Интрига заключается в том, что в старину мастера-переп-лётчики, экономя дефицитный картон, часто для придания переплёту жесткости использовали обыкновенную писчую бумагу, кусочки бумажных обоев, сложенные в несколько слоев старые газеты, всякого рода бумажную утиль. Знаете ли вы, как любят палеонтологи и археологии, и вообще всякие копатели ходить после весенних паводков вдоль обрывистых речных берегов? И хождения эти часто завершаются удивительными находками: где-то обвалившийся берег вдруг откроет вашим взорам бивень мамонта, череп доисторического носорога, кубышку со старинными монетами
Знакомство с обветшалыми книжными переплётами сродни подобным прогулкам. Периодически в газетах и журналах появляются сообщения об интересных находках в переплётах старых книг. У меня на памяти несколько таких историй. Так, сравнительно недавно в библиотеке Пушкинского дома под переплётом книги, принадлежавшей прадеду великого поэта, был обнаружен тайник, в котором хранилось около 20 писем Абрама Петровича Ганнибала.
До поры до времени ничего интересного обветшалые переплёты мне не приносили. Однако фантазия, зажжённая яркими рассказами Ираклия Андроникова о неожиданных находках бесценных рукописей в канареечных клетках и на пыльных чердаках, давала о себе знать.
Оговорюсь сразу: бесценных рукописей и автографов великих людей под книжными переплётами мне найти не удалось, да и вряд ли когда удастся, шансы, как говорится, близки нулю. Но кое-что интересное мне все же попадалось. Однажды, например, внутри обветшалого переплёта середины XIX столетия мне попался целый набор документов из архива какого-то сенатского чиновника. Другой раз были обнаружены фрагменты полуистлевшего от старости домашнего рукописного альбома начала того же века со стихами неизвестных мне поэтов-любителей и «Гимном русского народа» В. А. Жуковского.
Об одной находке хочу рассказать особо. Перебирая как-то стоящие на полке книги, журнальные и газетные подшивки, я вдруг обнаружил, что от не безупречного хранения и частого пользования стал шелушиться переплёт годового комплекта «хозяйственной газеты» «Экономические записки» за 1854 год, выходившей в Петербурге в издательстве некоего Королева и К°. Издание это само по себе для меня представляло известный интерес. Во-первых, «Экономические записки» издавались Императорским Вольным экономическим обществом и являлись еженедельным прибавлением (в современном понимании приложением) к учёным Трудам этого общества, содержали массу полезных сведений из различных областей хозяйственной жизни. Во-вторых, 1854 год был первым годом издания «Экономических записок». К тому же мой комплект, за исключением немного обветшалого переплёта, имел прекрасную сохранность.
Переплёт «Экономических записок» решено было «подно-вить». Преступив в один из свободных дней к работе, я обнару-жил, что основой переплёта послужил довольно качественный старинный картон. Однако поверх картона, точнее, между картоном и переплётной бумагой, имелась какая-то неровность, до этого мною не замеченная. Выяснить, что это такое, не составило особого труда. Аккуратно отделив переплётную бумагу от картона, я с удивлением извлёк на свет (словно из бумажного конверта!) фрагмент газеты «Санктпетербургские ведомости», вышедшей под номером 287 в пятницу 23 декабря 1849 года, неизвестно, как и зачем туда попавший. Еще большее удивление вызвало то, что фрагмент газеты не был случайным обрывком, а являлся вырезкой газетной публикации, простиравшейся сразу на три полосы и свидетельствовавший о весьма важном в истории России XIX века событии.
Именно в этот день, в этом самом номере «Санкт-петербургских ведомостей», «газеты политической и литера-турной», был опубликован материал, читать который без душев-ного волнения оказалось невозможным даже полтора столетия спустя. На первой полосе под рубрикой «Внутренние известия» газета сообщала о результатах следствия по делу революционного кружка Буташевича-Петрашевского. В верхней части разворота второй и третий страниц публиковался поименный список 21 государственного преступника, участника тайной организации.
Сразу вспомнились строки из стихотворения Н. А. Некрасова 1871 года «Недавнее время»:
Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нём.
Молодёжь оно сильно пугнуло,
Поседели иные с тех пор,
И декабрьским террором пахнуло
На людей, переживших террор.
Вряд ли были тогда демагоги,
Но сказать я обязан, что всё ж
Приговоры казались нам строги,
Мы жалели тогда молодежь.
Поскольку любителю отечественной истории добраться до «Санктпетербургских ведомостей» за 1849 год проблематично, позволю себе полностью привести текст официального сообще-ния по делу кружка петрашевцев, опубликованный в найденной газете.
Сразу вспомнились строки из стихотворения Н. А. Некрасова 1871 года «Недавнее время»:
Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нём.
Молодёжь оно сильно пугнуло,
Поседели иные с тех пор,
И декабрьским террором пахнуло
На людей, переживших террор.
Вряд ли были тогда демагоги,
Но сказать я обязан, что всё ж
Приговоры казались нам строги,
Мы жалели тогда молодежь.
Поскольку любителю отечественной истории добраться до «Санктпетербургских ведомостей» за 1849 год проблематично, позволю себе полностью привести текст официального сообще-ния по делу кружка петрашевцев, опубликованный в найденной газете.
«ВНУТРЕННИЕ ИЗВЕСТИЯ
Санктпетербург, 22 декабря
Пагубные учения, породившие смуты и мятежи во всей Запад-ной Европе и угрожающие ниспровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем отечестве.
Но в России, где Святая Вера, любовь к Монарху и преданность к Престолу основаны на природных свойствах народа и доселе хранятся непоколебимо в сердце каждого только горсть людей, совершенно ничтожных, большею частью молодых и безнрав-ственных, мечтала о возможности попрать священнейшие права Религии, закона и собственности. Действия злоумышленников могли бы только тогда получить опасное развитие, если бы бдительность Правительства не открыла зла в самом начале.
По проведённому исследованию, обнаружено, что служивший в Министерстве иностранных дел титулярный советник Буташе-вич-Петрашевский, первый возымел замысел на ниспровержение нашего государственного устройства, с тем чтобы основать оное на безначалии. Для распространения своих преступных намере-ний, он собирал у себя, в назначенные дни, молодых людей разных сословий. Богохуление, дерзкие слова против Священной Особы Государя Императора, представление действий правитель-ства в искаженном виде, и порицание государственных лиц вот те орудия, которые употреблял Петрашевский для возбуждения своих посетителей! В конце 1848 года он приступил к образо-ванию, независимо от своих собраний, тайного общества, действуя заодно с поручиком Л [ейб] гв [ардии] Московского полка Момбели, штабс-капитаном Л [ейб] гв [ардии] Егерского полка Львовым 2-м и неслужащим дворянином Спешневым. Из них, Момбели предложил учреждение тайного общества под названием: «Товарищества» или «Братства взаимной помощи и людей превратных мнений»; Львов определил состав общества, а Спешнев написал план для произведения общего восстания в Государстве.
У двух из сообщников Петрашевского: титулярного советника Кашкина и коллежского асессора Дурова, были также назначены, в известные дни, собрания, в том же преступном духе.
Для раскрытия всех соучастников в этом деле, Государю Императору благоугодно было учредить особенную секретную Следственную комиссию под председательством генерал-адъю-танта Набокова, из следующих членов: действительного тайного советника князя Гагарина, генерал-лейтенанта Дубельта и гене-рал-адъютантов: князя Долгорукова 1-го и Ростовцова.
По представленному Его Величеству, после пятимесячных самых тщательных разысканий, докладу Комиссии, все лица, кои оказались вовлеченными в преступные замыслы, или случайно, или по легкомыслию, посредством других, были по Высочайшему поведению, освобождены от всякого дальнейшего преследования законов.
За тем, признаны подлежащими окончательному судебному разбору 23 человека, коих Высочайше повелено предать суду по Полевому Уголовному Уложению в особой Военно-Судной Комиссии, учрежденной под председательством генерал-адъю-танта Перовского, из следующих членов: генерал-адъютантов графа Строгонова 2-го, Анненкова 2-го и Толстого 1-го и сенаторов: князя Лобанова-Ростовского, Дурасова и Веймарна.
Генерал-Аудиториат, по рассмотрению дела, произведенного Военно-Судною Комиссией, признал, что 21 подсудимый, в большей или меньшей степени, но все виновны: в умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка, а потому и определил: подвергнуть их смертной казни расстрелянием; остальных же двух: отставного подпоручика Черносвитова, к обвинению которого юридических доказательств не оказалось, но обнаружившего самый вредный образ мыслей, оставить в сильном подозрении и сослать на жительство в одно из отдаленных мест Империи, а сына почетного гражданина Катенева, по случаю помешательства в уме, оставить в настоящее время, без произнесения над ним приговора, но по выздоровлении вновь передать Военному Суду.