Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1956.
МуравенкоЕ. В. О синтаксических архаизмах // Изменения в языке и коммуникации: XXI век. М., 2006. С. 209224.
Муравенко Е. В. О словаре изменения управления в русском языке // Труды Международной конференции «Диалог 2008». М., 2008. С.394399.
Панов М. В. Позиционная морфология русского языка. М., 1999.
Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь трудностей русского языка. Изд. 2-е. М., 1981.
Толковый словарь русского языка. Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. III. М., 1939.
Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка. Словарь-справочник. Л., 1973
Чернышев В. И. Избранные труды в 2-х томах. Т. I. М., 1970.
Пиотровская Л. А.
Об эмотивности текстов И. А. Крылова
Басни Ивана Андреевича Крылова предоставляют богатейший языковой материал для изучения механизмов формирования эмотивности в тексте.
В начале XX в. Ш. Балли подчеркнул необходимость различать две цели субъекта речи: выражение субъективного мира говорящего (чувств, настроения) и использование языковых средств для воздействия на адресата [Балли 1961: 128129]. Ф. Данеш назвал это терминами «эмоциональный» и «эмотивный»: «эмоциональный» «имеющий отношение к выражению эмоций самого субъекта речи», а «эмотивный» «имеющий отношение к намерению говорящего оказать воздействие на адресата» [Daneš 1982: 9394].
Обобщение лингвистических и психологических работ позволило нам предложить различать два вида эмоциональной оценки первичную («эмоциональное состояние») и вторичную («эмоциональное отношение»): первичная оценка связана с эмоциями лишь причинными отношениями, а вторичная и причинными, и целевыми. Из этого следует, что всякая эмоция основана на первичной оценке объекта, но не всякая эмоция выполняет функцию оценки. Проиллюстрируем сказанное примерами из басен И. А. Крылова.
(1) Пристал к Юпитеру Осел спесивый мой
И росту стал просить большого.
«Помилуй», говорит: «как можно это снесть?»
(Осел)
В высказывании Как можно это снесть? выражается и первичная оценка, возмущение, и вторичная намерение вызвать у Юпитера чувство стыда.
В другом высказывании из той же басни Чтó то за зверь? выражена только первичная оценка изумление:
(2) И стал Осел скотиной превеликой;
А сверх того ему такой дан голос дикой,
Что мой ушастый Геркулес
Пораспугал-было весь лес.
«Чтó то за зверь? какого роду?
Чай, он зубаст? рогов, чай, нет числа?»
В отечественной лингвистике, немногим позже Ф. Данеша (и независимо от него), те же термины разграничил В. И. Шаховский, подчеркнув, однако, необходимость различать семантику языковых средств и психическое состояние субъекта речи: «Эмотивность имманентно присущее языку семантическое свойство выражать системой своих средств эмоциональность как факт психики человека» [Шаховский 2009: 24; курсив автора. Л. П.].
В. Матезиус еще в середине ХХ в. предложил психологический подход, подчеркнув различие между спонтанными, подавляемыми и намеренно выражаемыми эмоциями [Mathesius 1947: 227].
После работ Ш. Балли, разграничившего функцию идентификации и функцию экспрессивную [Балли 1961: 128; 129], в лингвистике стали различать описание и выражение эмоций. Нами было предложено добавить к этим двум понятиям и третье «отражение эмоций» [Piotrovskaya 2009]. Термины «выражение эмоций» и «отражение эмоций» коррелируют с понятиями намеренно выражаемых и спонтанных эмоций, по В. Матезиусу. При описании эмоции становятся объектом рефлексивной деятельности человека, поскольку говорящий смотрит на себя как бы со стороны; результатом описания эмоций является использование слов, называющих эмоции, например:
(3) Мартышка тут с досады и с печали
О камень так хватила их,
Что только брызги засверкали.
(Мартышка и очки)
При выражении эмоций субъект речи непосредственно переживает их, выбирает адекватные эмотивные языковые средства с целью сделать достоянием сознания адресата свою эмоциональную реакцию. При этом выражение эмоций может быть как в статусе доминирующего компонента значения, так и коннотативного. Во фрагменте (4) коннотативно выражено удивление с оттенком зависти, а в (5) осуждение.
Соотнесем определения, предложенные М. Матезиусом, Ф. Данешом и В. И. Шаховским, друг с другом, несмотря на разные принципы, положенные в их основу.
«Эмотивность», по Ф. Данешу, означает, что субъект речи ставит цель оказать эмоциональное воздействие на адресата. Чтобы это стало возможным, он должен намеренно выражать эмоции (по В. Матезиусу) и использовать языковые средства, в семантике которых закреплен эмотивный компонент значения (по В. И. Шаховскому). При анализе в аспекте «эмоциональности» предметом исследования является эмоциональное состояние говорящего как психическое явление (по В. И. Шаховскому). Если говорящий выражает свои эмоции спонтанно (по В. Матезиусу), у него не может быть намерения оказать эмоциональное воздействие на адресата (по Ф. Данешу). Но на основе анализа вербальных и невербальных средств можно сделать вывод об эмоциях, переживаемых субъектом речи.
В текстах И. А. Крылова представлен широкий набор эмотивных языковых средств, при этом сочетаются разные их типы, что способствует более адекватному вычленению «эмоциональной составляющей» читателем, а также значительно усиливает их эмоциогенное воздействие на адресата.
Почти в каждой басне И. А. Крылов использует «язык описания» эмоций.
(6) Страх обнял жителей Нептуновой столицы (Синица)
(7) имея рост такой,
И в свете стыдно показаться. (Осел)
(8) И радость и печаль, всё было пополам.
Не видели они, как время пролетало;
Бывало грустно им, а скучно не бывало. (Два голубя)
(9) Народ суду такому изумился
И ждал, что Царь велит повесить всех судей (Троеженец)
Представляется, что доминирование в баснях Крылова лексических средств номинации эмоций не случайно. Органическое единство эмоциональных и интеллектуальных процессов подчеркивали многие отечественные психологи.
Л. С. Выготский считал отрицание единства этих процессов главной методологической ошибкой психологии первой трети ХХ в.: «Кто оторвал мышление с самого начала от аффекта, тот навсегда закрыл себе дорогу к объяснению причин самого мышления» [Выготский 1996: 20]. Ср. и другое его высказывание: «Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее почему в анализе мышления» [Выготский 1996: 357].
Это же положение подчеркивал и другой классик отечественной психологии, Л. С. Рубинштейн: «Сами эмоции представляют собой единство эмоционального и интеллектуального, так же как познавательные процессы образуют единство интеллектуального и эмоционального [Рубинштейн 1989: 141].
Таким образом, активно используя слова, называющие эмоции, переживаемые героями басен, И. А. Крылов погружает читателя в мир переживаний героя, а следовательно, мотивирует мыслительный процесс читателя.
В баснях И. А. Крылова используются разнообразные вербальные средства выражения эмоций, при этом эмотивный компонент не только может быть доминирующим компонентом значения высказывания, как во фрагментах (10) и (11), в которых выражены соответственно досада и опасение, но и иметь статус эмотивной коннотации не слова, а высказывания, как во фрагменте (12), в котором выражено осуждение.
(10) Очки не действуют никак.
«Тьфу пропасть!» говорит она: «и тот дурак,
Кто слушает людских всех врак:
Всё про Очки лишь мне налгали;
А проку нá-волос нет в них».
(Мартышка и очки)
(11) И боже сохрани, как худо!
(Обезьяны)
(12) За чтó ж к Ослам ты столько лих,
Что им честей нет никаких,
И об Ослах никто ни слова? (Осел)
Из всех возможных сочетаний: описание и выражение, описание и отражение, выражение и отражение эмоций чаще всего И. А. Крылов задействует одновременно «язык описания» и «язык выражения эмоций» (особенно широко эмотивные синтаксические конструкции). При этом он варьирует порядок их следования (в следующих фрагментах слова, называющие эмоции, подчеркнуты одной линией, а эмотивные синтаксические конструкции, выражающие эмоции, двойной).