Основным языком общения в IX веке (период составления Бертинианской летописи, где впервые употребляется слово «rhos» [рос] в связке со скандинавами) между образованными греками и франками была латынь, в которой нет точного слова для обозначения цвета обгоревшей под влиянием солнца кожи. То есть нет слова, обозначающего цвет, по которому прибывшие с греческим посольством «sueonom» (свеоны) могли быть выделены византийцами среди других известных им людей.
Существовавшее ещё в классической латыни громоздкое «perusta solibus pernicis» («пагубно испорченная (сожжённая) солнцем (кожа)») не подходило, так как касалось закалённых палящим солнцем римских легионеров; латинское выражение не в полной мере отвечало состоянию дермы обгоревших под солнцем северян-скандинавов, светлокожих от природы. Поэтому употреблённое Пруденцием слово «rhos» несло на себе специфическую смысловую нагрузку, передающую именно свойство приобретать кем-либо или чем-либо оттенки красного цвета. К моменту составления Бертинианской рукописи санскритский термин «rudhira» [рудхира] в его первоначальном значении исчез практически из всех европейских языков. В большинстве случаев он был подменён тем, что понимается под словом «красный» или «рыжий» (rhos) и, реже, более близким к «rudhirа»33 понятием «ставший красным под воздействием солнца», как это произошло в случае, описанном в Бертинианской летописи.
Таким образом, санскритское слово приняло в латыни свою форму, только частично сохранив изначальный санскритский смысл. Вполне возможно, что Пруденций, будучи человеком образованным, сам и придумал этот термин на основе известного ему древнегреческого «ρως», или его предложили греки.
В греческом языке того периода также не существовало специального термина для обозначения цвета солнечных ожогов кожи. Лиутпранд, любитель вставлять в свои тексты греческие слова, образованные от латыни и раннеитальянского языка, для описания повстречавшихся ему в Византии людей употребил слово «ρούσιος» (ro (u) sios) (порозовевший, красно-коричневый). Можно предположить, что оно появилось в словарном запасе кремонца из итальянского языка Х века, придя в греческий или беря своё начало от уже существовавшего аристотелевского «ρως» (рос), видоизменённого, но сохранившего значение «красный» как основную качественную характеристику чего-либо, чаще крови или огня. Это вполне может соответствовать образу человека с прилившей к коже кровью «rudhira», что в полной мере соответствует русскому понятию «румяный» или «алый, огненный (пламенный)», то есть обладающий свойством приобретать оттенки красного цвета.
Санскритское (rudhira), отличное от чётких (raktaka), (raktābha, красный цвет) и других терминов, в большей степени соответствовало различным понятиям, характеризующим кровь или имеющим отношение к приобретению кем-либо или чем-либо красного цвета или оттенка («зардеться» в русском).
Это последнее свойство «rudhira» оставило свой след и в других современных языках, почти потерявших с ним сходство по звучанию, но образованных от него. В самом близком к санскриту из живых языков литовском есть слово «raudonas» (рыжий, красный), созвучное и соответствующее по значению белорусскому «руды», польскому «rudy», шведскому «röd», норвежскому «rød», датскому «rød», английскому «red».
Классический пример употребления несколько видоизменённого санскритского понятия, заложенного в «rudhira», знаменитый Эрик Рыжий. Предок современных норвежцев, совершивший как минимум два убийства, на своем родном норренском языке звался Eiríkr (Orc или Org) Rauði. Его прозвище мало изменяется и в других языках: исландском Erik Rauði; норвежском Erik Raude; датском Erik den Røde; шведском Erik Röde, в белорусском Эрык Руды, в польском Erik Rudy, словенском Erik Rdeči, греческом Έρικ ο Ερυθρός и т. д. Традиционно считается, что первооткрыватель Гренландии получил это прозвище в связи с цветом бороды и шевелюры, что немного странно, так как среди норвежцев рыжий цвет волос до сих пор не является редкостью.
Рыжую бороду (røde skjegget норв.) имел даже второй по иерархии после Одина, но первый по популярности древнескандинавский аналог Перуна, метавший небесный огонь и разъезжавший на небесной колеснице бог Тор (Þōrr, Þunarr норрен.), в котором легко угадывается популярнейший и несколько нетипичный для христианства образ Ильи Пророка. Если оставить без внимания «агиографию» обоих, то в человеческом представлении об их внешнем виде очень много общего. Необходимый атрибут обоих колесница огненно-красная, разница только в том, что у Тора она была запряжена козлами, а не лошадьми.
То есть выделить Эрика подобным прозвищем из числа соплеменников, взяв за основу распространённый цвет волос, можно, но не совсем логично. Для такого прозвища должна была быть другая весомая причина. С большей долей вероятности можно предположить, что «рудым» (рыжим или красным, приобретшим качество, связанное с красным цветом) он стал после убийств своих соплеменников (кровопролитие, появление на его руках крови). Именно по этой причине, а не из-за желания путешествовать он вынужден был пуститься в далёкое и рискованное даже для викингов плавание в «никуда» и попал в Гренландию.
В русском языке тоже прослеживается достаточно очевидная связь различных понятий со смысловым содержанием санскритского «rudhira». Русская лексема «красный» (о цвете) часто переплетается с понятием «красивый» (красна девица с румянцем на лице или красной косметикой румянами). Ещё ближе по значению к санскритскому термину русское слово «рдеть», «зардеться», то есть «иметь лицо с прилившей к щекам кровью»; следовательно, приобрести качество, связанное с красным цветом. Отмечая красоту увиденных им «русов», Ибн Фадлан употребляет слово, переведённое на русский язык как «красны лицом», но в этом случае вполне можно прибегнуть и к синониму «румяные».
Любопытен и тот факт, что Красная площадь названа «красной» совсем не в связи с цветом кремлёвских стен, возведённых намного позже, чем появилось название. С самого основания Москвы на этом действительно красивом месте проливалась кровь приговорённых к казни. Происходило это ещё до случившегося в конце XV века пожара, который и дал на некоторое время название площади «Пожар». Таким образом, в названии «Красная площадь» слились значения, в полной мере соответствующие санскритскому «rudhira»: пролитие крови, наличие огня, плюс «красное» в смысле «красивое».
С этим же понятием, вложенным в санскритское слово «rudhira», связаны и русские глаголы «красить» и «украсить», то есть сделать красивым, приятным на вид, привлекательным. Красный цвет на протяжении столетий был отличительной характеристикой элиты «законодательницы» моды.
Для жителей Средиземноморья глагол «сгореть» (т.е. получить солнечный ожог, стать красным) особой актуальности не имел, так как явление это мало отражалось на смуглых априори носителях греческого и латинского языков. Сгореть на солнце им сложно в силу генетической пигментации. Поэтому и специального термина в этих языках не существовало и не существует.
Практически во всех индоевропейских языках не существует специфического обозначения состояния изменившей свой цвет под воздействием солнца кожи, но оно объясняется при помощи сложносоставных слов-метафор, вошедших в словарный запас где-то в эпоху Возрождения, когда стали обращать внимание на цвет кожи. Привилегированные классы (прежде всего женщины) в этот период старались выделяться белоснежностью кожи, отличавшей их от работавших под открытым небом крестьянок. В современном греческом это «μαυρισμένη» (mavrismeni) что-то (в данном случае кожа) почерневшее, в том числе и от солнца, сажи, копоти, чернил или чего-либо другого (μαύρος чёрный); «tanned» (англ.) прошедшая дубление (солнцем); «abbronzato» (ит.) и «bronceada» (исп.) приобретшая цвет бронзы; «bronzé» (фр.) бронзовая и т. д.
Загоревший в походе римлянин средних веков приобретал цвет бронзы («adustus color»). С жителем Апеннин времён Лиутпранда Кремонского, как и с нашим современником, происходит то же самое: никакого действия, напоминающего об огне, в его языке не подразумевается. Сохраняя латинское описание сути проблемы, он по-прежнему приобретает цвет бронзы («abbronzato»). По этой причине имевшиеся в распоряжении греков термины, начиная с Аристотеля и до времён составления Бертинианской летописи, способные в точности передать вид покрасневшей на солнце кожи человека, попросту не существовали. По латыни человека с неестественным для древних римлян цветом кожи, в том числе и покрасневшей, называли «coloratus» (цветной, окрашенный) или чаще совершенно неприемлемым для данного случая «infectus» (заражённый). В связи с этим и в латинском, и в греческом языках требовался специальный термин для обозначения обгоревших на солнце людей. Возможно, им и стало аристотелевское «ρωσ» [рос], превратившись у Пруденция в латинское «rhos», у Лиутпранда «rusios» [ру (о) осиос], и, наконец, привело к более поздним формам «рос», «Русь», «rus» и т. д.