Полчаса переходили дорогу, взявшись за руки, «как п ры», пропуская машины, которые ещё метров за сто.
Некий горбатый «москвич» как назло-назло пересекал дорогу крайне медленно.
«Ну, ты едешь или за иррумацией заснул?!» не выдержав, выкрикнул я, даже как-то вместе выкрикнули, а ОФ закруглил риторическую фигуру куда более по-русски. Мы уже видели, что обращались к лысому, как наш деда, дедку, восседающему в своём авто с осанкой маршала на параде. Окно было приоткрыто, и хлёсткое сравнение его явно заинтересовало. Водитель величественно обернулся, напялив откуда-то взятую ушанку. «Это он, я узнаю его» наш Дядюшка дед!
Дед запоздало затормозил (мы всё дохли, и сразу что-то опять щёлкнуло в черепе и появилась мысль: как прекратить? а если не удастся затормозить?!), сдал назад:
Э, ребята! поедем со мной, помочь надо.
Мы переглядывались, притормаживая.
Да не ходите вы уж один день в свою школу и так не той дорожкой ходите что я не знаю, что ль?
Кое-как залезли, сев на железный грубо сваренный крест, занимающий весь салон седана и даже торчащий сзади из багажника, завязанного на проволоку; едем, молчим, жмёмся.
Что, ребята, молчите-то как убитые? казарменным тоном осведомился дед.
Да хреново как-то, дядь Володь, еле выдавил за двоих О. Фертов.
Ничего, щас опохмелимся Щас схороним, закопаете закопаем и нормально бурчал дед, протирая запотевшие изнутри стёкла. Мы и дышать боялись.
А ты, Столовский, чрезвычайно жёстко вдруг забасил дед, с ума сойдёшь: так пить нельзя! Как ни приду, он враздуду с дружками, уж еле сидит!.. Длинный у вас там такой есть уж тоже примелькался тоже, видно, алкаш Не с того вы, ребята, жизнь начали не тем и продолжите Не дай-то бог!..
На себя посмотри как будто ты с того! тихо высказал ОФертов мне, а потом громко деду его же текст: Да, дядь Володь, жизнь-то её не обманешь! Не тем продолжим, и не тем и закончим! Знать судьба наш такой!.. Я даже удыхать не смог в таком состоянии звучало как настоящий «реквием по мечте». Приехали!
Единственное, что мы осуществили, это вытащили крест из багажника, а потом погрузили туда два табурета. Ещё О. Фертов, который всегда (то есть иногда и не совсем к месту) утверждает, что у него «тонкий художественный вкус» (что тоже весьма спорно), нанялся обкладывать могилу напоминающими саманы пластами, вырезанными из верхнего слоя земли и скреплённые вросшей в неё травой. Я просто сидел на лавочке у соседней могилы и наблюдал.
Почему у нас на каждом кладбище, думал я, понаделаны эти железные оградки тяжелые, громоздкие, грязные и ржавые, то есть практически и эстетически несуразные будто каждый хочет отгородиться от других, застолбить навечно свой персональный клочок земли а как же русская соборность и всё прочее? Скорее всего, эта традиция повелась с советских времён, но каковы её психологические причины и значение? как бессознательное противодействие всеобщему коллективизму-коммунальщине? Хе-хе, как говорит в таких случаях ОФ.
Его, кстати, несколько раз пытались поучать мужики: мол, не так надо класть, и он психанул и всё бросил.
Что, Столовский, не можешь? подтрунивал дед.
Сами не можете, дубы-колдуны! отмахнулся непризнанный маэстро, подходя ко мне.
Да, Саша, традиции и новаторство в их единстве и противоречии философски заключил я. Дед, кажется, даже расслышал и заключил не менее весомо: «Умный, бь, не то что энтот». В своей ушанке, не совсем по сентябрю, он опять казался мультперсонажем мужичком пластилинным прилипчивым: «А может и ворона», в руках с арбузом и бутылью
Нас не приглашали и мы держались от мужиков в стороне. Мы смотрели на мусор, наваленный тут и там это навевало скачуще-элегическое настроение, и хотелось сквозь тряску и рук и зубов деградантно мурлыкать: «Двор-ник, милый дворник, подмети меня с мостовой» Но тут же в ушах уже стояли и другие песни с вокалом тем, как будто кошке придавили хвост.
Подобно тому, яко жизни их были помойками, весьма многие человеци здесь обретаются аще на помойке, изрёк, именующий себя Великим О. Фертов, кое-как стилизуя.
И зело многие, как и при жизни, из-за ближняго, близлежащаго свояго, дополнил я, кривляясь.
Вспоминалось и своё кристально, казалось, чистое, без «рокерской лабуды»:
Подобно тому, яко жизни их были помойками, весьма многие человеци здесь обретаются аще на помойке, изрёк, именующий себя Великим О. Фертов, кое-как стилизуя.
И зело многие, как и при жизни, из-за ближняго, близлежащаго свояго, дополнил я, кривляясь.
Вспоминалось и своё кристально, казалось, чистое, без «рокерской лабуды»: