ли
Ещё ты, друг? Спустись, садись напротив,
Расшевели таинственные угли,
Раздуй огонь заварим мягкий кофе
Со сливками и мёдом лишь поверь мне,
Не спрашивай о том, кто я такая.
А впрочем нет, скорей захлопни двери:
Печальна участь маленького Кая.
И обо всём на свете помни, кроме
Того, что видел (это только снится).
А мне оставь остывший дачный домик,
Осколки рыб и мёртвые страницы
«Да, выдохлась, измучилась, устала»
Да, выдохлась, измучилась, устала.
Но стал бы век покоя и тепла,
Желанный рай о чём бы я писала,
Без этих строк зачем бы я жила?
Пусть будет всё как есть. Пусть чувства скрыв, пусть
Мечтами утешаясь невзначай.
У снега интересный мягкий привкус
Попробуй растопить его на чай.
Найду в кладовке редкостный зелёный,
Заварим по-башкирски: с молоком.
Присядем под торшером за столом Но
Ты с этим странным миром не знаком.
Ты думал, что беспечная богема,
К которой, может, я принадлежу,
Творит, купаясь в роскоши. Да где нам?
Добротный, прочный, праздничный ажур
Куёт мороз для украшенья окон,
Трещат самопожертвенно дрова.
Зато мне есть о чём поведать строкам.
И потому-то я теперь жива
«Тем, кто мыслит и жаждет вдруг»
Тем, кто мыслит и жаждет вдруг,
Постоянно стремясь куда-то,
Не вписаться в досужий круг
Деревянного циферблата.
Вольной птице всегда скучать
В разлиновке унылых суток.
Вместо строчек опять печать.
Время тяжесть, что я несу, так
И не свыкшись. Не пункта, нет
А пути лишь могли найти мы.
Три десятка коротких лет
Миновали необратимо.
Если скажешь: «Поэт фразёр»,
Я отвечу: увы, нередко.
Как настырно в углу грызёт
Прутья крыса на то и клетка.
Стрелки бьются за кругом круг,
Льётся струйка песчинок, но не
Виден стык. Привыкай, мой друг,
Просыпаться под Альбинони
«В той стране, где всегда сентябри»
В той стране, где всегда сентябри,
Где прогулки по паркам сырым,
Терпкость «Sancho Garces», мягкость «Бри»
(Обожаю вино и сыры),
Где всего лишь останься ничьей,
От игры и тщеты отстранись
Апельсиновый отблеск свечей,
Жаркий шелест заветных страниц,
Где всегда благосклонна судьба
К праздным странникам слов или снов
То булгаковских лун и собак,
То есенинских кычущих сов,
Где качели скрипят под окном
И уснуть не дают, но покой
Откровение о неземном
Достигается лёгкой строкой.
Кофе с мёдом и сливками. Семь.
Внешний мир заступает в права.
Поселиться бы нам насовсем
В той стране, где дожди и листва
«Ты разве против?..»
Ты разве против?
Пускай, сверкая, бежит строка.
Побольше кофе,
Поменьше мёда и молока.
Ты не слабак, а
Попутчик узкой судьбы-реки.
Твоя собака
Так любит крошки с твоей руки.
Стол, лампа, полка,
Уютный домик, тенистый сад.
Густая чёлка,
И серьги-совы до плеч висят.
На этом фото
Ты странник ищешь душе покой.
Подскажет что-то,
Что, впрочем, будешь всегда такой.
Париж, Ивáнов,
«На что мне люди?» бравада: ты