Плавучий мост. Журнал поэзии. 1/2020 - Коллектив авторов 6 стр.

Прыгали то вверх, то вниз,
на Кавказе загорали,
и маячил коммунизм
где-то там, не за горами.

Партия, рабочий класс,
человек всего основа
Но однажды пробил час
для неведомого слова.

Гласность. Ясность. Перестройка.
 С нами будешь? Побожись!
Только хрупкая постройка 
дорогая наша жизнь.

Выпей сладкую отраву!
Чёрный снег ложится, брат,
на равнину, на дубраву,
на провинцию Герат.

Скушай блинчик с пыла, с жара!
Разберёмся что к чему 
в небе над Килиманджаро,
в историческом Крыму.

Времена летят незримо,
век летит очередной
над Венецией, над Римом,
над империей родной.

   На рассвете,
   ещё в поле лежал подвенечным нарядом туман,
   я пришёл на родник.
   Смеясь и плача,
   в траве исчезал ручеёк 
   словно голос до боли знакомый.
   Оступаясь и падая,
   за ним бежало сердце.
   Ключевая вода ледяным огнём обожгла.

провожаю взглядом облака
с детства не знавал занятия серьёзней
разве что на берегу реки
там где стрёкот со щебетом спорят
глядеть на неутомимую воду
доверяя ветру слетающие с губ слова

   Паутина морщин на твоём лице.
   Ты долго трудился над цепким узором,
   ты был прилежным учеником.
   Но всё, что поймал ты в эти силки,
   досталось дождю или ветру.
   И теперь
   (паук запутался в паутине)
   твои глаза 
   птичьи гнёзда в сетке ветвей.
   Зима миновала,
   и стая, скользящая по небу,
   словно секундная стрелка по циферблату,
   не вернётся на старое место
   высиживать птенцов.

Мне дерево ближе людей. Это липа
с коленями круглыми. В ночь на балконе 
тиха, полновесна. Скажу «терпелива»,
когда бы не липкие эти ладони.

Кора будто круп лошадиный в тени;
цветенье фарфоровой чашки огни
весной на зеленой клеенке.
Табачного дыма веревки.

С тобою деревья весной говорили,
а ты имена окруженью дарила.
Нарцис, Полидевк, человек, гиацинт,
алмазное небо и тусклый Коцит.

Еще водопад, черемша, виноград;
а был еще сон, за собой уводящий
дорогою жизни в сплошной Ленинград;
и авиабомбы саднящий, щемящий,
стирающий звук прижимает к земле;
и слово (какое?) к гортани прилипло:
когда это было? Давно, в январе,
а в Летнем саду распускаются липы.
Сегодня их либе намытый песок
и слово любовь это липы крылатка.
Нам скажут, что липа не липа, мулатка;
что солнечный луч это липовый сок.
Он теплый, чуть мыльный, но, все-таки, сладко?

Ты желтую прядку откинешь со лба,
присядешь, обычный сорвешь одуванчик,
подуешь, как будто он маленький мальчик
и он разлетится от слова «волшба».

Летя, он к стеклу прижимается лбом 
во мне и в тебе,
в этой липе,
в любом.

сосуды кровеносные земли
о! неподвижные деревья

земля ты говоришь их шумом
их шелестом зелёным и молчаньем
и корень с силой тянет тёмный сок
               из глаза дня
     из сердца Мандельштама
    и щёлкает щеглом гортань небес
   срывает голос
            на последней
               на непрочной
            безымянной высоте
где синь и хруст сияние хрустально
прозрачен лист Новалис Тракль Целан

и свет
как будто мы
как будто ны
как будто вы
к а ч н у л с я

безразличное сиянье солнца
вдаль уводит за собой апрель
а снега растаяли до донца
размывая леса акварель

и выходит на подмостки поля
в черном фраке долговязый грач
но артист не ведает пароля
и трагедии не нужен врач

безразмерные штаны шекспира
и такой же театральный флирт
хоть штаны примерили полмира
но еще не выпили шекспирт

   Кружится первый снег упрямый,
   летит в осенний водоем,
   края которого, как рамой,
   охвачены тончайшим льдом.

   Через Славянку мост Кентавров
   застыл в ноябрьской пустоте.
   Здесь можно снять немало кадров,
   нам интересны только те,

   где луг, взбегающий на всхолмье,
   тропой приводит ко дворцу.
   Там русский Гамлет скажет:
   «Роль мне
   не удалась,
   хвала Творцу»

злое помнят долго.
доброе только
благодарные потомки.

первым закроется
третий глаз.
потом два первых.

сегодня твоя тень
похожа на цветок.
пошевели лепестками.

все звали её Сонечка
потому что она любила мармелад.
а больше нипочему

не подходи зима!
и выставлю жгучие
солнечные лучи.

Зима была прекрасным сном.
Впав без неё в туман, и в жижу,
Как плоский червь на дне морском
Я только в сером цвете вижу.

Как плоский червь. Зачатки глаз,
Нет слуха, нету сердца стука,
Во мраке вод, как Божий глас,
Тень каракатицына брюха.

Вдова жила за старой фермой,
На берегу большой реки.
Была изба от речки первой,
Сюда и плыли рыбаки.
Краснела горькая калина
За огородом, над водой.
И злая кличка Магдалина
Прилипла к бабе молодой.
В деревне, сплетнями богатой,
В мешке не спрячешь мужика,
Чьи лодки к пристани горбатой
Несла широкая река.
И взглядом детским любопытным,
В очках, с рахитной худобой,
За бытом вдовьим и постыдным
Я наблюдал за городьбой.
Ах, Акулина, Акулина,
Погасли окон огоньки,
Но та же старая калина
Цветёт весною у реки.
И лодки крепкие другие
Стоят за старой городьбой,
И ходят женщины нагие,
Не осуждённые молвой.
Ах, Акулина, Акулина,
То «Магдалина», то «Чума» 
Крещеньем схоронила сына,
И прибралась за ним сама.
И у натоптанной дорожки
От серых кнехтов до сеней 
Давно не светятся окошки,
Кому-то нужного нужней.
А на обломанной калине
Скворечня старая жива
Об Акулине-Магдалине
Прими, Господь, мои слова

Когда в толпе ты встретишь человека

Когда встает детеныш человека
В могутный рост
И, выворачивая волчье веко,
Свой ловит хвост,
Я ни обмолвкой малой не перечу, 
И страх берет, и что добавишь тут,
Где сонмами приверженцы навстречу
Ему идут.
И лишь одна старуха человека
Не сходит постановочно с ума.
Ее хотел бы написать Эль-Греко,
Но над Толедо грозовая тьма.
Уже ей невозбранно все и можно,
Да мир она отвергла в чем душа,
На полустанке диком внеположно
Горбушку ноздреватую кроша.

Явится строчка и сладится всё остальное,
совесть утихнет, утешится сердце больное,
будет хотя бы на миг посрамлён сатана 
только случилась бы, только б явилась она.

Был ли ты счастлив по жизни? Всё это цветочки 
ибо ничто не сравнится с явлением строчки,
лишь бы явилась, а там хоть трава не расти 
можно на лютне играть иль народы пасти.

Впрочем, пока ты, козёл, упражняешься с лютней,
в граде и мире становится всё бесприютней,
и удальцы, облачённые в шёлк и виссон,
тащат в узилище тех, кто не ими пасом.

Пляшет блудница, не путаясь в юбках и шалях,
пьёт гегемон и апостол скребёт на скрижалях,
правит правитель (да славится имя его!),
но как обычно никто никому ничего.

Значит ли это, что дело доходит до точки?
Может и так, только жди появления строчки 
в морок и в сумрак, в кромешный распыл и распад.
Если не явится будешь во всём виноват.