Критика поэтов. Статьи Гийома Аполлинера об искусстве - Гийом Аполлинер 5 стр.

Простодушие Сезанна в том, что касается политики, почти легендарное. Когда Воллар отправился в Экс, чтобы купить картины, его изумило то, что почти все полотна, на которых были изображены дома, имели проколы в виде квадратных отверстий над дымоходами. Он спросил о причине этого.

 Подумаешь!  ответил ему художник,  это дети так развлекаются. Они решили, что если бы у дымохода не было дыры, дым не смог бы из неё выходить.

Сезанн был богат. Он поехал писать с натуры в провинциальном ландо. И это нам показалось довольно забавной чертой времени.

Художник из Экса был скромным. Он охотно обсуждал с профессором план лицея в Эксе и нисколько не пренебрегал его советами:

 Не стесняйтесь меня исправлять,  говорил он,  Вы об этом больше меня знаете.

Когда он писал картину, он любил рассказывать истории. Однажды, по случаю первого причастия, он подарил картину виновнице маленького праздника.

Родители ничего не возразили, но неохотно поблагодарили художника. Они нашли картину ужасной. Сезанн украдкой смеялся над их разочарованием.

Несколько дней спустя он встретился с теми же людьми. Его окружила вся семья, его спешили заверить в дружбе, его благодарили, говорили о его гении.

Эти добрые люди за это время навели справки и выяснили, что картина стоит денег.

Иногда говорят о религиозности Сезанна. Вот, на этот счёт, произнесённое им самим высказывание:

 Я попался на удочку иезуитов, моя сестра ходит к обедне, и я тоже.

Это первый торговец картинами Сезанна и один из лучших в Париже. Он родился в Ла Реюньон, как Леконт де Лиль, господин де Маи и Мариус-Ари Леблон. Его бутик находится в одном из самых потаённых мест. Каждый вечер там собирается весёлая компания.

Он чувствует неловкость, неизвестно по какой причине, за картины, которые он продавал. Он сказал это Герену, говоря о Лефевере, Хеннере и других:

 Как я сожалею о том, что не продевал картин этих господ!

И он добавил на мотив Ты чувствуешь запах мяты:

Девальер

В течение сорока лет он с молодыми и, благодаря тому, что он имеет добрую волю, что весьма похвально, он меняет свою манеру письма в соответствии с духом времени. Ему удалось, без каких бы то ни было особых интриг, стать вице-президентом Осеннего салона.

Внук Легуве последовал словам совета, изложенного в виде двенадцатисложного стиха, своего деда:

Леон Блуа сказал, когда говорил на улице Сент-Марк, 4, где жил Легуве, и где живёт господин Девальер:

 В этом доме остались микробы. Они падают на нашего друга Девальера.

В этом году симпатичный вице-президент затеял хитроумное дело. Он вздумал заставить написать хвалебное слово Осеннему салону в Гранд ревю господина Кормона из Института.

 Вы понимаете,  объяснял он одному из наших коллег,  критика Кормона будет корректной. Ему можно будет ответить, используя те же понятия.

«Время привести людей из Института к пониманию действительного движения в искусстве.

«Члены Института являются наиболее авторитетными представителями крупной буржуазии, а буржуазия должна идти во главе интеллектуального движения. Она должна управлять им под угрозой того, что сама придёт в упадок».

Господин Кормон уклонился от этой работы, написав письмо, в котором он проявил большую гибкость, основные идеи которого, в общем, таковы:

«Я не люблю плебс. Я со Христом против Варравы, а народ всегда будет за Варраву и против Христа».

У Девальера есть брат, который известен настолько, чтобы написать: Шампиньоль вопреки своей воле. Этот весёлый писатель является также художником и выставляется в Осеннем салоне под разными псевдонимами. Он мог бы довольствоваться тем, чтобы быть писателем водевилей, которым аплодируют. Но нет, у него есть это его пристрастие, живопись и его скрипка Энгра, и лавры его брата не дают ему спокойно спать по ночам.

Несколько времени тому назад он написал письмо, смысл которого, ни много ни мало, сводился к следующему:

«Месье, Вы всего лишь член Института, а я гениальный человек».

Господин Девальер был очень польщён, потому что он мечтал об Институте, и как человек приличный и любезный, он будет членом Института.

Чтобы добраться до персональной выставки Сезанна, нужно миновать картины господина Абеля-Трюше.

Этой фразой всё сказано о характере работ этого художника.

В былые времена его имя было первым в каталоге картин, и чтобы добиться такого результата, господин Трюше придумал изощрённую уловку: дефис.

В этом году, эта хитрость не сработала, потому что художник по имени Аарон прислал свои работы, и они были приняты жюри.

В каталоге господин Абель-Трюше всего лишь второй.

Абель-Трюше обладает замечательными способностями торговца. Если он организует выставку, он там каждый день, чтобы наблюдать, куда подует ветер, и он хлопочет о том, чтобы выставлять маленькие полотна по умеренным ценам, от 50 до 60 франков, предназначенные для любителей живописи без денег.

В Осеннем салоне Вы увидите его перед своими картинами, распространяющего проспекты и свои визитные карточки.

Самое большое его достоинство, он этого не скрывает, заключается в его искренности.

 Франц Журден,  говорит он,  обращается со мной как с тухлой рыбой, потому что я не люблю Сезанна. Я его не люблю, это понятно, но он его не любит ещё больше, чем я. Я, по крайней мере, откровенен. Он говорит, что любит его, а я этого не говорю.

Фовист из фовистов. Его работы не осмелились не принять. Жюри высказалось по поводу этих картин. Они были приняты. Голоса были получены. Меж тем, господин Франц Журден вспоминал о миссии, доверенной ему господином Жансеном, антрепренёром Осеннего салона и знакомым торговцем декоративными тканями.

Господин Янсен не любит ни Сезанна, ни Матисса, ни всю ту живопись, которая превосходит своей новизной живопись господина Абеля-Трюше.

Именно для защиты своего хорошего вкуса торговца декоративными тканями, господин Жансен направил в жюри господина Франца Журдена, который неплохо выполнил доверенную ему миссию.

Стало быть, картины господина Анри Матисса были приняты. Господин Франц Журден встал и вернул Причёсывающуюся женщину, самое большое из полотен, присланных Матиссом.

 Господа,  сказал Франц Журден,  я требую, чтобы в интересах Осеннего салона и в интересах самого Матисса это полотно не принимали.

Девальер стал протестовать как светский человек:

 Мы по-дружески смотрим на полотно нашего друга Матисса. Действительно, оно содержит то, что глаза, неискушённые в живописи, могут счесть возмутительным. Тем не менее, голоса собраны, и было бы правильно соблюдать регламент.

Руо, со своей стороны, протестует менее доброжелательно. Он также ссылается на знаменитый регламент. Он впадает в ярость и жестикулирует перед президентом, который железной хваткой держит его за шею и трясёт как фруктовое дерево.

 Мне наплевать на регламент,  закричал Франц Журден,  в то время как Руо становится фиолетового цвета в своём исступлении,  Мне на него наплевать, Вы меня понимаете. Мне прекрасно известно, что фовисты меня сожрут, но мне на это наплевать

И он так и не уступил. Когда несчастный Руо, опустившийся в бессилии на стул, переводил дух, провели повторное голосование и отказались принять Причёсывающуюся женщину Матисса.

Некоторые из его друзей называют его: Солейян Осеннего салона. Но это прозвище едва ли заслужено. Говорят, ему идёт то, что его язык недостаточно чистый. К примеру, он не может спать в своём жилище на улице Рошешуарт из-за шума, производимого водопроводчиками, и Пьет произносит двадцать проклятий вперемежку с сорока ругательствами.

Как, по-вашему, в этих обстоятельствах, не сойти за сатира?

Директор школы в Гавре. У него есть друг, в приступах ярости с удовольствием рвущий его картины и в совершенстве владеющий японским.

Картины Фриеза были бы отвергнуты, если бы господин Девальер не встал со своего места и не сказал бы:

 Я требую снисхождения к картинам нашего друга Фриеза, он восхитителен не только как художник, но и как человек. У него есть друг, в приступах ярости с удовольствием рвущий его картины и в совершенстве владеющий японским.